Поезд вылетел на станцию «Шатле», как пуля из дула. Я очнулся, выскочил на перрон, людской поток подхватил меня и вынес наружу. Ослепленный солнцем, я миновал цветочный рынок, прошел вдоль мрачных, почерневших от выхлопных газов больничных стен с зарешеченными окнами. По всему Сите играли оркестры, лоточники продавали сувениры, цветы и мороженое, народ толпился в очередях. Площадь Парви перед Нотр-Дам напоминала Большой базар в Тегеране. Я свернул под арку огромных больничных дверей, нырнул в сырую прохладу и мглу средневековых каменных палат.
Желтая, будто восковая фигурка Додиньи валялась на сбитых белых простынях. Впавшие щетинистые щеки отливали синевой, развесистые хрящеватые уши придавали больному сходство с летучей мышью. Костлявыми узловатыми пальцами с черным пухом на фалангах выздоравливающий перебирал кипу свежих газет. Мелькали заголовки: «Преступление в мире антиквариата!», «Кто отравил эксперта старинной мебели?», «Тайны антикварных подделок», «Кому угрожал антиквар?». Если верить передовицам, умирающий уже вчера, едва оклемавшись, с пафосом Эмиля Золя обвинял «шайку прохиндеев» в попытке отравления и в фальсификациях национальных шедевров. Правдоискатель, которого так долго никто не хотел слышать, стал знаменит в одночасье.
При помощи Мартины я провел основательный осмотр пациента. Пульс был ровным, температура спала, артериальное давление тоже нормализировалось, слизистые оболочки восстановились, длинные ногти потеряли страшный синеватый ободок. Додиньи повезло: отравление прошло почти без последствий. К счастью, доза белладонны оказалась несмертельной.
Я слушал его сердце, когда появился инспектор Валюбер. Не снимая вечного котелка, инспектор устроился на стуле напротив кровати со своим блокнотом.
– Доктор, попрошу вас тоже остаться, вы ведь присутствовали при вчерашнем событии. У меня будут и к вам вопросы.
Я передал обход прочих больных нашему безотказному ангелу-хранителю Серову и присел на подоконник. Валюбер разложил на коленях вечный блокнотик, выудил из-за уха карандаш:
– Месье Додиньи, вы подозреваете кого-то в своем отравлении?
Больной ткнул в газеты, словно там Серро с товарищами опубликовали свои признания:
– Конечно! Это дело рук приспешников Пер-Лашеза!
– Интересно. А почему вы так уверены?
– Потому что мы с доктором Ворони́н были близки к их разоблачению.
Инспектор перебил его:
– Простите, а при чем тут доктор Ворони́н? По какой причине он принимал в этом столь горячее участие?
Я вмешался:
– Чтобы доказать невиновность моей жены. Месье Додиньи хотел получить доказательства подделки артефактов. Я взялся ему помогать, поскольку их общие с Люпоном махинации могли быть мотивом для убийства.
– Но вы не специалист и не авторитет. Как вы могли разоблачить их?
– Я послужил наживкой. Сказал, что хочу приобрести для персидского шаха королевское ложе и трон.
– И как?
– Серро сразу предложил подлинное ложе одного из французских монархов, а Дидье Мишони согласился создать копию трона Людовика и уверил, что Серро засвидетельствует подлинность этой подделки.
– А отравили почему-то не вас, доктор, а месье Додиньи, – с укором отметил Валюбер.
– Кому нужен какой-то лекарь? – с возмущением дернулся больной. – Вся эта шайка боится только меня!
Инспектор поправил черепаховую оправу. Казалось, стекла его очков специально были такими толстыми и тусклыми, чтобы надежнее прятать и без того затененные вечным котелком глаза.
– Месье Додиньи, я вовсе не уверен, что вас отравили коллеги Люпона.
Додиньи возмутился:
– А кто же, если не они? Что им стоило убить меня? Они уже убили Пер-Лашеза, а меня они боятся еще больше! Почуяли, что я близок к их разоблачению!
– М-м-м… Это достойная теория, но обнаруженные следствием улики ей противоречат. У меня имеется предположение, кто убил Люпона и кто отравил вас, но я не вижу связи между этими двумя преступлениями, а мне трудно поверить, что ее нет. Надеюсь, вы поможете мне разобраться. Начнем с убийства Люпона. В его «Галерее «Кресло» нашли адресованную ему угрожающую записку. Графологическая экспертиза подтвердила, что почерк совпадает с вашим.
Додиньи замигал, затеребил перстень на мизинце:
– Ну и что? Разве я отнекивался? Да, я угрожал Пер-Лашезу, но не пистолетом, а разоблачением.
– Тэ-эк, тэ-эк… – Валюбер проставил в своих писульках очередную закорючку. – Вдобавок принц Халид аль-Сауд переправил в Сюрте другое ваше письмо, в котором вы заявляете, что обязаны положить конец действиям месье Люпона.
– Я выражался фигурально, – еле слышно просипел больной.
Валюбер закинул ногу за ногу:
– Далее, недалеко от места убийства Люпона доктор Ворони́н нашел вашу пуговицу с клочком ткани.
– С чего вы взяли, что это моя пуговица?
Валюбер покачал заношенным ботинком:
– Пиджак из того же материала горчичного цвета в клетку принца Эдуарда с точно такими же пуговицами был обнаружен в мусорном баке неподалеку от вашего дома. Все, кого мы опрашивали, помнят вас в этом пиджаке.
– Это очень модная расцветка, да и пиджак расхожий, – пролепетал допрашиваемый.
– На месте третьей пуговицы оказалась рваная дыра. Вырванный клок к ней точно подошел.
Додиньи только дернул кадыком.
– Далее. Наутро после убийства вас видели на углу у ресторана «Ля Тур д’Аржан». Гарсон из соседнего кафе опознал вас. Вы что-то усердно разыскивали на тротуаре. Уж не потерянную ли накануне пуговицу?
– Ну и что? Доктор Ворони́н, если я правильно понял, тем же утром там тоже шнырял! Это почему-то не делает его виновным! Почему бы вам не проверить, может, это доктор откопал мой пиджак в мусоре, отодрал пуговицу и заявил, что нашел ее на месте преступления! – Он по-петушиному взвизгнул: – Я имел полное право выкинуть это изношенное тряпье! Это не делает меня убийцей!
– Но зачем доктору Ворони́н было копаться в вашем мусоре и срывать пуговицу с вашего пиджака?
– Как зачем? Затем же, зачем он вообще полез в это дело – чтобы оправдать свою жену!
Я вспылил:
– Черт бы вас побрал, Додиньи! Я нашел этот клок на рассвете после убийства, я тогда понятия не имел о том, какой пиджак вы носите! Я и о вас-то до тех пор только мельком слышал!
Валюбер почесал переносицу:
– Доктор, попрошу вас не мешать допросу. У меня к вам еще будут вопросы. Месье Додиньи, это не все. Мы получили ордер на обыск в вашей квартире…
Додиньи подскочил на кровати так резко, что часть газет слетела на пол:
– Вы обыскали мою квартиру?
– У нас не было выхода. Вы корчились в агонии, нам пришлось срочно искать любые ключи и к убийству Люпона, и к вашему отравлению.
Додиньи только икнул. Инспектор поиграл карандашом:
– В кухне висела застиранная рубаха. При проверке перекисью водорода на груди были обнаружены следы крови.
– Ну и что? – просипел Додиньи, с треском ломая пальцы. – Я что, не мог порезаться?
– Конечно, могли. Вы порезались? Доктор, вы обнаружили на теле пациента следы пореза? Месье, последние достижения науки позволяют нам проверить, была это ваша кровь или кровь Люпона.
Подавленный больной только молча терзал одеяло. Меня же сообщение об окровавленной рубахе смутило. Я уже почти поверил, что подкинутый мне браунинг оправдывал Додиньи, но кровь покойного свидетельствовала громче. Валюбер заложил карандаш за ухо, словно показывая, что расследование закончено, и нанес завершающий coup de grâce[5]:
– Кстати, месье Додиньи, напомните мне, где вы были в тот вечер?
Додиньи бросил на меня затравленный взгляд, после некоторого раздумья выдавил из себя:
– Дома.
– Это не то, что вы заявляли при первом допросе. Тогда вы уверяли, что были на балетной премьере.
– Я ошибся, я потом вспомнил, что был дома, – робко уточнил подследственный.
Инспектор с сожалением цокнул языком:
– Увы, дома вас тоже не было.
– Почему вы так думаете? – вяло поинтересовался Додиньи, переходя от хруста суставами к выгрызанию заусениц.
– Потому что Антуан Бартель звонил вам вскоре после убийства, в половине двенадцатого, хотел получить вашу реакцию на гибель вашего оппонента, но вы на его звонок не ответили.
– Я спал, – пискнул Додиньи.
Валюбер медленно соединил перед собой кончики пальцев, словно сводя все улики в обвинение:
– Ага. А к половине второго, видимо, уже проснулись, потому что тогда он до вас все же дозвонился. Позвольте мне подытожить: у вас был мотив, была возможность, на месте преступления остались следы вашего пребывания, а в качестве алиби вы припасли неубедительное вранье.
– Ну и что? – с искренним возмущением спросил Додиньи.
– Это ваша единственная линия защиты?
Подозреваемый подумал, нахохлившись, и решительно заявил:
– Я не убивал.
– М-м-м… Тогда кто же? – Инспектор вопросительно склонил голову набок.
Додиньи вжался в подушку и бросил на меня затравленный взгляд:
– Его жена.
Я привстал с подоконника:
– Простите?..
Он понурил голову:
– Да. Извините, доктор. Я не хотел говорить, это бы запутало меня самого. Но сдается, я уже и так запутан. Доктор Ворони́н, Пер-Лашеза застрелила ваша жена. Я сам это видел.
Кровь заложила мне уши. Словно сквозь вату, донесся голос инспектора:
– А! Значит, вы признаетесь, что были на месте преступления?
– Не на месте преступления. Я был у ресторана, тогда еще не произошло никакого преступления. От Пьера Паризо, издателя, я знал, что Пер-Лашез отмечает выход своей книги в «Ля Тур д’Аржане». Я пытался убедить Паризо не издавать эту книгу, но, конечно, меня никто не послушал.
– И вы, разумеется, явились поздравить автора? – поинтересовался инспектор.
– Мне не давало покоя, что бесчестный махинатор, позорящий нашу профессию, все еще является ее мессией и укрепляет свой авторитет. – Додиньи закрыл лицо руками, покачал головой. – Сам не знаю, что я собирался сделать.