Елену мало интересовала старинная мебель, но, как и любой женщине, ей было лестно внимание признанного авторитета. Она слушала с видом прилежной ученицы.
Появился Мишони. Сегодня мастер припарадился в синий костюм в широкую белую полоску. Несмотря на бутоньерку и сдвинутое на макушку канотье, он по-прежнему выглядел принарядившимся крестьянином. Он столь энергично потряс мою руку, что я заволновался, смогу ли в будущем оперировать ею. На мою жену столяр поглядел с тем же удовольствием, с каким вчера любовался бутылью выдержанного кальвадоса. Елене, похоже, это нисколько не мешало. Она кокетливо спросила:
– Месье Мишони, а вы могли бы сделать такой секретер?
Он горделиво фыркнул в усы. Серро ответил вместо него:
– Дидье может все, но повторить такое – это многие годы труда. Эбен начал свою работу над оригинальным секретером в тысяча семьсот шестидесятом году, а через три года скончался, так и не успев завершить свой труд. Его шедевр уже в тысяча семьсот шестьдесят девятом году закончил немецкий мастер Ризенер.
– Тут дело не в одной работе. Тут еще и материалов на немереные деньги, – добавил Мишони, лаская лапищей скульптурные фигурки. – Красное дерево, сандал, серебро, позолота, перламутр, черепаховые пластины… Недаром Людовик за свой секретер миллион франков отвалил. Мадам, снимите перчатку, я покажу вам, на какой выступ нажать, чтобы открылось тайное отделение.
Он по-хозяйски цапнул Еленину ладонь и потянул ее куда-то внутрь секретера. Видимо, тайное отделение открылось, потому что Елена восхищенно ахнула.
Годар тоже наглаживал завитки резьбы, словно бедро любимой:
– Подобные предметы их хозяева любили не меньше, чем собственных детей. Виктор Гюго, например, наотрез отказывался сменить свой письменный стол.
– Но этот секретер – только копия? – уточнила Елена.
– Что с того? – возмутился Мишони. – Это вам не стекляшка вместо бриллианта, это точно такой же бриллиант, как и оригинал! Это музейная вещь! Чтобы смастерить такую копию, нужно быть таким же отличным мастером, да и денег потратить никак не меньше.
Елена склонилась над бюро:
– А я вижу в оригинале незаменимую мистику. У меня захватывает дыхание, когда я представляю, что эту крышку до меня поднимала сама мадам де Помпадур, а этого ящичка касалась Мария-Антуанетта!
– О! Мадам, у вас душа настоящего коллекционера! – угодливо воскликнул Серро. – Взгляните на этот le fauteuil. – Он ухватил мою жену под руку и поволок к одинокому голубому экспонату в середине зала. – Это кресло было сделано в тысяча семьсот шестьдесят девятом году знаменитым краснодеревщиком Луи Деланнуа для частных покоев мадам Дюбарри, любовницы Людовика Пятнадцатого. Стареющий монарх позволил своей аманте сидеть на этом le fauteuil во время заседаний его совета министров.
Все с уважением уставились на стул, хранивший отпечаток зада бывшей парижской проститутки, выбившейся в королевские фаворитки.
Сопровождая свои слова плавными жестами, втесался неизменный Годар:
– Этот лот из наследия покойного Люпона. Ив-Рене даже свое ателье назвал «Галери ле Фотей» в честь кресел этого типа. Он видел явную связь между этим видом мебели и придворным обществом времен Людовика Пятнадцатого. Именно в царствие этого монарха изобрели особую новую манеру усаживаться на le fauteuil для светской беседы. Ножки этих кресел изящно изогнуты, сиденье опущено ниже к полу, а подлокотники отведены в стороны, чтобы уместились дамские фижмы.
Сюрприз Додиньи наверняка будет связан именно с этим экспонатом. Но присутствующие сделают все, чтобы помешать ему, а Куракин и Попов задерживались. И Валюбер не явился.
– Месье Люпон считал, что les fauteuils чрезвычайно эротичны. – Серро склонился к уху моей жены, попыхивая ей в лицо вонючей гаваной. – Взгляните, мадам, насколько их форма напоминает женскую фигуру: спинка кресла изогнута и сужается к сиденью, как женский торс к талии, а само сиденье пышно и роскошно, подобно… э-э-э… – Он запнулся, продолжая масленым взором рассматривать Елену.
Она манерно улыбалась кончиками губ, и эта улыбочка раздражала меня даже больше, чем назойливое внимание Серро.
Мишони перехватил инициативу ухаживания, изобразив руками песочные часы:
– Пышно и роскошно, как хорошая задница! О-ля-ля, эти кресла! Наш Ив-Рене знал толк и в них, и в женщинах!
Однако Серро не уступил мою жену вульгарному столяру:
– Перед вами исключительный пример простого, но красивого дизайна. С его ножками-флейтами, со спинкой в виде овального медальона, этот le fauteuil – прекрасный пример перехода от стиля Людовика Пятнадцатого к стилю Людовика Шестнадцатого.
Елена старательно делала заинтересованный вид, хотя не могла бы отличить друг от друга даже самих Людовиков. Я отошел к комоду, который инспектировал Эмиль Кремье. Все присутствующие завороженно любовались блеском дерева и гладили изгибы резьбы. Я впервые видел коллекционеров, полностью захваченных страстью к раритетам. Инкрустации и позолоченные панели они рассматривали с обожанием матери, любующейся новорожденным.
Серро подкатил ко мне:
– Доктор, шейх Халид аль-Сауд рассказал мне о вашем визите. Вы помогаете крестовому походу чокнутого Додиньи против всех авторитетов и специалистов?
Все обернулись и уставились на меня, как стая упырей на забредшего на кладбище. К счастью, подошел официант с шампанским. Я взял с подноса фужер, намереваясь передать его жене, но не успел. Серро опередил меня, всучив ей другой бокал.
У меня не было причин отчитываться перед галерейщиком:
– Вряд ли я способен помочь месье Додиньи. Я совершенный профан в старинной мебели.
– Однако, несмотря на это, вы все-таки взяли на себя труд приобрести антикварную мебель для шаха, не так ли?
– Собственно, мебель подыскивает посольство, но я позволил себе воспользоваться нашим случайным знакомством и вашим мнением о мастерстве месье Мишони.
– Почему-то я полагаю, что наше знакомство не было случайным. Почему-то мне кажется, что вы по наводке Додиньи пытались уличить нас в чем-то непрофессиональном.
Мишони внимательно прислушивался, а при последних словах Серро насупился и грозно взъерошил свои табачно-пегие усищи.
Серро начал меня злить, но я заставил себя сохранить непринужденный тон:
– Господа, я с самого начала был заинтересован только в одном – доказать полную непричастность моей жены к трагической гибели вашего коллеги. Этому, как вы догадываетесь, изрядно помогла бы поимка настоящего убийцы. Поскольку месье Люпон был антикваром, представлялось разумным познакомиться с его ближайшим профессиональным окружением, и тот факт, что иранское посольство действительно ищет мебель для шахского дворца в Тегеране, явился удачным совпадением. А еще я хотел узнать побольше о самом месье Додиньи.
– Так к какому выводу вы пришли? Кто застрелил Люпона? Мы или Додиньи?
Мне надоел этот допрос:
– С вашего разрешения, своими соображениями я поделюсь со следствием.
По залу прошло волнение. Все головы повернулись к входным дверям. Я воспользовался моментом, чтобы вместе с Еленой затеряться в толпе. В проеме возникла странная пара: нелепая, долговязая и сутулая мужская фигура и невысокая тонкая женщина с кубистической прической Клеопатры.
Марго была в спортивном темно-синем брючном костюме-тройке и ослепительно-белой блузе, под мышкой она держала небольшую сумочку. Мадемуазель Креспен скользнула по Елене невидящим взглядом, зато мне широко улыбнулась и приветственно помахала рукой в короткой шоферской перчатке. Я в ответ слегка склонил голову и сразу почувствовал, как одеревенела рука Елены на моем локте.
Отведя жену к окну, я прошептал:
– Неужели ты не понимаешь, что она делает это специально? А твоя реакция позволяет ей торжествовать.
Елена промолчала, но я не сомневался, что счет за благоволение Марго она мне еще выставит.
Марсель Додиньи являлся полной противоположностью своей щеголеватой и собранной спутнице. Он и раньше походил на клошара, ночующего на мусорной свалке, а сейчас выглядел так, будто вырвался из волчьей стаи: серый пиджак перекосился на сторону, из расстегнутого ворота рубахи торчал острый кадык, вместо галстука на шее болтался тонкий желтый жгут. Перекрученные штанины ложились гармошкой на несуразно огромные, пыльные башмаки. Тонкие пальцы Марселя то беспокойно ныряли в карманы, то нервно одергивали полы сюртука.
Марго отошла в угол. Никто с ней не поздоровался. Антиквары с кислыми физиономиями поспешно ретировались к окну, выстраивая живую стену вокруг Одри Люпон.
– Трудно поверить, что этот эксцентрик мог в кого-то попасть, – прошептала Елена.
– Выстрел был сделан почти в упор, – вступился я за Додиньи.
Тот как раз заметил меня, обрадованно засверкал окулярами и двинулся к нам неровными зигзагами. Оказавшиеся на его пути поспешно расступались, замешкался лишь официант с последним бокалом шампанского. Додиньи едва не опрокинул и поднос, и официанта, но каким-то чудом все же удержался на ногах, даже ухватил бокал и благополучно добрел до нас, не расплескав напитка. Публика столпилась вокруг, с интересом ожидая дальнейших чудачеств. Додиньи многозначительно подмигнул мне и склонился к руке Елены:
– Вы стали еще прекраснее, мадам.
– Разве мы уже встречались, месье Додиньи?
Тот прижал палец к губам, прикрыл глаза и принял важный вид человека, хранящего чужую тайну. Я кивнул на Марго в углу:
– Неожиданная у вас спутница.
Додиньи оглянулся:
– Кто? А, мадемуазель Креспен? Мы столкнулись у входа. В жизни она гораздо привлекательнее, чем на газетных снимках, не так ли? Она предложила мне свое содействие в разоблачении махинаций Пер-Лашеза. Очень благородно с ее стороны.
Марго стояла в углу одна, как зачумленная. Благородная готовность нагадить вдове явно не принесла ей популярности среди антикваров.
В этот момент в дверях появились два русских коллекционера – князь Куракин и Александр Александрович Попов. Следом в зал вошел инспектор Валюбер с двумя сержантами, и я выдохнул с облегчением. Присутствие сержантов позволяло надеяться, что в намерения полиции входил арест.