Окинув овраг взглядом, путники увидели на нем множество разнообразных следов: глубокие, параллельные колеи, проделанные, очевидно, колесами эмигрантских фур и повозок, следы копыт полусотни лошадей и рогатого скота. Шедший после того дождь не уничтожил их полностью, только немного размыл.
Путников не удивили эти следы, зато поразили другие, более свежие, появившиеся совсем недавно, не позднее утра этого дня. Эти следы оставили копыта лошадей, причем везущих на своих спинах всадников. Было их двадцать, некоторые кони были подкованы, но большинство нет. Для Сайма Вудли и для Клэнси это стало очевидно с первого взгляда. Кто были эти всадники, оставалось только догадываться, но это могло подождать. Потому как в грязи обнаружились отпечатки еще двух животных, на этот раз идущих со стороны реки. Лошади тоже были подкованы и глубоко вязли в жиже, как если бы несли тяжелый груз.
Это было важное открытие. Выходило, что едущие по двое на коне индейцы уже прошли. Если отряд намеревался перехватить их, действовать следовало незамедлительно.
Клэнси распрямился, готовый ринуться в погоню. Хейвуд и остальные тоже. Но Вудли, все еще склонявшийся над отпечатками, до сих пор размышлял. После чего произнес фразу, заставившую его спутников резко переменить намерения.
– Следы эти оставлены не сейчас, – сказал охотник, продолжая рассматривать углубления в грязи. – Они сделаны больше часа тому назад. А значит, это не наши индейцы, которые только что перебрались через поток. Посмотрите сами, Чарли.
Клэнси снова наклонился и оглядел следы. Много времени ему не потребовалось, он сразу признал правоту Вудли. Лошади, оставившие эти следы, не могли быть теми же самыми, что недавно переходили брод.
Далее, тщательно обследовав оставленные караваном отпечатки, они обнаружили отметины тех же коней, но ведущие уже в направлении реки!
Все это выглядело странным, но времени вникать не было. Сейчас путники думали только об индейцах, а те, скорее всего, уже ехали по дороге.
– Ребята! – воззвал Вудли. – Мы сделали большой круг и ничего не узнали. Краснокожие наверняка остановились у реки и будут там ночевать. Для нас лучше и не придумаешь. В лагере мы их скорее захватим. Идемте прямо туда!
Все последовали его совету и зашагали обратно к реке. Через десять минут они вышли на берег в том месте, где он понижался к реке. Индейцев там не было: ни их самих, ни лошадей!
Глава 60Виргинский дуб
Раскрашенные под индейцев грабители со своими пленницами ехали медленно, по причине узости тропы и множества препятствий, но постепенно приближались к месту назначения, а Клэнси и его товарищи тем временем повернули назад к броду.
Проделав еще около трехсот ярдов, похитители остановились в условленном для рандеву месте.
Место это было необычное и представляло собой одну из тех лесных диковин, которые так радуют и изумляют ценителей природы.
То была круглая поляна, в середине которой стояло громадное дерево – виргинский дуб. Ствол его имел сорок футов в обхвате, и громадные сучья тянулись во все стороны, как у баньяна. Хотя растение это вечнозеленое, листвы на нем виднелось немного – островки ее были разбросаны по далеко выступающим ветвям, все остальное скрывалось под испанским мхом, который при свете луны казался белым, как лен.
Во время ветра мох этот раскачивался из стороны в сторону, но при затишье гирлянды его казались потоками водопада, застывшими от мороза и превратившимися в исполинские ледяные сосульки. А под ними скрывался могучий как башня ствол, толстый и черный, с корой бугристой и шершавой как шкура аллигатора.
Мрачный лесной титан стоял отдельно от остальных деревьев, возвышаясь над ними и как бы веля держаться на расстоянии. И те не осмеливались прекословить. В радиусе добрых тридцати ярдов от дуба не росло ничего, даже кустарники. Легко было вообразить этого великана – монархом, а их – подданными, не дерзающих вторгнуться в личный домен повелителя.
Луна находилась теперь в самом зените, и тень от кроны равномерно падала во все стороны, образуя большой, темный круг. Невозможно было ошибиться, какое именно «большое дерево» фигурировало в разговоре между двумя разбойниками. И их действия подтверждали эту догадку. Едва завидев дуб, они устремились прямиком к нему и соскочили с седел, развязав веревки, соединяющие их с пленницами.
Лейтенант отвел Босли в сторону
– Оставайся на этом месте, Билл, и охраняй свою пленницу. Мне же нужно поговорить со своей, прежде чем остальные приедут. Это дело личное – я перенесу ее на ту сторону дерева.
Приказ был отдан слишком тихо, чтобы пленницы могли его услышать, но в то же время тоном властным, не допускающим пререканий. Но Билл и не думал возражать, совсем напротив.
– Ясно, я понял, – заявил он, явно полагая, что у его начальника на уме некие нецеломудренные намерения.
Лейтенант, не видевший необходимости в дальнейших объяснениях, взял лошадь под уздцы, и вместе с сидящей на ней пленницей перевел на другую сторону виргинского дуба. Разделенные таким образом, двое мужчин не могли ни видеть друг друга, ни слышать. Между ними возвышался могучий ствол в несколько ярдов в толщину, похожий на крепостную башню. К тому же воздух вокруг был напоен шумом: трещали цикады, другие животные и птицы тоже нарушали покой южной ночи. Обратиться друг к другу разбойники могли только крикнув во весь голос. Но нужды в этом не было, и каждый занялся своим делом.
Оставшись наедине с пленницей, Босли стал думать как ему лучше поступить. Он знал, что должен обращаться с ней бережно, даже уважительно. В этом отношении ему был дан приказ, которого нельзя было ослушаться, да он и не питал подобного намерения. Закоренелый грешник, Билл никогда не испытывал страсти к женщинам – быть может, именно поэтому его и выбрали для такого задания. Вместо того, чтобы любоваться прекрасной пленницей или завести разговор с ней, он думал только о том, как угодить начальнику. Держать девушку на лошади было ни к чему – поза у нее неудобная, пленница устанет, а обвинят его. Придя к этому заключению, разбойник обхватил Джесс руками, спустил с коня и аккуратно уложил на землю.
Управившись, Босли набил трубку, раскурил ее, и стал попыхивать, явно не думая больше о красавице у его ног. Этот улов предназначен не ему. На уме у него была другая добыча, не имеющая с женщинами ничего общего. То были сокровища Дюпре, и Билл прикидывал, сколько составит его доля. Ему не терпелось порадовать взор видом блестящего серебра, о котором разбойники так много и с такой алчностью толковали. Размер богатства, как это часто бывает, преувеличивался.
Занятый этими мыслями, он совсем не глядел на пленницу. Взгляд его был направлен в сторону речного брода. Видеть его Билл не мог, зато слышал. Прислушиваясь к монотонному шуму воды, разбойник старался уловить стук лошадиных подков. Попыхивая трубкой, он то и дело ворчал, досадуя, что из-за выпавшей ему обязанности он может частично лишиться доли награбленного.
Совсем иначе вел себя его спутник по ту сторону дерева; он также снял с седла пленницу и положил на землю. Но не стал без дела стоять рядом с ней. Зацепив поводья лошади за кусок выступающей коры дуба, он оставил пленницу и ушел. У него не было опасений, что та сможет сбежать – перед уходом он принял меры предосторожности, связав несчастную по рукам и ногам. И все это, не издав не то что ни слова, но ни единого звука!
Все так же молча похититель покинул ее, обратившись к реке и следуя по тропе, ведущей к берегу.
Хотя от брода их отделяло несколько сот ярдов, до потока было намного ближе, потому что тропа шла параллельно берегу. Виргинский дуб нависал над рекой, отделенный от нее только полосой кустарника.
Через заросли вела тропка, протоптанная лесными обитателями, идущими на водопой.
Раздвинув ветки, способные сорвать с его головы пернатую тиару, лейтенант двинулся по тропе, причем не с оглядкой, а уверенно, как человек, хорошо знающий дорогу. За кустами перед ним открылась широкая гладь реки. Ее спокойные чистые воды составляли вопиющий контраст с бушующими в его сердце темными страстями. Но он не думал об этом, останавливаясь на берегу. Он пришел сюда не душу очистить, а с целью более прозаической – умыть лицо. Для этого он захватил с собой хранившиеся в седельной суме кусок мыла и тряпицу.
Спустившись по склону, лейтенант наклонился и посмотрел на свое отражение в воде. Этот поток отражал много ужасных лиц, но ни одно не было страшнее и отвратительнее его физиономии, густо покрытой краской. Она не сильно изменилась даже после того, как под смытым гримом обнаружилась белая кожа. Напротив, в его чертах более явно проступила низменная страсть, более уместная темному дикарю.
Покончив с туалетом, разбойник бросил мыло и мочалку в реку и вернулся на берег.
– Ее ждет сюрприз, каких она не переживала с момента выезда из Штатов, – проговорил он, снова надевая плюмаж. – Готов побиться об заклад, что мое лицо испугает ее теперь даже сильнее, чем в старом саду. Там-то она его не узнала, а вот теперь узнает. Ну, пора: ее ждет мука, а меня торжество, ибо мной уготована месть. Что может быть слаще!
Произнеся эту возбужденную речь, разбойник нырнул в сумрачные заросли и вскоре вернулся на поляну. Он не обнаружил никаких перемен, да их и не произошло.
Подойдя к той, которую недавно оставил, лейтенант воззрился на нее алчным взором, как пантера смотрит на добычу, распростертую у ног, намереваясь не спеша приступить к пиршеству.
Но стоял он так только секунду, после чего наклонился к несчастной.
– Итак, Хелен, отныне и навсегда ты в моей власти, – прошипел он ей на ухо. – Ты у меня в руках так же надежно, как мышь в когтях у кошки. О, какое наслаждение… какое наслаждение!
У бедняжки развеялись последние сомнения. Эти восклицания издавал человек, разрушивший всю ее жизнь. Этот голос, не таящийся больше, принадлежал Ричарду Дарку!