Вот Вещелюб явно был в курсе. Но помалкивал. Уронил только: кто ведуну не покажется, тому дружинным не стать. А как приглянуться ведуну, не сказал.
В общем, не подбодрил отрок подопечных. Скорее наоборот.
Ведун пришёл в сумерках. Возник будто ниоткуда. Раз – и сидит у костра на корточках между Сергеем и Торопом, руки к огню тянет. И сам огонь будто к нему тянется. Пальцы лижет.
Тороп от неожиданности отшатнулся и повалился на бок.
Забавно вышло, но никто не засмеялся.
Сергей не шёлохнулся. Поднёс ко рту ложку с зачерпнутой из котелка кашей, подул и отправил в рот. Потом обтёр ложку краем рубахи и подал ведуну. Хотя и заметил, что у того на поясе собственная имеется. Подал, потому что почувствовал: так надо.
Ведун взял, черпнул, отведал, кивнул одобрительно и вернул ложку Сергею. Покосился на Торопа, который так и валялся на земле, развязал один из мешочков на поясе и высыпал содержавшуюся в нём труху прямо в общий котёл.
Высыпал, размешал, оглядел всех по очереди и скомандовал:
– Ешьте, кутята, пока не остыло.
– Мне тоже есть? – робко поинтересовался Вещелюб.
– Ты кутёнок? – осведомился ведун.
– Нет, – подумав, ответил отрок.
Видно было, что ведуна он опасается.
Сам Сергей чувствовал себя гораздо увереннее. Он с таким вот ведуном треть века бок о бок прожил. И эта уверенность даже на пацанскую нервную систему повлияла. Коленки не дрожали, сердечко не трепыхалось. Думал: чего бояться, если калечить-убивать его никто не собирается?
Как бы не так!
– Беги, Смешко, беги!
Но он не мог бежать. Будто закоченел.
Мама кричит из-за спины отца:
– Беги, Смешко!
Отец с секирой в правой руке, пустой левый рукав рубахи, обычно подвязанный, висит некрасиво вдоль тела. Лицо яростное, незнакомое.
Отец, обычно казавшийся огромным, как медведь, сейчас уже не кажется таким большим. Потому что враги – ещё больше. Их много – четверо, пятеро… Никак не сосчитать. К отцу – двое, остальные разбежались по двору – в дом, в сараи, на конюшню, где бесятся, лупят по стенкам денников кони…
Против отца не двое, один. Второй побежал дальше, а этот – щерится. Грозный лик отца его не пугает. Ему весело. Крутит щитом, красивым таким, разрисованным, раскачивает в руке копьё с длинным блестящим железом, показывая: сейчас как брошу! Весело ему. Видит – бате не увернуться. За его спиной – мама.
Сергей не видит самого броска. Видит только, как вырастает черен копья из живота отца. Копьё пробивает их насквозь – отца и маму. И вонзается в стену. Они нанизаны на копьё, как перепёлки на вертел. Мама умирает сразу, а отец – нет. Он кричит, швыряет секиру. Тот, кто бросил копьё, легко отбивает щитом.
– Лит дро эн ундан вид тик, Скилл! – восклицает тот, что не дрался.
«Удар твой удался, как всегда», – понимает Сергей.
Еще он понимает, что сделать ничего не может. Его тело, тело мальчишки Смешко, ему не повинуется.
Оцепенение пропадает. Малец визжит в ужасе, падает на четвереньки и так же, на четвереньках, удирает под крыльцо. Пытается удрать. Удалой метатель копья Скилл выдергивает его оттуда.
Сергей слышит собственный визг: верещание щенка, пойманного за шкирку…
И мир гаснет…
Чтобы возродиться во тьме.
Сергей похоронен заживо. Но завален не землёй, а грудой мертвецов. Беспомощный, в своей и чужой крови, неспособный пошевелиться, тонущий в океане боли, осознающий неотвратимость, неизбежность смерти. Глупой, несправедливой, жалкой…
Тьму сменяет мрак…
Вспыхивающий ослепительным светом.
Белёсое раскалённое небо и запах зверя. Волчья морда – в пяди от лица. И Сергей опять не может пошевелиться. Он ничего не может.
Но успевает увидеть, как брызжет кровь, когда волчьи клыки взрезают ему горло…
И снова – раскалённое небо. Сергей – крохотная букашка на адской сковородке.
Грохот и смерть, падающая с небес. Визжащая, воющая смерть. Она – везде. Бежать бессмысленно. Можно лишь вжаться в землю, трястись и молиться… Но и земля предаёт: содрогнувшись, выталкивает вверх, туда, где ошмётки тел, ослепительный свет и боль, взрывающая голову…
Десятки картин-образов. И в каждом – боль, кровь, ужас и беспомощность. В каждом.
Их так много, что они не умещаются внутри, лезут наружу, рвут на части то, что есть он: Сергей Духарев, человек. Ярость и страх. Красное и чёрное. Как раскалённая лава. Как вымороженный камень, сдавивший со всех сторон, высасывающий жизнь…
Всё сливается.
Госпиталь, в котором Сергея лечили равнодушные и привычные к смертям врачи…
Сладислава, любовью и искусством не отпустившая его на ту сторону вечности…
Сергей внезапно осознаёт: не смерть его страшит.
Нет, не смерть, а беспомощность.
Страх превратиться в мальчишку, удирающего под крыльцо, вместо того чтобы дать бой убийце родителей.
Этот страх, страх стать слабым – он с ним всегда. Он – часть его самого. Избавиться – невозможно.
Сергей это и раньше понимал. Но понимать и принять – не одно и то же.
Это как… Как принять раскалённое железо, которым тыкал его когда-то, в прошлой жизни, печенежский хан.
Еще Сергей понял: жизнь ему дарят не в первый раз.
И даже не в десятый.
Жизнь подарил ему и старый Рёрех.
И Людомила, удержавшая его, отравленного ядом, по эту сторону Кромки.
И Слада…
И эти подаренные жизни остались в нём. И каждая новая должна была избавить его от страха. Изменить.
И меняла. Ненадолго. А потом страх возвращался. Дыханием той стороны. Страхом не смерти – увечья. Потери части себя.
Это была его личная слабость. И она была не от этого мира. Сергей принёс её с собой из двадцатого века. Века, когда все люди – личности. И каждый – сам по себе. И там страх даже полезен. Потому что делает тебя сильнее. И быстрее.
Здесь – по другому. Здесь ты – часть целого. В котором кто-то – внутри. А кто-то ходит по Кромке. И платит ей дань. Кровью. Своей или чужой. Танец стали, в котором чутьё и умение держать баланс важнее силы и быстроты.
И тот, кто идёт по Кромке, не боится. Ему не до того. Нужно держать равновесие.
Морок развеялся, и Сергей увидел над собой Избора.
– Вот, – удовлетворённо произнёс ведун. – Ты понял.
Так и было. Такое чувство, будто раньше Сергей шёл против ветра, а теперь ветер стал – за него.
– Годный станешь отрок, – заявил ведун. – Ты – третий. Четвертого не будет.
О том, что значили слова ведуна, Сергей узнал позже.
Детский Честняк не прошёл испытания.
А ещё Избор отдарился.
За коня.
Здесь так принято.
Отдарился ножиком.
Небольшим таким. С рукоятью из белой кости и ножнами из такой же кости, но – светло-коричневой. С прорезями для ремешков. Удобная штука. Хочешь – на шею повесь, хочешь – на пояс. А можешь к руке или к ноге привязать.
Ножику такому в кузне цена – серебрушка.
Со стоимостью мерина никак не сравнить.
Сергей отдарка вообще не ждал, но, получив, был разочарован. Несмотря на явный восторг, выказанный ножику Вещелюбом и остальными.
– Это ж от ведуна нож! – чуть ли не с придыханием заявил отрок. – Глянь, какие дивные резы на нём! Заговорённый небось. Теперь тебе ни порча не страшна, ни нечисть всякая!
Сергей глянул на «дивные резы». Такое ощущение, что ножны с рукоятью собака погрызла. Мелкая.
– Забирай, если по нраву, – предложил он, протягивая подарок Вещелюбу.
Но тот даже отшатнулся.
– Совсем ты дурной, Варт? – воскликнул он. – Это же тебе дар ведунов! Другому от него – беда!
– С чего так?
– Ясно же! Если заговорённый, значит, его ни отдать, ни украсть! – убеждённо заявил Вещелюб. – Я такой нож только у нашего княжича видел. Ни у кого больше!
Уговорил.
По возвращении Сергей не сунул нож в сундучок под лавкой, а, купив ремешки, приспособил к постоянному ношению.
В день испытания ни Сергея, ни Ратшу с Торопом отроками не объявили. Проверка на прочность только начиналась. Однако Вещелюб сообщил кандидатам:
– На этом испытании выбывало больше, чем на всех остальных.
– Впрочем, – тут же добавил он, – на самом последнем, воинском, тоже приходилось не кисло. На нём могли и убить.
«Брат мой троюродный так погиб, Варт», – поведал Вещелюб. Но уточнить, что это за испытание такое, отказался. Ответил уклончиво: мол, по всякому бывает. Как повезёт.
То есть это Сергей решил тогда, что уклончиво. На самом деле Вещелюб чистую правду сказал. Как повезёт.
Потому что это испытание и было проверкой воинской удачи будущих воинов. Только удача и оставалась. Все иные умения и достоинства проверялись мирно.
Но это, последнее, мирным никак нельзя было назвать. Потому что в нём испытывалась главная функция дружинника. Его умение убивать. И не быть убитым.
Как правило, последним экзаменом для выпускника школы детских было участие в походе, морском или сухопутном. В компании более опытных дружинников. И почти все детские, прошедшие предварительный отбор, в такой поход отправились. В морской. На двух лодьях. В составе малой дружины княжича Турбрида. Все, кроме троих: Ратши, Торопа и, конечно, Сергея.
Рёрех пообещал подыскать им нечто особенное.
И подыскал.
Глава 3Умение убивать
– …Зарезали всех, – удручённо рассказывал старейшина. – Вон они в овраге. Их Девятко нашёл, племяш мой. Волчьи следы увидел, пошёл… И вот.
Из оврага изрядно тянуло мертвечиной. Убитые лежали там уже не один день, а июнь нынче выдался жаркий. Духарев знал, что в такую погоду в доспехах – как в парилке. Но всё же не так жарко, как в Диком Поле в июльский полдень.
– Это уже второй раз, как торговый поезд пропадает.