Елена стояла у окна. Она повернулась, на ней лица не было. Я обнял ее, прижал к себе – ничто не сможет испортить этот день!
– Воробей, что произошло?
– Саш, ты вчера, когда держал Додиньи, сбросил пиджак, помнишь? Я потом его нашла в углу.
– А, да. Ты забрала его?
– Там в кармане был браунинг. Зачем?
– Какой браунинг?
Она странно посмотрела на меня:
– Ты не знаешь какой?
– Впервые слышу. Наш браунинг давно в Сюрте.
– Это не наш, совсем другой, с деревянной рукояткой. Значит, кто-то подбросил его тебе, пытаясь спрятать! Я отошла поправить чулок, а в углу за комодом валялся твой пиджак. Я его подняла и сразу почувствовала внутри что-то тяжелое.
– Покажи.
– Браунинг? Я не смогла его пронести. Как только вы увезли Додиньи, полицейские заперли двери зала, стали выпускать всех по одному, проверяли документы, записывали имена, всех обыскивали – искали отравителя. Я страшно перепугалась.
– Это наверняка тот самый пистолет, из которого застрелили Люпона.
– Почему? Может, просто у кого-то было с собой оружие, а когда он увидел, что всех обыскивают, испугался и постарался избавиться от него.
– В таком случае он бы просто забросил его за какой-нибудь комод. А он не поленился, исхитрился запихнуть его в мой карман, а пиджак постарался спрятать, чтобы ты его не заметила. Он надеялся, что полиция потом обыщет помещение и обнаружит орудие убийства у меня. Все это имело смысл делать только для того, чтобы создать улику против тебя.
– Если это действительно тот самый пистолет.
– Тот. Зачем подкидывать нам другой? Наш пистолет уже у полиции. Тот, кто подкинул этот, рассчитывал, что отпечатки пальцев и баллистическая экспертиза докажут твою вину.
– Значит, это Додиньи? Как-то не похоже на него.
Я невольно согласился. Додиньи знал, что его арестуют сразу после предпоказа, знал, что против него полно улик, – мог рискнуть. Вот только не было у него такой возможности. Почти с самого начала вечера он находился в центре внимания, да и я сразу же ощутил бы вес пистолета в кармане. А когда я скинул пиджак, он уже бился в судорогах, ему было не до подтасовок улик.
Елена передернула плечами:
– Это Марго Креспен. Страшная женщина, на какую-то жуткую пифию похожа.
– Тогда она должна быть убийцей. А она была в Рамбуйе.
– Может, она сообщница Додиньи? Она ведь явилась помогать ему.
– Да нет. Она явилась, только чтобы изводить Одри. Даже заявила, что Люпон признался ей в своих проделках.
– Соврала.
– Я тоже так думаю. Вряд ли Люпон был такой дурак, чтобы с ней откровенничать. Зато соврала вовремя, это произвело впечатление. Но Марго не стала бы рисковать собой, лишь бы отвести подозрения от Додиньи.
– А может, стала бы. Он ей полезен. Кто еще может опозорить Люпона и разорить вдову? А заодно мадемуазель надеялась избавиться от меня. Сразу видно, что у нее на тебя виды.
Я поспешил сменить тему:
– Так где браунинг?
– Я его спрятала. Помнишь, Мишони демонстрировал мне в секретере тайное отделение? Оно совсем незаметно, но если знаешь, где нажать, отодвигается крохотная панель. Этот пистолет совсем маленький, еще меньше нашего. Пока все толпились у дверей, я отошла за секретер и запихнула его в тайник. Там его никто не найдет.
– Кроме Мишони.
– Думаешь, это он?
– Нет. Крошечный браунинг – не его оружие. К тому же откуда он у него мог взяться? Он Люпона не убивал. Наоборот, столяр готовился к их совместной серьезнейшей распродаже в Нью-Йорке, настрогал для нее изрядное количество экспонатов. Без Люпона все его труды оказались напрасны. И в сообщники Додиньи он никак не годится, он его на дух не переносит.
Елена поставила на стол тарелку со свежими круассанами, разлила по чашкам крепкий чай, нарезала лимон дольками.
– А кто, по-твоему, отравил беднягу?
Я вдохнул бодрящий запах бергамота.
– Кто-то, кто хотел заткнуть ему рот. Таких там вчера было много – Одри Люпон, все эти воротилы антиквариата. Публику так захватили его фокусы, любой мог подойти к подоконнику и незаметно подсыпать в бокал что угодно.
– Он взял с подноса последний бокал, помнишь? Может, официант нарочно предложил ему уже отравленное шампанское?
Последние пять минут я размешивал сахар автоматически.
– А если бы его попытался взять кто-то другой?
– Ну… Тогда официант мог бы сказать, что бокал грязный, из него уже пили.
– Жалко, что он разбил фужер. На стекле могли остаться отпечатки.
– Необязательно. Почти все были в перчатках.
– Кроме нас.
Елена в раздумье отщипывала крошки от круассана:
– Да, кроме нас и самого Додиньи. Помнишь, как он содрал перчатки после своего выступления, прямо как боксер после боя? Но мы ведь не травили его.
Некоторое время я смотрел на нее молча, потому что опять, как дежавю, мелькнуло вчерашнее утонувшее во сне воспоминание. Елена заметила, что я застыл, заглянула мне в глаза, заволновалась:
– Что? Что? Ну, признавайся! Я ведь вижу, что ты сейчас о чем-то подумал! В чем дело?
Я откинулся на стуле, заложил сплетенные руки за голову.
– Не знаю, что-то крутится в голове, но столько всякого происходит – ни одну мысль не успеваю додумать до конца.
– Мне страшно. – Она поставила чашку и обхватила себя за плечи. – Кто-то при всех отравил Додиньи, подкинул тебе пистолет…
Голова по-прежнему была ватной, несмотря на крепкий чай.
– Попробуем заново обдумать все возможности. Первое: убийца вчера был в зале. Он принес с собой браунинг в надежде подкинуть кому-нибудь улику.
– Не просто кому-нибудь. Имело смысл подкинуть тому, кого уже подозревают, – подхватила Елена.
Между нами снова протянулась шелковая нить взаимной поддержки и надежности. Впервые за последние дни я улыбнулся ей от души:
– Ты не только моя жена и мой друг, ты еще и мой лучший помощник в расследовании убийств.
– Я вообще твоя опора. – Елена улыбнулась, и на ее щеках тут же расцвели милые ямочки. – Подозревают меня и Додиньи.
– Но подкинули нам, а не Додиньи. Почему? Когда его увозили, он производил впечатление человека, который уже никогда не сможет оправдаться.
Мы вместе перебирали возможности, вместе рассуждали, и это было замечательно. Словно мы вместе гребли или играли в шахматы.
– Потому что это была Марго.
– Ага, неразменный рубль эта Марго. Может, с Додиньи просто не получилось – он все время был в центре внимания. – Я дожевал круассан. – В любом случае план, что браунинг найдут в моем пиджаке, провалился. Но и тайник в секретере ненадежен – тот, кто подкинул пистолет, уже наверняка догадался: если его не обнаружили на выходе, значит, ты спрятала его где-то в зале.
– Надо все рассказать Валюберу.
– Нельзя. Как мы докажем, что ты случайно обнаружила орудие убийства в кармане у мужа? Вряд ли инспектор поверит основной подозреваемой на слово. Браунинг надо как можно скорее перепрятать.
– Я могу сходить за ним.
– Тебе опасно там появляться. Твое или мое появление в аукционном зале не пройдет незамеченным. Тебя могут там поджидать, и мы даже не знаем кто.
– Не волнуйся, я лично не пойду.
– Тогда тебе придется просить кого-то рисковать собой, – сказал я, уже подозревая, кого она имеет в виду.
– Я Дмитрия Петровича попрошу.
Так и есть. Моя ложечка звякнула о блюдце.
– Я вижу, вы с Дерюжиным неразлейвода.
– Он сделает это не ради меня, а ради нас. Ради тебя тоже.
– Тогда я сам попрошу его.
– Саш, лучше я. Мне ведь придется объяснять ему, как найти и открыть тайник.
Я колебался, но лучшего решения не было, а сам я уже опаздывал на утренний осмотр в госпитале.
– Ладно, не откладывайте. И ни в коем случае не обсуждайте это по телефону.
Она кивнула:
– Что ты меня учишь? Кто твой самый лучший помощник и опора?
Уже поднимаясь со стула, я спросил:
– А как ты вчера добралась до дома? Тебя кто-нибудь подвез?
Она замялась на долю секунды, потом отвела глаза:
– Нет, ты что? Я бы ни за что не села в одну машину ни с одним из той компании. Кто-то из них отравил Додиньи, кто-то подбросил пистолет. Нет уж.
Как именно Елена попала домой, она так и не уточнила. Неприятная догадка занозой сидела во мне, но я еще вчера поклялся не кормить своих демонов. Смахнул прядь со лба, словно подозрения можно было отмести вместе с волосами, и небрежно поинтересовался:
– Ты из города сразу домой?
– Не сразу. У меня там еще встреча.
Тоже мне, опора. Эту опору саму надо было постоянно поддерживать обеими руками, чтобы вместе с ней не рухнуть. Почему она прямо не сказала, с кем собирается встретиться? Но она промолчала, а я не стал спрашивать.
Я взглянул на часы:
– Мне пора бежать. Будьте осторожны, обращайте внимание на всех подозрительных, постарайтесь заметить, не следят ли за вами. До вечера.
Мы оба в этих отношениях потеряли равновесие. То, что раньше было для нас естественно и просто, как пройти по лежащему на траве бревну, теперь стало трудно и опасно, как пройти по канату, натянутому на высоте Эйфелевой башни. Оба изо всех сил делали вид, что все в порядке, но наш семейный мир шатался от каждого слова, поступка, взгляда или мысли. Наш союз становился неустойчивее двуногой табуретки.
Метро, как всегда, способствовало предаванию размышлениям. Что-то было в мерном покачивании вагона, бликах тусклого света, пассажирах, погруженных в собственные мысли или утренние газеты, что позволяло отложить саднящую тревогу и сосредоточиться на расследовании, запутывающемся быстрее клубка в кошачьих лапках.
Итак, пистолет убийца подкинул после того, как я скинул пиджак, иначе я почувствовал бы вес оружия: как-никак браунинг весит полкило. А скинул я пиджак, когда Додиньи уже катался по полу. В таком состоянии он точно ничего не мог подкинуть, и весьма сомнительно, чтобы он доверился Марго, они до вчерашнего дня даже не были лично знакомы. И другого близкого друга среди присутствовавших у Додиньи не имелось. А кто еще, кроме убийцы, стал бы подбрасывать улику? Неужели убийца все же не он? Тогда кто?