Второе. Откидываем прицел, включаем источник питания. Запитывается головка самонаведения. За пять секунд раскручивается ротор гироскопа в автопилоте – и зенитно-ракетный комплекс готов к бою. Ловишь прицелом вертолет или самолет, как только головка считывает тепловой след – раздается звуковой сигнал. Можно стрелять. И вот с этими пятью секундами – настоящая засада. Мы специально считали. Пока скинешь «Стрелу» с плеча, приготовишься, раскрутится гироскоп… проходит секунд десять. В джунглях при налете «Ирокез» уже отстрелялся и ушел за деревья. Стрелять некуда. Сбить можно только самых наглых, которые не ушли. Или при подготовленной засаде – выпасать на маршруте, да еще с дерева. Чтобы с обзором. Но на марше, под пальмами… Маловероятно.
– Не пальни тут нам, – хмыкнул подошедший Степанчук. Не выдержал, взял из ящика вторую «Стрелу».
– В пролом в крыше целю, – я кивнул в сторону кусочке синего вьетнамского неба.
– Чую, наплачемся мы с вертушками, – капитан тяжело вздохнул.
На улице раздался предупредительный свист, послышался шум моторов.
– Похоже, Зорин едет. – Степанчук убрал «Стрелу» обратно, хлопнул меня по плечу. – Давай собираться.
Генерал приехал не один – в составе целой колонны из трех тентованных грузовиков. Плюс, как оказалось, нам выделили «уазик» для передового дозора. Мы опять вчетвером собрались, обсудили план движения колонны. Что делать при налете, засаде, где останавливаться на привал, заправляться… Внесли метки на три разные карты – по одной мне, Степанчуку и Черному.
После чего началось наше длинное путешествие в Плей-Кан. Дожди, москиты, нервный сон рывками на привалах. Особенно доставали заползавшие в расположение змеи и крики обезьян. Иногда они звучали так, будто живых людей режут. А змей мы научились есть. Прям как шашлык. Снимаешь кожу, потрошишь, бошку и хвост долой, режешь на куски и на прутик. Некоторые были ничего, вполне вкусные – будто курицу запеченную ешь.
– Эх, жаль, молодых не разрешили взять, – вздыхал Степанчук. – Им бы полезно было отведать всякой местной экзотики. Поняли бы все сразу про спецназовский «хлеб».
– В приморской тайге накормишь, – отмахнулся я. – Вы же по ранней весне устраиваете совместные учения с внутренними войсками?
– Устраиваем, – покивал капитан. – Забрасываем бойцов по соседним округам, а их там ловят. С одним ножом, кстати, забрасываем. Но весной жрать нечего, парни так, на голодную бегают. Разве что жимолости насобирают или какую заначку белки найдут. У местных жителей можно выпросить чего тайком. Но за это наказывают – диверсант не должен себя раскрывать. Народ у нас сердобольный. Подкормить подкормят, но потом позвонят куда надо.
– И что, все равно выпрашивают?
– Воруют. – Степанчук тяжело вздохнул. – По деревням в подпол забираются.
Ну ясно. Ничего в армии не меняется: «если спиз… и ушел, называется нашел».
В Плей-Кане нас опять разместили в полуразрушенном здании. Теперь для разнообразия это была бывшая школа и ее спортивный зал. В котором остались еще тренировочные маты, на них нам и пришлось ночевать.
Потянулось долгое, изматывающее ожидание. Пролетела первая дата акции, подошла вторая. А мы все торчали в школе.
Ожидание было прервано только один раз, когда нас – пятерых владеющих навыком вождения вертолетом – свозили на местный тщательно замаскированный аэродром. Взлетка была вся в воронках от бомб, которые, впрочем, засыпали щебнем и песком. Нам показали ориентиры – две обгорелые пальмы возле командного пункта, капониры для вертолетов. Их вьетнамцы открыли и укрепили – на совесть. Сам аэродром плотно охранялся, я заметил спрятанный танк, две зенитки.
Нам выдали планшетки с картами, где были указаны возможные посадочные глиссады, там же Зорин нарисовал посты зенитчиков, выписал частоты для связи.
– Ты что-нибудь знаешь о наших задачах? – поинтересовался я у Лиен, когда генерал отвлекся.
– Ничего, – девушка сделала честные-пречестные глаза. – Высший уровень секретности, нас дважды инструктировали, как себя вести, что можно спрашивать, а что нельзя.
– И что же можно?
– Ну… про погоду. Как тебе она?
– Небо и земля. Я помню этот изматывающий дождь, влажность. А сейчас просто курорт. Солнышко, не жарко…
– В марте всегда так.
– Кстати, поздравляю тебя с международным женским днем, – я протянул Лиен букетик молочно-белых цветов, что насобирал вокруг взлетки. Они отчетливо пахли каким-то цитрусовым ароматом.
– Ой, как мило! – девушка украдкой клюнула меня в щечку. Я засмущался, словно первоклашка. В Союзе беременная жена, а я тут флиртую с бывшей. Нет, надо прекращать этот бордель. Впрочем, Лиен прекратила его сама:
– У нас не празднуют Восьмое марта. Это американский праздник.
– Да ладно! – я выпал в осадок. – Вроде бы это в Германии придумали. Клара Цеткин, борьба за права женщин…
– Все так, но приурачивалова она его…
– Приурочила.
– Спасибо… к национальному женскому день, который отметили в США в память о забастовке работниц текстильной промышленности в Нью-Йорке.
О как вьетнамки-то подкованы в истории вопроса.
– Ну так борьба за улучшение условий женского труда – это же вроде хорошо?
– Американский пролетариат предал дело борьбы с буржуазией и поддерживает преступную войну во Вьетнаме! – отбарабанила будто на уроке. А может, так и есть? У них же тут тоже свои занятия по политпросвету.
Наконец утром девятого поступил приказ: «Вылетаем в тот же час».
Приехал Зорин, привез последние разведсводки и проводника-вьетнамца. Совсем маленького, но жилистого Фан Нгуена. Мы нагрузились, попрыгали и, обнявшись с генералом и Лиен, пошли в джунгли. Все как полагается – головной дозор, тыловой…
Идти пришлось по ночам, четверо суток. Как только рассветало – маскировались и становились на дневку. И правильно делали – над головой постоянно висели американские вертолеты. Не «Кобры», конечно, – «Ирокезы». Но от этого было не легче.
Фан оказался таким же молчуном, как и погибший Чунг. По-русски знал совсем чуть-чуть, как что – сразу заваливался спать. Оно и ясно. Солдат спит – служба идет.
Тринадцатого под утро вышли в район американской базы. Джунгли поредели, скорость отряда совсем упала до каких-то микроскопических значений. Вперед вышли саперы, тащились еле-еле.
Встали недалеко от опушки, опять тщательно замаскировались. Мы с Черным залезли на раскидистую пальму, принялись разглядывать базу в бинокли. Четырехугольник с двумя вышками, тремя дотами… Тремя?
– Перед валом все расчищено. – Черный тяжело вздохнул. – Пробираться придется ночью.
– Они еще достроились. – Я ткнул пальцем в третий дот. – Смотри слева.
– Вижу. Но у нас это планом предусмотрено. Тройка Степанчука отработает.
Над джунглями появились первые лучи солнца, на аэродроме началась предполетная суета. Техники выкатили из ангаров «Кобры», принялись их заправлять.
– Шесть штук. Все в рабочем состоянии, – резюмировал майор. – Сможем угнать сразу пять?
– Тренировались же. Полетим змейкой.
– Снайперов куда?
– Да вот сюда же. Смотри, какой вид открывается – работай не хочу. Кстати, нам пора слезать. Как бы не заметили.
Мы аккуратно, медленно-медленно спустились вниз. Разъяснили отряду диспозицию, даже нарисовали все еще раз на карте.
Опять потекло длительное ожидание. Ночь наступила как обычно внезапно. Вот солнце есть, а вот полчаса и уже тьма, хоть глаз выколи. Это у нас. А у базы – включились прожекторы.
– Очень, очень медленно, – давал я последние инструкции Тимуру Ильясову, обряженному в специальный маскировочный костюм а-ля «Гилли». С пучками трав, мелкими кустиками…
– Если надо, мы тут и неделю можем сидеть, ждать, пока вы сделаете проходы.
Адгама инструктировал Черный. И почти теми же словами – Ильясов-старший должен был сделать проход с обратной стороны базы.
– Ветер поднялся. – Тимур понюхал воздух. – Легче работать будет, охрана меньше беспокоиться будет.
Так и получилось. Наступила полночь, а Ильясов-младший уже вернулся.
– Три мины, одна растяжка, – сапер показал мне знакомую гранатку под нумером М26. Мы такими закидали с Чунгом подразделение Дэниэлса в туннелях.
– Молодец. Ждем, когда вернется Два Рубля.
– Тащ майор! А можно мне поучаствовать в штурме. Я знаю, что у нас отработанный план, но ведь…
– Нет! И не корчи мне грустные рожи. Зуб даю – повоюешь на обратном пути… – я кивнул Пушкину. – Снайперы на исходную.
Мы все повязали на предплечья белые повязки, попрыгали. Потом накрылись «Гилли», по обозначенным проходам проползли к валу базы. Затаились во рве. Начинать должны были снайперы с первыми лучами солнца.
Черный поднял руку, показал знак «приготовиться». Вокруг начали суетиться птахи, я слышал, как тарахтел генератор базы.
Внезапно раздался выстрел снайпера. Еще один. Я подставил руки, Огонек встал на меня, выдернул чеку гранаты, кинул ее в окошко дота.
БА-АМ!
И еще одну, чтобы не выкинули. По ушам ударил сдвоенный взрыв, потом еще один. Похоже, сдетонировали боеприпасы.
Раздались первые крики, выстрелы. Взрывы пошли чередой. Это значит, что группа Степанчука тоже отработала укрепления.
Мы лесенкой, цепляясь друг за друга, полезли на вал. Наш дот хорошо так дымился, я залег возле мешков с песком, вскинул бинокль. Металлические вагончики с антеннами, ангары, большой, крытый пальмовыми листьями навес. Столовая? Я перевел бинокль на вышки. Оба дозорных свешивались с перил головой вниз. Отлично, Пушкин сработал на все сто процентов. И продолжал работать. На моих глазах из вагончиков выбежало несколько вооруженных американцев и тут же получили пули в головы. Только одному удалось зигзагами уйти, но недалеко – мы свалили его из автоматов.
– Ходу, ходу! – дал команду Черный, и мы от укрытия к укрытию начали движение. Двойками. Один прикрывает, один идет вперед.