Роща скорбящих
12 августа 1892 года, 8 часов 12 минут
А еще там есть виды, которых в других местах я не встречала, и говорю я не о Красных лесах. Там есть ползущие лозы с серовато-белыми цветками о четырех лепестках. Листья у них в форме сердечка, остроконечные. Цветы открываются по ночам; из-под белых внешних лепестков появляются внутренние, пурпурные. Аромат напоминает запах жимолости, только сильнее. Он влечет к цветку ночных пчел – так я назвала насекомых, которых тоже не встречала больше нигде. Эти пчелы сходны с обычными во всем, кроме цвета: они черные с белыми крапинками на спинке. Производят ли они мед, и если да, то каков он на вкус, доселе нам неизвестно.
День занялся очень пасмурным. Спасибо хоть на том, что темно-серые облака были обычными, без желтизны. Лишайник предрек, что дождь сместится на восток, следом за путниками, и накроет их во второй половине дня. Горькослад ответил, что при некотором везении к тому времени они уже достигнут Оукринга.
– Черепашья долина… – напомнила Вещему София.
Он кивнул:
– Не волнуйся. Она как раз по пути.
Лишайник снабдил их в дорогу яблоками, грецкими орехами, сэндвичами из темного хлеба с ежевичным вареньем. Он проводил гостей до леса по узкой тропе вдоль карьера и простился с ними возле валунов, где встретились накануне. Помахал вслед…
Нош определенно не хотел мокнуть под ливнем, предпочитая сухой навес и подстилку. Он быстро продвигался вперед. Софию снедало невероятное волнение. Она чувствовала, что Горькослад порывался нарушить ход ее мыслей, но сдерживался, и была благодарна ему за это. В голове и так царил сплошной беспорядок.
Чтобы успокоиться и отвлечься, девочка решила испробовать подход к чтению карт, которому только-только начал учить ее Горькослад. Для этого она вызвала состояние, напоминавшее балансирование между явью и сном, но вместо того, чтобы окончательно задремать, попробовала впасть в «отрешение». Это значило, что внешние чувства как бы засыпали, переставая работать, и на смену им являлось чистое восприятие. Что и каким образом тут работало, София покамест не разобралась, да и впасть в «отрешение» до сих пор не получалось, но София не оставляла попыток.
«Прекращай видеть, начинай воспринимать», – не особенно внятно объяснял Горькослад. И как прикажете следовать такому совету?
В воздухе мельчайшими капельками витала сырость. София всем существом чувствовала, как над головой собираются тучи. С каждым шагом Ноша ощущение усиливалось. София глубоко вдохнула и выдохнула.
– Используй сновидческое око, а не внешние глаза, – шепнул Горькослад.
– Пытаюсь, – ответила София.
– Нужного состояния трудно достичь, когда ты так напряжена.
София покосилась через плечо.
– Ладно, – сжалился Горькослад. – Я хотел сказать, мы почти прибыли. – И серьезно добавил: – Только прошу тебя: особо ни на что не надейся.
– Я знаю…
Оставив попытки открыть сновидческий глаз, девочка взялась пристально озираться кругом. Каменистая, лишенная растительности тропа поднималась по склону. Там и сям между стволами кленов – дикие цветы. С самого утра Нош упорно одолевал уклон, лес постепенно редел. Наконец лось покинул тропу и пошел напрямик, по-прежнему вверх.
Долина распахнулась впереди без предупреждения. Внизу виднелись холмы, покрытые темной зеленью. Плоская возвышенность, давшая название долине, располагалась севернее. Холмик действительно напоминал ползущую черепаху с четырьмя лапами и головой. На дне долины громоздились скалы и вилась река, серая, скучная, как и небо над ней.
– Вот эта роща, – вытянул руку Горькослад.
Но София и сама ее почувствовала. В излучине реки стояли деревья, на удивление рослые, со стволами в темно-красной коре. Они выглядели совершенно не на месте в этой долине, их словно выдернули где-то в другом месте и воткнули здесь, совершенно не разобравшись.
«Красный лес Древоеда!» – сообразила София.
Чем дольше она разглядывала рощу, тем более захлестывали ее чувства, причем не собственные, это она знала точно. Это проявлял себя клим, то бишь древний. Ощущение намерения, угадывавшегося за вихрем эмоций, было невероятно знакомым. «И как же я раньше не догадалась, откуда оно? – невольно удивилась София. – Вот он, первоисточник всего напряжения и ободрения, водительство, шепот на ухо, который я слышала от рождения!»
Вот, оказывается, что влияло на сотни повседневных решений, лишь на первый взгляд казавшихся ее собственными. Ни на чем вроде бы не основанная подозрительность в отношении незнакомца. Лютое нежелание следовать очевидному выбору. Жгучая тяга подробнее исследовать место, где «точно» ничего нет… Что, как не этот внутренний голос, порождавший нетерпеливое возбуждение, направляло ее несколько месяцев назад, когда она искала нигилизмийский корабль под названием «Истина»?
С нею говорил древний. Говорил беспрестанно.
В этот миг София поняла, что имел в виду Горькослад, рассуждавший о «восприятии вместо ви́дения». Знать, даже не задаваясь вопросом, откуда берется знание. Руководствоваться интуитивным ощущением правильности. Перескакивать медлительные этапы созерцания, взвешивания, суждения…
И она осознала лежавшее перед нею так ясно, словно сам древний на ухо нашептал: роща эта – сокровенна. Она слишком драгоценна, хрупка, слишком опасна. Нельзя подходить ближе!
Так вот почему замолчал древний. Все на расстоянии множества миль погрузилось в безмолвие ради того, чтобы сберечь это место. Древний страшился не рощицы, он боялся за нее. Ее следовало любой ценой уберечь.
– Горькослад… – шепнула София.
Оказывается, она стояла с ним рядом, хотя не помнила, как спешилась.
– Что такое?
– Древний оберегает это место, – сказала она.
Горькослад посмотрел на рощу. Небо расколол внезапный удар грома и молнии, по долине прокатилось гулкое эхо. Несколькими мгновениями позже последовал новый удар, отдаленней и глуше.
– Да, – сказал Вещий. – Ты права. И чувство это обострилось. Что-то меняется… Знать бы, что случилось.
– Здесь этим даже воздух наполнен, – по-прежнему шепотом отозвалась София.
Горькослад покосился на нее:
– Верно. Должно быть, древний устремил сюда все свое внимание, поэтому его присутствие так мощно здесь ощущается. Разве ты его никогда прежде не испытывала?
София покачала головой. Темное небо полосовали яркие стрелы молний.
«Спеши, спеши, спеши! – как бы подсказывали они. – Еще не пришло время!»
Роща стояла непроницаемо-темная. Близящаяся буря еще не коснулась ее. Громадные деревья издали казались былинками, ничтожной порослью на пространстве долины.
На вершине холма дождь пошел раньше, чем внизу. По земле застучали тяжелые холодные капли, замолотили по листьям над головой… и дождь хлынул с глухим ревом, мгновенно перекрыв вид на долину. Тем не менее мысленным оком София с прежней четкостью видела и сокровенную рощу, и великую долину, чье лоно приютило двух скорбящих лакрим… место до того жизненно важное, столь ревностно хранимое, что сердце древнего полнилось страхом за него.
– Теперь нам надо идти. – Софии пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум дождя.
– Ты правда так думаешь? – удивился Горькослад.
– Клим не хочет, чтобы мы приближались. Позже – может быть, но не сейчас.
И она повернулась к Вещему, сияя от восторга. Теперь она точно знала, что делать. Она даже не сразу почувствовала леденящие струи дождя. К дождю примешался град. София запрокинула голову, закрыла глаза…
Повернувшись к Горькосладу, она увидела: Вещий рассматривал свою раскрытую ладонь.
Сперва она даже не поняла, что именно предстало ее взгляду. Горькослад держал горсть черных градин. И потеки влаги у него на лице были черными, как смытая боевая раскраска.
– Что это? – испуганно спросила София.
Посмотрев на деревья кругом, они заметили такие же потеки на зеленой листве. Тропа, по которой они пришли, успела превратиться в ручей. Черный поток, убегающий в темноту.
– Гарь, – сказал Горькослад. – Дождь из сажи…
27Оукринг
12 августа 1892 года, 14 часов 22 минуты
Нет двух одинаковых повествовательных традиций, но, по моим наблюдениям, некоторые обнаруживают примечательное сходство. К примеру, сказания элодейцев (Вещих) обычно оканчиваются моралью, но так называемая мораль загадочна и допускает множество толкований. Сказания Сокровенной империи вполне фантастичны: прибегая к откровенному вымыслу, тамошний народ пытается объяснить необъяснимое в обыденной жизни. Истории, звучащие у берегов Жуткого моря, окрашены светом и тьмой. В них есть чудесные комические персонажи, не унывающие ни при каких обстоятельствах. Темную сторону составляют персонажи трагические, которым, чем бы они ни занимались, всегда сопутствует горе.
Как только Тео начал худо-бедно вставать и ходить, его кровать переехала из кухни в отдельную комнату. Днем он большей частью лежал, глядя в потолок и пытаясь не обращать внимания на мучительную пульсацию в левом плече. Угольный град, барабанивший в стекла, заставил его подняться и подойти к окошку. Тео молча смотрел, как никли снаружи цветы и трава, пока их окончательно не смяло и не прибило к земле.
Шел уже пятнадцатый час дня, когда он увидел Дымку, шагавшую вверх через поле. Она шла, завернувшись в тонкий прорезиненный брезент, отчего казалось, будто по склону плыла бесформенная тень. Тео покинул комнату и присоединился к Казанове, ждавшему у входной двери.
Сбросив дождевик, Дымка повесила его на деревянный гвоздь.
– Кто бы знал, что здесь такое творится, – проговорила она.
Черные градины скатывались с ее одежды, стуча по полу, точно камешки.
– Как думаешь, большую территорию захватило? – спросил Казанова.
Женщина кивнула:
– Сам понимаешь, народ на улицу не высовывается. Но после полудня прибыли двое странников, они говорят, что видели у края Черепашьей долины, как начал сыпаться град. Это мили три отсюда на юго-запад. – Подойдя к очагу, она стала разводить огонь. – Если это безобразие когда-нибудь прекратится, можно сходить на круг. Туда и эти приезжие наверняка подойдут, там все подробности и услышим. Правда, Энтвисл до сих пор не показывается, хотя ему уже пора бы прибыть… Не иначе непогода задерживает!
– Круг? – спросил Тео. – Что это?
– Под великим дубом у нас выстроены каменные сиденья ярусами, наподобие маленького театра. Когда появляются люди со стороны, мы собираемся там на закате дня и слушаем их рассказы. Ты же представляешь, каково поддерживать связи с миром, живя в глуши вроде нашей! – И улыбнулась: – Это тебе не Бостон.
Выложив поленья костром, Дымка подожгла их и не поднималась с колен, пока дрова не занялись уверенно.
– Девочка незнакомая, – продолжала она, – а вот Горькослад нередко нас посещает. Он единственный тучегонитель, оставшийся в здешних местах после того, как бесследно пропали трое других.
Тео словно в ребра толкнули.
– Тучегонитель? – повторил он.
Двое собеседников сразу заметили, как изменился его тон.
– Да.
– Мне нужно непременно поговорить с ним, – сказал Тео.
Сердце заколотилось, и закружилась голова.
– Тише ты! Разволновался, понимаешь… – Казанова подхватил его под руку. – Присядь-ка лучше к огню!
Он заботливо усадил юношу в кресло, пристально заглядывая в лицо.
– Я бы рассказал ему кое-что о других тучегонителях, – выдохнул Тео. На него напала слабость, он чувствовал себя как после долгого бега.
– Он наверняка с интересом выслушает тебя, – сказала Дымка, вид Тео и ей внушил беспокойство. – Вот придем на круг, там с ним и увидишься.
Тео кивнул, стараясь успокоить дыхание. Казанова переглянулся с хозяйкой и предложил:
– Может, нам сюда позвать этого Горькослада?
– А это мысль! – согласилась Дымка. – Кончится град, я за ним и схожу. А пока, Тео, лучше бы тебе отдохнуть! И не волнуйся о нем: в такое ненастье он никуда не уедет.
– Ладно, – сказал Тео. – Спасибо…
Он сидел у огня, чувствуя, как замедляется неистовое биение сердца. Казанова взялся помогать Дымке с готовкой. Они негромко разговаривали, упоминая жителей Оукринга, с которыми Тео еще не успел познакомиться. Юноша вслушивался в равномерный стук градин по крыше и смотрел в огонь, надеясь успокоиться. К сожалению, созерцание огня с некоторых пор перестало навевать безмятежность. В ушах отдавался страшный рассказ Казановы, а перед глазами стояли картины, навеянные деревянной картой-линейкой: девушка, привязанная к стулу, и огонь, готовый перекинуться на ее уже опаленную юбку…
16 часов 06 минут
К шестнадцати часам град наконец прекратился, сменившись моросящим дождиком – вполне обыкновенным и чистым. Дымка снарядилась наружу.
– Сейчас Горькослада приведу, – сказала она.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Тео.
Он так и не покидал кресла: себе дороже. Только смотрел за дверь, где закат окрашивал дождевые тучи огненным пурпуром. Теперь ему казалось, будто его бостонские открытия состоялись годы назад. Мысль о Нетти и Винни вызвала улыбку, но помнились ему эти двое нечетко, издалека. Померк даже Бродгёрдл – человек, которого он некогда знавал под именем Уилки Могилы. Прежняя ярость при мысли, что Грэйвз может уйти безнаказанным, сменилась глухим недовольством. Зато воспоминания деревянной карты были яркими и четкими, как никогда. По свойству карт, не иначе…
Услышав голос Дымки, возвращавшейся через поле, Тео понял, что миновал почти час. Казанова поднялся:
– Встать хочешь?
– Да. – Тео встал, обойдясь без помощи, но далеко от кресла не пошел – вдруг опять закружится голова.
Дымка вернулась не с одним путешественником, а с двумя. Рядом с ней, занятый разговором, шел рослый молодой человек, примерно ровесник Тео. У него было спокойное лицо и прямой взгляд… Парень казался гораздо мудрей, чем предполагал его возраст. По другую руку хозяйки шла загорелая девушка с волосами, заплетенными в косы, и в плаще налетчика, расшитом множеством колокольчиков. Она улыбалась каким-то словам Дымки, смех плескался в глазах…
– София, – выдохнул Тео. – Быть не может…
Все остановились. София на мгновение застыла, в упор глядя на Тео. В следующий миг она сорвалась с места, пересекла комнату и заключила его в объятия. Тео крепко ухватился за нее, уверенный: едва она разожмет руки, тут он и растянется. При виде такого знакомого и родного лица вся его бостонская жизнь, только что казавшаяся чужой и далекой, вмиг ожила. Он с некоторым изумлением почувствовал, как по щекам побежали слезы.
– Ух ты, – выговорил он наконец.
София отстранилась. Лицо у нее тоже было мокрое.
– Тео! Тео! Что с тобой сделали? Ну и видок…
Он хрипло засмеялся и осел в кресло, продолжая крепко сжимать руку Софии.
– Много всего сделали… и я дров наломал… Ты и представить не можешь!
Софии и Тео понадобилось немало времени, чтобы посвятить друг дружку в события минувших двух месяцев. Сколько всего нужно было вспомнить, сколько объяснить новым друзьям! То рвано и невнятно, то вдумчиво и неторопливо они пересказывали события, имевшие место начиная с того судьбоносного июньского дня, когда им не удалось встретиться в бостонском порту. Тео для начала поведал, почему не явился. Потом рассказал, как нашли тело премьер-министра Блая, как отправили в тюрьму Шадрака и Майлза, как с помощью големов творил свои черные делишки Бродгёрдл, ранее известный как Уилки Могила… всю долгую цепь событий, приведшую к аресту и заключению, тогда как Майлза и Шадрака в итоге выпустили на свободу. О своей жизни в армии, о майоре Меррете и Казанове, о том, как в конце концов они с Казом оказались здесь, в Оукринге, в безопасном доме Дымки.
София описала свое плавание с нигилизмийцами, встречу с Эрролом Форсайтом, потом – со Златопрут. Ей пришлось ответить на множество вопросов, касавшихся заразы, Темной эпохи и Авзентинии, показать авзентинийскую карту и мешочек с гранатами, пояснить значимость встречи с Ричардом Реном и обнаружения маминого дневника. В завершение София поведала, как они все, в том числе Каликста и Барр, снова оказались в пределах Нового Запада.
Тео, Казанова и Дымка слушали завороженно. София рассказывала о пленении Барра, об откровениях Златопрут в поезде, о малиновом тумане, поразившем Соленый… о прибытии Горькослада и Ноша. И напоследок – о том, что ей довелось увидеть в тот самый день в Черепашьей долине. О таинственной заповедной роще, быть может хранившей тайну исчезновения ее родителей.
Тео не верил, что лишь чистая случайность свела их вместе в одной точке – в безопасном домике Дымки, в крохотном городке близ Жуткого моря, притом что раньше об этом местечке не слыхивали ни он, ни она.
– Никаких случайностей, – сказал Горькослад. – Я уверен, всех нас привел сюда древний. Всегда так: если начинаются необъяснимые совпадения, зри в корень! Задумайтесь: Сара знает Шадрака, дядю Софии, знает Казанову, знает меня. Древний привел каждого из вас к людям, сумевшим найти сюда путь.
– Но какая ему с того выгода? – недоумевал Тео. – Древнему?
Горькослад улыбнулся:
– Все мы – частицы сложной головоломки. Как знать! Быть может, при всем нашем ничтожестве, древнему необходимо то, что мы творим…
Тео задумчиво посмотрел на него. Беспросветно серьезный тучегонитель тем не менее все больше нравился ему.
– У меня, – сказал он, – есть для тебя кусочек головоломки. Это причина, побудившая Дымку тебя сюда привести.
– Да, – кивнул Горькослад. – Она говорила, ты хотел что-то мне сообщить…
– Речь идет о других тучегонителях, – произнес Тео, и Вещий немедленно подобрался. – Я искал улики, чтобы уличить Бродгёрдла в убийстве Блая, и мне попалась деревянная линейка. Она валялась в вещах Блая, а стала вещдоком. Он упоминал в одном письме, что линейку ему сами тучегонители дали. Я гляжу – а это карта памяти, самая настоящая! Там девушка была и еще старик, только воспоминания кому-то третьему принадлежали.
– Моей матери, – напряженно проговорил Горькослад. – Наверняка. Ты видел моих дедушку и сестру. Что было в карте?
Тео помедлил…
Горькослад наклонился к нему:
– Они живы хоть? Дед и сестра?
– Да. В тех воспоминаниях они были живы. Их держали в плену, запертыми вроде как в подвале без окон. В одном отрывке твоей сестре… ну… грозили огнем. Пугали ее. Когда подносили огонь, у нее на руках цветы расцветали. А в самом последнем воспоминании големы ящики сколачивали. Наверное, пленникам на зимнюю спячку…
Горькослад смотрел на свои руки, его лицо стало маской горя и беспокойства.
– Этим все объясняется, – сказал он, поднимая глаза.
– Объясняется что? – тихо спросила София.
– Мать и дедушка в зимней спячке… – Он сглотнул. – Спячка дарует отдых и обновление. Но, затянувшись, она ведет к смерти.
София ахнула.
– Ни одно растение не может постоянно жить под землей, – продолжал Горькослад. – Этот тип, Бродгёрдл, их в заложниках держит. Я знал: сестру толкнуть на такое могло только нечто ужасное…