– Каким же это образом?
– Да мало ли? Пригрозили скандалом, звонком жене? Пообещали вернуть ключ от ателье?
– Какой еще ключ?
– У Люпона в кармане оказались два ключа от его гарсоньерки. Второй ключ он забрал у вас.
– Это все ваши домыслы.
– Это логический вывод. Ключ выпал из кармана Люпона еще в операционной, и я передал его инспектору Валюберу.
– Это не доказательство. Вы могли получить его от своей жены.
Доказательством служило ее лицо, выдавшее страх и ненависть, но выражение лица не предъявишь в суде. Я объяснил ход своих рассуждений в надежде, что она либо выдаст себя, либо испугается:
– Вместо вас на ужин в узком кругу Люпон пригласил мою супругу. Даже пытался назначить ей свидание. Длинный разговор с вами в ателье, полотенце со следами подводки, отобранный ключ, его интерес к Елене… Он бросил вас, Марго. Он бросил вас, и у вас были причины отомстить.
Марго переменилась в лице. На тщательно разрисованное личико легла густая тень ненависти, подчеркнувшая низкий лоб и превратившая густо начерненные глаза в крохотные впадинки. Орлиный нос навис над верхней губой, модное сердечко рта перекосилось в кривую линию. Мне стало не по себе. Оставалось надеяться, что ее ненависть относится к неверному Люпону.
Я откинулся на стуле и уже с ленивой уверенностью продолжил:
– Давайте в качестве чисто интеллектуального развлечения представим, что у вас нет алиби. Что вы все-таки были под мостом Турнель. На вашей последней встрече вам стало окончательно и бесповоротно ясно, что этот мужчина ушел от вас. А вы вложили в него полтора или два года жизни, тонны ожиданий, неподъемный груз надежд. Свобода – очень привлекательный образ жизни для молодой женщины. Но годы идут, наступает пора определиться, не так ли? Сколько можно прозябать со старушкой-матерью в Рамбуйе, когда хочется бельэтаж на Елисейских Полях? Успешный арт-дилер с неверной женой был податлив и казался многообещающим вариантом…
Ее взгляд не оставлял сомнения, что, как бы отчаянно она ни ненавидела Люпона, этого чувства у нее в избытке хватало и на меня.
– Но, увы, он оказался непостоянен. Вы заранее решили, что, если он не вернется к вам, вы застрелите его. После вашего выстрела он рухнул, под ним растеклась лужа крови. Вы были уверены, что он мертв, и бросились бежать. Машину вы предусмотрительно оставили где-то подальше.
Она облокотилась на стол, нагнулась вперед, уперлась в меня крапивными глазами:
– Вся эта ахинея не учитывает непреложные законы физики и логики.
Я не мог заставить себя есть, поэтому пил вино.
– Вы тоже не всегда действуете логично. Вокруг ресторана полно парковочных мест, а вы почему-то пришли сюда пешком.
Сухой рукой с длинными острыми ярко-алыми ногтями она подцепила на вилку кусочек птицы:
– Не уверена, что суд сочтет этот факт доказательством моей вины. У вас какая-то мешанина из выдумок и не относящихся к делу фактов.
– Мои выдумки – это единственно правдоподобная реконструкция событий. Вот, например, свидетель сообщил, что стрелявшая женщина споткнулась и упала. Не хотите ли показать мне ваше колено? Я ведь врач.
– Нет, пожалуй, воздержусь. Вы, конечно, очень привлекательный мужчина, и, вероятно, после суда и приговора вам потребуется новая супруга… – Я сглотнул ком кровавой ярости. – Но что-то намекает мне, что у нас с вами не сложится. А в таком случае я не показываю мужчине свои коленки. И я как раз слышала, что колено разбито у вашей жены.
– Где вы слышали о колене моей жены?
– В какой-то газете писали.
Валюбер сказал, что следствие скрыло от прессы этот факт, но, похоже, Марго была в курсе следственных тайн. Я вспомнил слухи о ее связи с главой отдела криминальных расследований.
Я перешел к следующему пункту:
– Кстати, свидетель уверяет, что при падении вы еще и выругались.
– Вот как?! Выругалась? Убийство меркнет перед таким злодейством! Странно, что я все еще в ресторане, а не в камере предварительного заключения! – Она уже пришла в себя и теперь жевала утку с завидным аппетитом. – Мне помнится, вы признались, что свидетель заявил, будто видел не меня, а вашу жену.
– Он не видел лица женщины и ошибся. Моя жена не могла выругаться.
Марго поперхнулась наигранным дребезжащим смехом:
– Надо же, как хорошо мужчины думают о своих женах! Это, право, даже трогательно. Видно, полагают, что если женщина – дурочка, то она невинна и чиста, как ангел. Даже выругаться не в состоянии.
У меня потемнело в глазах от оскорбления в адрес Елены, но я сдержался.
– Свидетель видел вас, но из-за того, что ранее он видел мою жену, он принял вас за нее. Вы обе были в черном.
– Значит, свидетель, который был там, ошибается, а вы, которого там не было, знаете лучше?
Я вдохнул сложную смесь цветочного аромата рейнвейна со сладким дымком копченого мяса:
– Вы совершили ошибку, стреляя Люпону в грудь, а не в голову. Он все-таки успел сообщить, кто убил его.
Она промокнула краем салфетки жирные губы:
– Вы уже пробовали этот трюк.
– К сожалению, я не сразу понял слова умирающего.
Я ругал себя за это последними словами. Надо было еще при первом допросе в госпитале передать следователю шепот Люпона, пусть невнятный и непонятный. Но тогда мне послышалось, что раненый выдохнул что-то вроде «прекс» или «перс»… Побоявшись кинуть даже тень подозрения на Елену, я отмел всех этих наполовину выговоренных не то по-русски, не то по-французски «прекрасных персиянок» как непроизвольный хрип. Убедил себя, что это игра моего встревоженного воображения. А когда сообразил, что на самом деле хотел сказать Люпон, было поздно. К тому времени полиция уже знала, что я пытался скрыть браунинг в иранском посольстве, и не поверила бы ни единому моему слову.
Подкатили тележку со сладостями. Марго склонилась над крохотными корзиночками с фруктами, шоколадными эклерами и фламбированным крем-брюле:
– Что ты предпочитаешь, mon chéri? – В присутствии гарсона она опять была сама нежность.
– Merci, ничего.
– Какая жалость! Я возьму вот это… и это… и, пожалуй, это.
Она перетащила на тарелку чуть не половину сладкого стола.
Ее сумка оставалась раскрытой. Марго была совсем не прочь заполучить пистолет, вот только никаких признаний в обмен на него она, похоже, делать не собиралась. Запихнув в рот меренгу от знаменитого Ладюре, она заявила:
– Я не верю вам, и полиция вам не поверит. И вашему другу с его выдумкой о подаренном мне пистолете тоже.
Я начал терять самообладание:
– А почему вы позвонили в больницу и поинтересовались здоровьем своего раненого любовника лишь спустя полтора часа после того, как Клэр Паризо сообщила вам о случившемся?
Тонкие пальцы с длинными кровавыми ногтями цапнули с блюда последнее безе:
– Знаете, почему лучше быть любовницей, а не женой? Любовница ничего объяснять не обязана. А Иву-Рене вообще с женщинами не везло – вдовушка и та приперлась в больницу под ручку с любовником, но даже ей не пришлось оправдываться. – Слизывая крем с пальцев, она небрежно бросила: – Увы, убийца – ваша жена. Со мной все это не могло случиться просто потому, что человек не может быть одновременно в двух местах, а у меня есть неопровержимые доказательства и свидетель, что я была дома.
– Ваш свидетель – ваша мать.
Не сводя с меня глаз, она на ощупь выудила из сумки зеленую пачку «Лаки Страйк» и вставила сигарету в мундштук:
– Моя мать, а также Клэр Паризо и телефонистка. И главное – современная технология отслеживания телефонных переговоров.
– Это еще не все, – сказал я.
Нарисованные ниточки бровей уплыли вверх, вздыбив наклеенного на лоб волосяного червяка:
– Покамест ваше «все» – это просто ничего. Вы правда верите, что если вы сейчас пойдете на Кэ д’Орфевр и сообщите, что внезапно вспомнили, что Люпон на смертном одре открыл вам, что в него стреляла негодница Марго, то они сразу забудут про все улики против настоящей убийцы и на основании ваших выдумок арестуют меня? А этот пистолет с тайными опознавательными знаками у вас?
Мое молчание она приняла за признание в поражении. Торжествующе затянулась краешком рта, закинула голову, выпустила тонкую, как змеиное жало, струйку дыма.
– Хотите, я расскажу вам, как все было на самом деле? Вначале, чтобы выгородить свою супругу, вы пытались обвинить в убийстве Люпона чудака Додиньи. И когда подтвердилось, что он действительно рыскал утром вокруг ресторана, вы возликовали. Вы сблизились с беднягой, предложив ему вместе искать убийцу среди парижских арт-дилеров, а тем временем собирали на него компромат. Ведь это вы предъявили полиции пуговицу с его сюртучка. Однако оказалось, что он не только не убивал Люпона, но и, наоборот, видел, как его убила Элен Ворони́н. Да-да. А вы думали, я не знаю, кто ваш таинственный свидетель? – Она ладонью размела дым. – Разумеется, очумелый Додиньи.
Я смял салфетку:
– В вашем изложении моя роль выглядит не слишком благородной, но факты верны.
Официант принес ей чашу с водой, Марго окунула в нее пальцы.
– Кстати, и окурок «Лаки Страйк» под мостом бросила ваша жена. В «Отеле Друо» я видела ее курящей именно эти сигареты.
Ресторан уже был почти пуст. Я выглянул в окно. Смеркалось, по улице проезжали машины, шли редкие прохожие. Если «Ситроен» Дерюжина и подъехал, на глаза он не показывался.
– Это не могла быть ее сигарета. Моя жена убежала из ресторана, потому что не хотела оставаться в обществе Люпона. Ни одной минуты она не провела бы добровольно с этим хамом и тем более не стала бы курить с ним наедине.
Марго тщательно вытерла пальцы салфеткой:
– Это она вам сказала, а вы сразу ей поверили? Многие женщины, когда убегают от мужчин, стараются не бежать слишком быстро.
Она отбросила салфетку, выудила из сумочки черные перчатки и, нарочито медленно натягивая их, с наигранным мученическим терпением переспросила:
– Доктор Ворони́н, так с какой стати я должна бояться ваших разоблачений? Есть ли у вас хоть одно, одно-единственное доказательство, что ваша жена не убивала Люпона? Или есть только безграничная вера в нее?