Сто ящиков
10 августа 1892 года, 8 часов 41 минута
Ко времени Великого Разделения уже начали появляться отдельные промышленные районы – в Лоуэлле, в самом Бостоне, в штате Род-Айленд. Со дня Разделения они разрослись. Так, в окрестностях Бостона выделились территории, где занимаются исключительно производством красок, текстиля, резиновых изделий, сапог и тому подобного. Поскольку гавань позволяла с легкостью избавляться от отходов, фабрики стали расти непосредственно на причалах, настолько активно занимая все площади, что скоро для другой деловой активности места совсем не осталось.
Склады располагались у воды один подле другого. Дверь одного была приоткрыта, и это вселило в Шадрака некоторую надежду. Если где-то открыта дверь, значит не очень тщательно прячутся, то бишь и опасности меньше. Стены у складов были кирпичные, в четыре этажа высотой, окна заросли пылью. Ни вывески, ни даже таблички, обозначающей назначение и принадлежность. Когда наружу вышел мужчина в клетчатой жилетке и стал набивать трубку, Шадрак понял – пришло время действовать.
Не скрываясь, он подошел к человеку и приветственно поднял руку. К его удивлению, мужчина Шадрака узнал.
– Министр Элли, – сказал он дружелюбно. Под широкополой шляпой виднелись пышные усы и землистые щеки.
Шадрак честно порылся в памяти, но лица не вспомнил.
– Утро доброе! Как поживаете? – спросил он нейтрально.
– Спасибо, мистер Элли, все в полном порядке. Всегда рад видеть министра сношений с сопредельными эпохами… – И поправился: – Ох, простите! Военного картолога! Вы, сэр, меня, конечно, не знаете, зато я вас знаю. Позвольте представиться: Бен Фергюсон, к вашим услугам. Мы все здесь так гордимся, что у вас служим!
Ничего не понимая, Шадрак пожал протянутую руку.
При приближении Шадрака Бен спрятал так и не раскуренную трубку в карман. Широко улыбаясь, он пригласил министра внутрь склада. Зубы у него были ужасно прокуренные.
– Хотите посмотреть, мистер Элли, как работа идет?
– Пожалуйста, Бен, зовите меня просто Шадраком. Что касается работы, я как раз для этого прибыл, – совершенно сбитый с толку неожиданным приемом, ответил министр.
– Замечательно! – с искренним воодушевлением сказал Бен. – Входите же! Все наши будут в восторге!
По-прежнему недоумевая, Шадрак проследовал за Беном в обширную комнату, простиравшуюся во всю длину здания. Здесь от стены до стены аккуратными рядами громоздились один на другой деревянные ящики.
– Наш склад, – сказал Бен, широким жестом обводя помещение. – Все упаковано, хоть сейчас отправляй. А вот тут, сэр, на гвоздике у двери, – инвентарная ведомость: каждый ящик учтен. Все сто штук только вывоза ждут! Позвольте вас порадовать: ничегошеньки не пропало!
– Весьма впечатляет, – ощущая смутное беспокойство, ответил Шадрак.
– А здесь, господин министр, у нас проход в соседнее здание, – ныряя в «тоннель» между ящиками, продолжал рассказывать Бен.
В дальнем конце прохода виднелась открытая дверь в переулок. Вслед за Беном Шадрак пересек его и оказался во втором складе. Здесь суеты было побольше. Вдоль помещения тянулись бесконечные столы, вдоль них, сидя на длинных скамьях, склонялись над работой мужчины и женщины. Шадрак пригляделся: они шили. На столе у главного входа четыре женщины самым пристальным образом проверяли нечто, сперва показавшееся Шадраку кожаными сумками. «Фляги, что ли?..» – гадал про себя картолог.
– Мы знаем, насколько важно качество изготовления, – сказал Бен. – Позвольте заверить вас, мистер Элли, стандарты здесь у нас высочайшие! Повторюсь, но скажу: высочайшие! Право, ново-западным войскам на нас жаловаться не придется!
– Рад слышать, – сказал Шадрак, мысленно же сделал пометку: «Военное оборудование. Конечно! Они шьют маски, заказанные Бродгёрдлом…»
– Здесь мы проверяем готовые изделия. – Бен подвел министра к столу, где трудились четыре женщины. – Не желаете ли примерить?
– Почему бы и нет!
Бен зубасто заулыбался.
– Это министр Шадрак Элли! – объявил он работницам.
Те дружно встали пожать руку Шадраку, польщенные и отчасти смущенные таким высоким посещением.
– Господин Элли желает лично примерить маску!
– Возьмите вот эту, сэр, – сказала одна женщина, подавая ему кожаный шлем. – Я только что осмотрела – никаких нареканий!
– Благодарю вас.
Шадрак взял маску в руки. Она была из неокрашенной кожи, с застежкой на шее. Шадрак натянул шлем, довольно неуклюже просунув голову в нижнее отверстие. Так или иначе, шлем достаточно удобно облег его голову. Теперь Шадрак смотрел на Бена сквозь зеленые линзы. Тканевая вставка напротив носа и рта заставляла вдыхаемый воздух отдавать накрахмаленным хлопком и древесным углем. Бен и четверка работниц ждали вердикта.
– Вполне эффективно, – сказал Шадрак, надеясь, что достаточно убедительно изобразил энтузиазм.
«И жарко до невозможности», – добавил он про себя, стаскивая маску, чтобы возвратить ее Бену.
– Очень рад слышать это, мистер Элли, – просиял тот, и за ним – работницы. – Очень рад! – повторил он. – Какое счастье, что все эти месяцы мы трудились не зря!
В раздерганных мыслях Шадрака что-то встало на место, нарыв смутного беспокойства налился и прорвался, обратившись форменной паникой.
– Месяцы? – непроизвольно вырвалось у него. Прикусить язык он попросту не успел.
– А то как же, сэр! Мы ведь в марте приступили. Так, девочки? – Бен обернулся за подтверждением к женщинам.
– Точно так, в марте, – откликнулись те.
– В полном соответствии с вашим распоряжением, сэр, – добавил Бен, заглядывая Шадраку в глаза. – Приказ непосредственно из вашего офиса поступил!
Шадрак смотрел в их озабоченные лица, продолжая стремительно соображать. «Из моего офиса? В марте? Значит, вот когда Бродгёрдл все это затеял? Но тогда получается, что он заказал маски еще прежде, чем премьером стать. До войны! До того, как убили Блая! Вообще до всех дел!..»
Объяснение могло быть только одно. Бродгёрдл все спланировал заблаговременно. Не только убийство и последующую войну, но и малиновый туман, равно как и средство для защиты войск. «Все готовилось месяцами», – с ужасом сказал он себе.
Шадрак слишком поздно понял допущенную ошибку. Ему не стоило притворяться, будто он в курсе происходящего на складах. Теперь Бен и все остальные сочтут, что распоряжение о производстве масок действительно исходило от него. А ведь тот, кто приказал их делать, ответственен и за начало войны. То есть, сам того не желая, он всем показал – это я, Шадрак Элли, с самого начала у кормила стоял!
«А ведь именно этого и добивался Бродгёрдл, – потрясенно осознал Шадрак. – Вот почему я до сих пор министр сношений с внешними эпохами. Это на меня собираются свалить всю ответственность…»
25Лишайник и его карьер
9–11 августа 1892 года
Самая любопытная черта жилища элодейцев (Вещих) – в том, что все внутри кажется не рукотворным, но обретенным. Конечно, кое-что изготовлено, однако стул оказывается обломком упавшего дерева, а занавеска – разорванным парусом. Впечатление это производит очень своеобразное. Кажется, смерч занес в комнату уйму всяческой мелочи, после чего терпеливые руки привели все в порядок, найдя каждому предмету свое место и наилучшее применение.
Нош знал местность до последнего дюйма. Он знал места для стоянок, для ночевок и перекусов. София поняла, отчего Вещих так трудно было найти. Они очень успешно прятались на самом виду.
В первую ночь путники остановились у Вещей по имени Люпин. Ее обиталище больше напоминало нору, врезанную в крутой склон холма. Люпин не стала расспрашивать о путешествии – Нош и без них ей все рассказал, – зато сообщила последние слухи, касавшиеся войны. Показала ульи, едва не уничтоженные выпадением пепла, и снабдила припасами на два дня пути: пирогом со смородиной, яблочным хлебом, твердым сыром и медом.
Вторую ночь они провели у элодейца по имени Хвоя. Его дом на дереве выходил на прогалину, обрамленную громадными соснами: по словам Хвои, они напоминали его предкам Красные леса, оставшиеся на западном побережье. Когда они покончили с едой, пошел дождь; все трое с большим облегчением следили за тем, как с деревьев смывало серый покров. София нарадоваться не могла крыше над головой, обросшей мхом и впитывавшей дождь, точно губка. Правда, воздух сделался не по-летнему холоден, но Хвоя разжег дровяную печку, и троица молча сидела возле огня, слушая, как в ветвях деревьев шумят ветер и дождь.
Третья ночь застала их у Лишайника, сделавшего своим домом отработанную каменоломню. Прибыли они к нему довольно поздно: солнце уже садилось, София клевала носом, норовя поникнуть прямо на шею лосю. Нош миновал узкий проход меж двух валунов, и на пути неожиданно выросла фигура в надвинутом капюшоне. София вздрогнула и проснулась.
– Нош, – приветливо окликнул мужской голос. – Горькослад!
Человек протянул руку и погладил нос лося.
– Здравствуй, Лишайник, – отозвался Вещий. – Знакомься, это София. Спасибо, что встретил!
– Не за что, – сказал Лишайник. – По этой тропинке нелегко пройти в темноте.
И он молча повел их краем карьера, пока они не достигли темного устья тоннеля. Лишайник зажег факел, освещая чисто вырубленные стены и потолок.
– Нош может отдохнуть здесь, – сказал он, хлопая лося по шее, и снял Софию с его спины. Она успела заглянуть под капюшон, заметив спокойное лицо и длинные черные волосы.
София с Горькосладом последовали за хозяином коротким подземным коридором к винтовой лестнице, уводившей наверх. Там стоял каменный дом с широкими окнами, выходившими на карьер. София поглядела сквозь стекло и ахнула:
– Да он водой залит!
Темный пруд был едва виден в слабом свете луны.
Лишайник сбросил капюшон и присоединился к ней у окна.
– Верно, его наполнила дождевая вода. Сейчас, правда, она странного цвета: это все из-за пепла. – Он пригласил девочку в комнату: – Будь как дома, пожалуйста.
Вокруг шерстяного ковра лежали разномастные сиденья. София устроилась в одном, похожем на заваленное подушками гнездо. Ноги болели после долгой езды; хотелось свернуться клубочком и проснуться через неделю. В дальнем конце комнаты у глухой стены стоял длинный рабочий стол со всеми приметами прерванного процесса готовки. Лишайник продолжил брошенное занятие: стал резать овощи и опускать их в чугунок.
– Не удалось пока? – спросил он Горькослада.
София уже худо-бедно привыкла к элодейской манере общения, к тому, что беседовали они большей частью без слов.
– Не удалось, – ответил Горькослад. Он сидел на полу, опираясь спиной на увесистую подушку.
– Нош, кажется, не теряет надежды…
– Нош у нас оптимист, – сухо проговорил Горькослад. – У него свои резоны, мне лично неведомые.
Лишайник хмыкнул. Наполнив чугунок, он плотно закрыл его, отнес на печку и устроился с гостями на ковре.
– А ты, София? – блеснул глазами Лишайник. – У тебя ведь свой поиск?
Его лицо было трачено возрастом, но выражение казалось юношеским, даже хулиганистым, да и двигался он ловко не по годам. София обратила внимание на его руки, покрытые мозолями от тяжелой работы. Похоже, эти-то руки и вырубили каждый камень для стен!
– Да, – сказала она. – Я тоже ищу. Уже некоторое время…
– И теперь дорога ведет тебя в Оукринг.
– Ведет нас чутье Ноша, – устало закрывая глаза, сказал Горькослад. – Почему его так тянет в Оукринг – понятия не имею!
Лишайник улыбнулся:
– Подозреваю, Нош, как обычно, знает лучше… – Поднявшись, он заглянул в чугунок, откуда уже распространялись запахи тушеных овощей, потом спросил Софию: – Горькослад тебе рассказывал, как появился Оукринг?
Она покачала головой:
– Я даже толком не знаю, что это за место. Точку видела на своей карте, и все.
– Вот как, – обрадовался Лишайник. – Ну так я тебе расскажу.
– София любит истории, – не открывая глаз, вставил Горькослад.
Хотя теперь София более-менее понимала, каким образом Горькослад и прочие Вещие так хорошо узнавали людей, подобные замечания все равно выбивали почву из-под ног. Например, сегодня утром они ехали перелеском, и Горькослад указал ей на камень, отмеченный мхом и работой воды. «Карту напоминает, верно?» – высказал он ее собственную мысль…
– Верно, – согласилась она с хозяином дома. – Люблю.
– И я люблю, – улыбнулся Лишайник. – Я расскажу тебе очень славную сказку. Она о двоих людях, что полюбили много десятилетий назад. Женщина, ее звали Орли, была отмечена Знаком лозы, а мужчина по имени Баэр нес Знак железа. Когда молодые люди потянулись друг к другу, обе семьи пришли в ужас и запретили детям встречаться. Те решили сбежать. Однако в первый же день странствия их остановила на дороге старуха, назвавшаяся гадалкой. Она предупредила их: мол, вздумаете продолжать в том же духе – доищетесь погибели. Орли и Баэр попросили совета, ведь им совсем не хотелось возвращаться домой, к семьям, которые тотчас их разлучат.
«Беда в том, – сказала старуха, – что у одного из вас есть корни, а другой их лишен. Если не посчитаетесь с этим различием, никогда не обретете покоя. Наделенные Знаком лозы стоят на корнях. Они черпают из земли великую силу, но корни очень трудно исторгнуть, и в этом их великая слабость. Несущие Знак железа не имеют корней. Им дает силу железо в костях, ведущее их подобно компасу; слабость же в том, что долго оставаться на одном месте им нелегко. Если продолжите путешествовать вместе, Орли будет стремиться осесть на земле, каким бы опасным и неприветливым ни оказалось подвернувшееся место. Баэра же будет непрестанно тянуть в дорогу – даже из самого расчудесного дома…»
«И что же нам делать?» – спросила Орли.
«Вам нужно расстаться. И каждому своим путем идти к тому, что предначертано».
Орли и Баэр посмотрели друг на дружку, ошеломленные и напуганные. Однако старуха так точно описала обоих, что оставалось лишь покориться.
«Возьми колокольчик, – сказала гадалка Орли. – А ты – желудь! – велела она Баэру. – Если колокольчик зазвонит у тебя в руке, Орли, значит ты пришла куда надо. А ты, Баэр, поймешь, что пришел, когда прорастет желудь…»
И двое влюбленных отправились дальше разными путями. Баэр страшно тосковал по Орли, но странствие так радовало его, что он почти и забыл про желудь в кармане. Путешествуя по зову железных костей, он рассказывал свою историю каждому встречному и поперечному.
«Однажды мы с Орли обретем дом, – говорил он. – Там мы будем принимать всех изгнанников, всех отверженных!»
Он так искренне и тепло рисовал картину будущего, что постепенно за ним начали следовать самые разные люди.
Орли тоже очень страдала, ибо ей совсем не улыбалось скитаться. Однако гадалкин колокольчик вел ее все дальше. Иногда девушка пыталась звонить в него… и каждый раз звон слышался не в руке, а где-то впереди: то из-за холма, то из-за рощи. Она тоже встречала людей и тоже рассказывала им, куда держит путь. И тоже в ярких красках описывала место, куда они однажды придут и станут жить в безопасности и довольстве, на прочных корнях. Многих трогали ее речи, многие устремлялись за ней. В общем, на семнадцатом месяце путешествия она уже возглавляла группу почти в тридцать человек.
Стояло лето. Орли забралась довольно далеко на север, почти к самому Жуткому морю. Здесь, на краю леса, она увидела раскидистый дуб. Под деревом трудились незнакомые люди. Убирали мелкую поросль, таскали камни для строительства стен. Орли вытащила колокольчик… и на этот раз он зазвонил в руке, чисто и звонко, обозначая конец странствий. Тут вперед вышел один из строителей, трудившихся возле дуба. Это был Баэр. Оказывается, дуб вымахал из чудесного желудя, который он с собою носил, а колокольчик подтвердил, что теперь они дома.
– Вот так и основали Оукринг, или, по-другому, Дубовый Круг, – вставая, сказал Лишайник. – С тех пор он остается прибежищем для отверженных: туда идут все, кто в других местах не прижился. А еще это место, где мирятся непримиримые. Люди, отмеченные Знаком лозы, спокойно соседствуют с носителями Знака железа. Известно ли тебе, например, что человек, добившийся мира после новоаканского восстания, был уроженцем Оукринга?
– Правда? – воскликнула София. – Нет, я не знала!
– Люди не зря называют это место родиной миротворцев… – Лишайник разложил тушеные овощи по деревянным мискам, подал гостям.
– Спасибо, – поблагодарила София.
Из миски пахло сладкой кукурузой и тыквой.
Горькослад оживился, благодарно взял миску:
– Спасибо, Лишайник!
– Там даже некоторые элодейцы живут, – сказал хозяин. Убедившись, что гости с аппетитом жуют, он и сам взялся за ложку. – Мы обычно избегаем таких людных мест, уж очень там шумно. Но даже и среди нас бывают отверженные…
Горькослад поднял брови:
– Даже среди элодейцев?.. Я бы выразился иначе: мы все в общем изгои. А кое-кто из нас…
И он со значением посмотрел на Лишайника.
Тот кивнул.
От Софии не укрылся их молчаливый обмен взглядами.
– Что? Кое-кто из вас – что?
– Некоторые из отверженных, скажем так, уж очень за рамками общепринятого. Даже для Оукринга.
– Что это значит? – добивалась София.
Горькослад и Лишайник уткнулись в миски и некоторое время не отвечали. Наконец Горькослад поднял голову:
– Об этом предпочитают не упоминать… Однако сколько-то лет назад в Оукринге искали убежища три сестры-элодейки. Мы их изгнали… – Он тряхнул головой. – Лучше ты рассказывай, Лишайник. Я ведь тогда еще не родился.
Лишайник заметно помрачнел:
– Боюсь, я могу поведать немногое… Об остальном спрашивай жителей Оукринга. Тех сестер отлучили за намерение использовать свои таланты в разрушительных целях. При этом ты должна понимать: изгнать элодейца вовсе не значит согнать его с места, мы ведь живем все врозь.
– Как же тогда происходит изгнание?
– Их лишают права называть себя элодейцами.
София даже ложку опустила:
– Ужас какой!
– Да, – горестно подтвердил Лишайник. – Такое решение далось нам нелегко… Сестры укрылись в Оукринге, но спустя непродолжительное время, и к нашему полному изумлению, их выгнали и оттуда. Случай с этими сестрами был единственным за всю историю Оукринга.
– Представить даже боюсь, что они натворили, – пробормотала София.
Лишайник не ответил. Он молча ел, пока дочиста не выскреб дно миски.
– Они бежали к Жуткому морю, – сказал он наконец. – Насколько мне известно, там до сих пор и живут.
В каменном доме Лишайника имелось несколько комнат. Хозяин отвел Софию в спаленку с квадратным окном, выходившим на карьер. За стеклом была сплошная чернота. Лишайник открыл окно, предупредив, что ночь ожидается теплая. Комнату наполнил запах сосновой хвои и влажной земли. Вручив Софии дополнительную подушку и одеяло, Лишайник пожелал ей спокойной ночи и вышел. София устало разулась и стала готовиться ко сну. Комнатный умывальник помог смыть усталость дальней дороги.
«Итак, завтра – Оукринг, – сказала себе девочка. – А еще мы увидим рощу, где прячутся лакримы…»
От волнения ее прохватило дрожью. Что принесет завтрашний день?.. София встряхнула одеяло, источавшее еле заметный запах дыма, и забралась в постель. Опуская голову на подушку, она вдруг вспомнила слова авзентинийской карты: «Дорога приведет тебя в Лес Затишья, где под звон безмолвного колокола прорастает спящее семя. Далее лишь твоя карта тебя поведет…»