Додиньи тоже заметил ажанов, но продолжал вертеть ушастой башкой во все стороны и диковато улыбаться. Наконец поставил бокал на подоконник, потер руки:
– Ну что, настало время раскрыть карты? Точнее, перевернуть стулья?
Он выудил из кармана белые хлопчатобумажные перчатки, театральным жестом натянул их и двинулся к стоявшему посреди зала голубому креслу.
Одри громко спросила:
– Что он делает?
– Мадам, я собираюсь взглянуть на ваш лот. – Додиньи шутовски поклонился в ее сторону. – Как и каждый потенциальный покупатель, я имею право исследовать его перед аукционом.
Он перешагнул через окружающий кресло шнур. Серро махнул служащему в униформе, тот сделал шаг к Додиньи, но князь Куракин выступил вперед:
– Предпоказ предполагает физическое обследование экспоната.
– Для тех, кто намеревается приобрести экспонат. Месье Додиньи – гонитель моего покойного супруга и ничего покупать не собирается.
– Месье Додиньи проводит экспертизу стула для моей галереи по моей просьбе, – подал спокойный, но уверенный голос Попов.
Вдова не сдавалась:
– Месье Додиньи повредит ценнейший экспонат!
– Я?! – Додиньи искренне возмутился. – Да я скорее себе глаз выколю, чем поврежу подлинный le fauteuil!
– Вы слышите?! – возмутилась Одри. – Он заранее предполагает, что экспонат не подлинный!
Низкий, напряженный, как струна контрабаса, голос Марго пропел:
– Жена, конечно, всегда узнает последней, но мне Ив-Рене часто хвастался своими подделками.
Одри сделала вид, что не слышала. Если Марго Креспен умела скрывать свои чувства, то Одри Люпон умела еще и не действовать под их влиянием.
Воспользовавшись паузой, Додиньи воздел к потолку выпроставшиеся из рукавов тонкие волосатые запястья и потряс клешнями ладоней:
– Мадам и месье, известно ли вам, что это уже четвертый стул работы Деланнуа для мадам Дюбарри, внезапно возникший на рынке за последние три года? – Он победно оглядел публику. – Насколько вероятно, чтобы четыре стула этого мастера были обнаружены и выставлены на продажу почти одновременно?
– Что тут такого? – прохрипел Мишони. – Кто знает, сколько он их сделал?
– Я знаю, поскольку я читал его дневник, – театральным жестом Додиньи закинул за спину концы желтого шарфика. – За пять лет присутствия графини Дюбарри при дворе – с апреля тысяча семьсот шестьдесят девятого по май тысяча семьсот семьдесят четвертого года – Деланнуа сделал всего двенадцать les fauteuils, один из них с чуть более высокой спинкой для его величества.
Мишони бесцеремонно повернулся к всезнайке задом. Елена прошептала:
– Он мне нравится! Видно, что горит своим делом. Один этот перстень-ларец на его мизинце чего стоит. И эта желтенькая удавочка на шее!
В общем молчании князь Куракин сказал:
– Похоже, нам следует выслушать месье Додиньи.
Служащий отступил. Додиньи нагнулся, с неожиданной силой приподнял кресло, проворно перевернул его на попа и опустился перед ним на колени. Любопытные сгрудились вокруг, заслонив спектакль. Я пристроил свой бокал на стопке каталогов и протиснулся поближе к происходящему. Скорчившись на полу, скептик с помощью лупы изучал недра деревянной изнанки кресла. Краем глаза я заметил, что Мишони подошел к служащему, что-то приказал ему, тот принялся подавать знаки кому-то невидимому за дверью. Похоже, несмотря на заступничество Куракина и Попова, дотошного и чрезмерно эрудированного эксперта все-таки выставят вон.
Додиньи поднял голову и торжествующе провозгласил:
– Наклейка! Наклейка наполовину оторвана, а наполовину осталась приклеенной! – И нырнул обратно в стул.
Жерар Серро возмущенно крикнул служителю:
– Прекратите эту комедию! Это не рассматривание лота, а попытка опорочить трагически погибшего человека! Это хулиганство!
– Выгнать каналью пинками! – загромыхал откуда-то с задних рядов Мишони.
В зал вошли трое молодых людей в униформе аукционного дома и направились к Додиньи, но их остановил Валюбер:
– Господа, я присутствую здесь в качестве инспектора французской полиции и намерен разобраться в ситуации.
Серро отмахнулся сигарой:
– В какой ситуации? Вы должны заниматься убийством Люпона, а не шутовскими трюками полоумного.
– Я буду разбираться в деле так, как сочту нужным, – не спасовал Валюбер. – Заприте, пожалуйста, двери. Мадам и месье, никто не мешает экспертизе и никто не пытается покинуть зал!
Ажаны встали у запертых дверей.
– Итак, месье Додиньи, проясните, что вам кажется подозрительным в этой наклейке?
Серро резко повернулся и выбрался из плотного круга зрителей. Его место тут же заняли другие интересующиеся. Теперь все поднимались на цыпочки и протискивались поближе к действию, обещавшему скандальные разоблачения. Из глубины кресельных недр Додиньи заявил срывающимся, но торжествующим фальцетом:
– Само ее существование подозрительно. Оригинальная наклейка тысяча семьсот шестьдесят девятого года должна была просто отвалиться, почти не оставив следа. Клей, которым пользовались в конце восемнадцатого века, неминуемо испарился бы от сырости.
Годар возмущенно фыркнул, но Попов утвердительно кивнул. Мийо что-то шепнул на ухо мадам Люпон, она громко пригрозила:
– Я подам на вас в суд, Додиньи!
Тот вынырнул из чрева стула и ухмыльнулся, окончательно превратившись в гротескную карнавальную маску:
– Я жду этого суда уже много лет! На этот раз ваши эксперты не спасут вас. Они будут среди обвиняемых. Смотрите, – он обращался уже напрямую к Валюберу, – здесь не хватает перекладины.
Валюбер подошел и, согнувшись, тоже уставился на изнанку le fauteuil. Со своего места я не видел, что именно показывал ему Додиньи, но слышно все было прекрасно, потому что в зале стало очень тихо.
– Видите, с этой стороны есть деревянная перемычка, а тут – нет.
– А разве старинный стул не может потерять перекладину?
– Напротив, было бы странно, если бы не потерял хотя бы одну. Но на ее месте должен был остаться след. Понимаете? Цвет древесины слегка меняется с годами, выцветает, и, когда какая-то деталь выпадает, обнажившееся место стыка должно быть чуть темнее. А тут вся ножка одного цвета…
– Это совершенно ненаучно! – перебил его Серро. – Никто не знает, может, эта деревяшка выпала двести лет назад!
– Это вендетта! – прогромыхал Годар. – Попытка очернить репутацию гения, уже не способного заступиться за себя!
Куракин насмешливо спросил:
– Кого вы имеете в виду – Деланнуа или Люпона?
Одри протиснулась вперед:
– Я требую, чтобы этот человек оставил мое кресло в покое! Мы будем выяснять это в синдикате.
Додиньи взглянул на Валюбера. Публика зароптала, все хотели продолжения зрелища. Валюбер поднял на вдову невидимый за мутными очками взгляд:
– Мадам, ваше право делать потом все, что сочтете нужным, но сейчас я хочу выслушать месье Додиньи до конца.
Одри не сдавалась:
– Вы должны расследовать убийство моего мужа, а не инсинуации его смертельного врага! Может, убийца – он сам!
– Мадам, со всем почтением, следствие имеет право расследовать все, что посчитает касающимся этого преступления. Каждый, кто продолжит мешать, будет арестован.
Одри резко повернулась и прошла к окну. Мийо преданно последовал за ней. Я знал, что Додиньи виновен в смерти Люпона, и надеялся, что Валюбер его арестует, но в тот момент мне вместе со всем залом хотелось, чтобы Дон Кихот антиквариата успел победить клику Пер-Лашеза.
Выдержав эффектную паузу, Додиньи продолжил:
– И еще. Взгляните на эти места состыковок панелей. Замечаете, как плотно и аккуратно они прилегают друг к другу? А ведь за двести лет детали обязательно должны были хоть немного разболтаться, хоть чуточку перекоситься.
Елена стиснула мой локоть:
– Он такой молодец! Это его звездный час!
Додиньи словно услышал ее: не обращая внимание на инспектора и зевак, он обнял стул обеими руками, склонился к нему и медленно провел языком по всей длине изогнутой дубовой ножки.
– Ну это уже… Это черт знает что такое! – взвизгнул с отвращением Эмиль Кремье.
Додиньи медленно поднялся, сдернул перчатки, кинул их на пол и тонким, срывающимся от волнения голосом провозгласил:
– Я скажу вам, что это! Это фальшивка! Я чувствую вкус подделки. Древесине придали вид старого дерева с помощью лакрицы. Мишони, где вы? Браво! Снимаю перед вами шляпу!
Тот только глухо заворчал откуда-то из толпы. Додиньи повернулся к Валюберу:
– Инспектор, я подаю официальную жалобу в Национальный синдикат антикваров с требованием расследовать деятельность «Галереи «Кресло», галереи «Стиль» и мастерской краснодеревщика Дидье Мишони.
Додиньи отряхнул руки и с гордо воздетой лысой головой, увенчанной сверкающими капельками пота, гоголем прошел к окну сквозь толпу почтительно расступающихся зевак. Со всегдашней неуклюжестью цапнул с подоконника оставшийся там бокал шампанского, рассыпав при этом каталоги аукциона. Затем, стоя по-прежнему спиной к взволнованной аудитории, уставился в окно. На ярком свету победно пламенели его оттопыренные уши. Присутствующие столпились позади полукругом и почтительно ждали продолжения.
Наконец победитель резко повернулся, оглядел всех счастливыми маниакальными глазами, резко поднял фужер и взвизгнул:
– Совершенной подделки не существует! Каждое преступление оставляет след!
Он запрокинул голову и несколькими жадными глотками опорожнил фужер. Многие захлопали, кто-то поднял бокал вместе с ним, некоторые прокричали что-то одобрительное. Торжество его профессионализма было неоспоримо. Я тоже невольно радовался, что убийца Люпона все-таки успел выполнить свою задачу.
Со стороны двери донеслись раздраженные голоса. Я обернулся. Оказалось, Серро и Мишони спорили с ажанами, пытаясь покинуть помещение. К ним подошел Валюбер, что-то сказал. Мишони сбросил пиджак и принялся закатывать рукава. Серро успокаивающе похлопал его по плечу, столяр засунул руки в карманы, и оба вернулись к Одри, Мийо и Годару. К ним пробрался Кремье, и все они принялись с плохо скрываемой яростью обсуждать между собой происходящее. Внезапно от окна послышался шум падения, женские визги, испуганные возгласы.