Он сел в «фольксваген» и, не включая фар, медленно поехал за беглянкой. Хорошо бы ее обезглавить за такой поступок! Или посадить на бутылку с расколотым горлышком! Но Бахар не мог поступить так с женщиной, которая была как две капли воды похожа на его ненаглядную Лейлу, только на несколько лет старше. И зачем только Аллах дал столь прекрасную оболочку ничтожной твари?
Когда Рита сворачивала за угол, Бахар притормаживал, не сразу повторяя маневр. А иногда, отлично ориентируясь в изученных вдоль и поперек кварталах, ехал по соседним улицам, где беглянка не могла его заметить. Она считала себя очень, очень хитрой, однако ей и в голову не пришло, что настоящий воин просыпается от малейшего шороха, но при этом ничем не выдает себя.
— Не Лейла, — мрачно пробормотал Бахар себе под нос. — Нет, не Лейла… Но почему такая же красивая? Если это не знак, то что? Вразуми, Аллах, своего преданного…
Не закончив, Бахар открыл рот и вытаращил глаза. Шайтан, этого он не ожидал, нет, совсем не ожидал! Риту нагнала та самая турчанка, которая сопровождала ее на базаре. Неужели они любовницы? Неужели эти две женщины — мерзкие лесбиянки?
— Я выясню, — пообещал неизвестно кому Бахар. — Видит Аллах, я непременно это выясню!
Он притормозил, давая женщинам отдалиться. Он старался не глядеть на Риту слишком долго, чтобы она не почувствовала слежку. Но и беглых взглядов было достаточно, чтобы лишний раз убедиться: эта чужеземка — вылитая Лейла.
Ах, Лейла, Лейла! Преданная дочь Аллаха, отдавшая жизнь за правое дело! Гордая мученица, сложившая голову, чтобы забрать с собой на тот свет несколько десятков неверных!
Она, как и Бахар, была воином «Исламского государства». Ушла на джихад, преисполнившись ненависти к тем, кто попирает истинную веру и пренебрегает заповедями Мухаммеда. Вначале сам Бахар присоединился к ИГИЛ не только ради победы ислама над ложными учениями. По правде говоря, он и Коран-то редко открывал. Был невежественным молодым горцем, пасшим отары хозяина. Но старший брат Бахара открыл в городе свой бизнес и залез в долги. Пришли люди, спросили у семьи: «Как думаете расплачиваться?» Предложили денег на погашение долга, а Бахара позвали воевать с неверными псами. «Если ты отрежешь пять песьих голов, — сказали ему, — то тебе уготовано место в раю. А погибшие во славу Аллаха получат в награду дворцы и гаремы, полные красавиц. Так записано в хадисах».
После того как Бахар повстречал в тренировочном лагере в Газиантепе Лейлу, он больше не мечтал о соблазнительных гуриях. Ему достаточно было одной. Какое счастье, что теперь она дожидается Бахара на небесах! А чтобы хоть как-то скрасить время ожидания, он нашел себе эту живую игрушку, Риту. Думал, позабавится с ней немного и бросит. Не получилось. По воле судьбы она оставила след в его сердце. Не такой глубокий, конечно, как Лейла, но Бахар не собирался терять ее. Она была ему нужна. Впервые после гибели Лейлы ему хотелось держать в объятиях женщину. Не сопротивляющуюся, как дикая кошка, а пылкую и нежную. И чтобы в черных глазах посверкивали искорки, похожие на звезды в ночном небе.
Как у Риты. Как у Лейлы.
Остановив машину напротив площади с большими деревянными куклами в ярких платках и одеждах, Бахар наблюдал за беглянкой и ее подругой. Они стояли, оглядываясь, словно поджидали кого-то. И тут Бахар совершил глупость, недостойную опытного воина. Желая получше рассмотреть человека, ради которого Рита решилась на побег, он выбрался из «фольксвагена» и начал огибать площадь по периметру, чтобы незаметно подобраться ближе. Кусты и кипарисы надежно заслоняли его от глаз женщин. Но вот беда, Бахар тоже на какое-то время потерял их из виду.
Услышав мужские голоса, он машинально сунул пятерню под рубаху, но обнаружил, что оставил пистолет в бардачке автомобиля. Непростительная ошибка!
Выглянув, Бахар увидел двух мужчин — одного с пистолетом, второго с винтовкой, — которые уводили женщин с площади. Первым его побуждением было закричать и выскочить из укрытия, но голос разума велел оставаться на месте. Это была бы глупая и, главное, бессмысленная смерть. Бахару нужна была Рита. Живая Рита живому Бахару!
В бессильном гневе он следил, как женщин усаживают в зеленый «опель». Похитители переговаривались по-турецки, поэтому по долетающим обрывкам фраз Бахар понял, что Ритину подругу зовут Бану и ее увозят, чтобы она никому ничего не рассказала.
Это означало, что против Риты замышляют что-то недоброе. Подтверждением догадки стало поведение старика, который отобрал у нее мобильник и растоптал со словами:
— Он тебе больше не понадобится, змея! Ты никому больше не позвонишь. Никогда!
Бахар ринулся к своей машине и, усевшись за руль, поехал по ночной улице за «опелем», увозившим Риту.
Во время преследования он соблюдал разумную дистанцию, отставая порой настолько, что даже боялся потерять след. Но все обошлось. Обе машины, одна за другой, покинули жилые кварталы и помчались в сторону гор, которые в темноте казались огромными и черными. Дорога запетляла, огибая утесы и отроги, и Бахару пришлось положиться на интуицию. Он не мог ехать за «опелем» как привязанный, чтобы не обнаружить своего присутствия. Пришлось отстать километра на полтора, отслеживая местонахождение похитителей только по далекому свету фар и проблескам рубиновых огоньков во мраке.
«Ничего, никуда они не денутся», — успокаивал себя Бахар. Дорога здесь одна. И она обязательно куда-то приведет. И вот тогда…
Он не мог думать спокойно о том, что будет «тогда». Первоначальная ярость сменилась настоящим бешенством. Какие-то идиоты осмелились похитить у Бахара его женщину! О, они ответят! Он положил оружие на соседнее сиденье. Это было неправильно, потому что пистолет мог упасть на пол при резком повороте или торможении, но Бахару не терпелось всадить в обидчиков пули. У него просто руки чесались.
Это время настало, когда Бахар уже подумывал о том, чтобы догнать «опель» и начать таранить его, вынуждая остановиться. К счастью, подвергать жизнь Риты опасности не пришлось. Наблюдая за габаритными огнями, мелькающими между деревьями, Бахар обнаружил, что они больше не движутся. Сбросив скорость, он проехал еще несколько сотен метров, взял пистолет, выбрался из машины и полез вверх по склону, где остановился «опель».
Он успел вовремя. Первыми, кого он увидел, когда выбрался из кустов, были Рита и Бану. Они стояли на стволе дерева, нависающего над обрывом, и, судя по напряженным позам, их руки были связаны за спиной. Шеи несчастных обхватывали толстые веревки, которые тянулись вверх, туда, где находились ветви дерева. Одна из них плакала, но Бахар не понял точно, кто именно. Он искал глазами тех, кто собирался казнить пленниц. Один шуршал листвой над их головами, то ли закрепляя веревки, то ли уже спускаясь. Второй стоял за спиной Риты с винтовкой в руках. Он что-то говорил на незнакомом Бахару языке, и тон его был торжествующим и скорбным одновременно. Волосы у него были белые, а фигура стариковская.
«Зачитывает приговор!» — понял Бахар. Уже не заботясь о том, чтобы ступать бесшумно, он положил ствол пистолета на кисть левой руки и, прицелившись, трижды выстрелил в старика. После, не дожидаясь, пока тот выстрелит в ответ или упадет, перенес огонь выше, в колышущуюся листву. Оттуда с треском вывалилось тело и ударилось о землю.
Женщины завизжали, заставив умолкнуть цикад в округе.
— Не двигайтесь! — крикнул Бахар, надеясь, что турчанка переведет его слова Рите.
Выставив перед собой ствол, он возобновил подъем. Старик, исчезнувший из виду, внезапно возник у обрыва, целясь в Бахара. Его фигура почти сливалась с темнотой, но седые волосы были хорошо видны, поэтому пришлось стрелять в голову, что значительно уменьшало шансы попадания. Однако не зря Бахар несколько лет воевал. По крайней мере одна пуля попала в цель. Взмахнув руками, старик упал.
— Не двигайтесь, — повторил Бахар уже спокойно.
Он выиграл битву. Очередную битву, ниспосланную ему Всевышним.
Глава 14
Нет ничего мучительнее неопределенности. Особенно если неопределенность касается твоей жизни. Трудно сохранять спокойствие, когда жизнь висит на волоске.
Но Глеб пытался. Это было нужно. Сохраняя спокойствие, он сохранял себя.
Чтобы не тратить чувства понапрасну, в сторону Володи он даже не смотрел, а Володя делал вид, что не замечает Глеба. Один не собирался прощать предательство, а второй не хотел признавать свое малодушие и трусость.
Время заточения тянулось невыносимо медленно. Сидящий на полу Володя успел перещупать и пересчитать все бесчисленные трещинки и камешки в пределах досягаемости. Глеб развлекал себя тем, что мерил шагами расстояние то от стены до стены, то из угла в угол. Каждый занимал себя чем мог. Время застыло на месте и, похоже, не собиралось двигаться дальше.
Но все же ночь близилась к концу. Смолкли ночные птицы и цикады, лишь сверчки продолжали верещать с прежним энтузиазмом: одни старались привлечь самок, другие — спугнуть соплеменников, чтобы отвоевать себе территорию, которая, возможно, им была ни к чему. Все как у людей.
Володе было невмоготу хранить такое долгое молчание. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что совсем скоро его ждет свобода, и в предвкушении этого ему не сиделось на месте. Как только турки схватят Риту, он окажется на воле. Нельзя сказать, что Володе было все равно и что стыд его совсем не мучил. Но страх быть пристреленным без суда и следствия заглушал слабенький голосок совести. Володя не хотел умирать. Ни в этом вонючем подвале, ни где-либо еще. Ему пришлось выбирать между жизнью собственной и чужой, и он просто подчинился первобытным инстинктам. Но осознавать себя подонком, трусом и законченным негодяем оказалось непросто. Володе хотелось понимания и сочувствия, а не осуждения и презрения. И он решил, что разговор по душам должен все исправить, очистив его сердце от грязи. Тем более что Глебу предстояло остаться здесь, так что вряд ли они еще когда-то свидятся. Не жить же до конца своих дней с таким на сердце?