При этом подполковник многозначительно ухмыльнулся, но тут же опять принял официальный вид и с легким подозрением посмотрел на Банду.
Муса тут же рассеял его подозрения.
– И не обидим, Александрыч, не обидим, – заговорил он, кивнув при этом на Банду как на своего. – Дельце у нас к тебе есть небольшое.
– Дельце? Слушаю! Внимательно слушаю! – сказал подполковник и весь обратился в слух. – Что за дело?
– Ты говорил, что жмурик у тебя есть московский, – осторожно напомнил Муса.
– И правда есть, – кивнул Александрыч, – а что такое? Кто-то его знает?
– Ну, это я точно не скажу, – опять покосился Муса на Бондаровича, – только вот товарищ мой им интересуется. Расскажи-ка ему, Александрыч, то же самое, что и мне вчера рассказывал.
– А что рассказывать, – пожал плечами Александрыч, – даже и не знаю, что рассказывать. Его в туалете нашли, в казино «Золотой якорь».
Он порылся среди бумаг, вытащил несколько не очень качественных фотографий и протянул их Банде – Вот, смотрите, если хотите.
– Убили? – быстро спросил Банда, разглядывая фотографии мертвого мужчины. Лицо покойника показалось ему знакомым, но по такой фотографии, сделанной впопыхах, узнать его было трудно.
– Кто его знает? – равнодушно пожал плечами Александрыч, – может, и убили.
– Как это? – удивился Банда, – что значит – – «может, и убили»?
– А то, – Александрыч посмотрел на него: с раздражением. – Нашли его в туалете, в кабинке, вечером. Кабинка была заперта изнутри. Никаких ран или следов насилия. Что мы должны были подумать?
– Догадываюсь: меньше думаешь, меньше проблем, – ответил Банда.
– А как же? – хмыкнул Александрыч. – У нас тут курортная зона, приезжих больше, чем своих. У нас таких покойников, знаете, сколько по разным сортирам валяется?
Банда не стал спрашивать сколько. Его это не очень интересовало.
– Но этого-то вы заметили, правда? – спросил он.
– Правда.
– Почему?
Александрыч замялся.
– Александрыч, – вмешался в разговор Муса, – чего ты тянешь?
– Я не тяну, – отмахнулся подполковник, – просто я думаю. Трудно сказать. Он нам необыкновенным сразу показался. Не таким, как другие.
– Чем это? – Банда не давал подполковнику перевести дух. – Что значит – «необыкновенным»?
– Чем, чем… – Александрыч посмотрел на него с легкой неприязнью. – Смотрите сами: человек приличный, хорошо одетый, а в карманах ни денег, ни документов, вообще ничего. «Пусто-пусто».
– Может, обчистил его кто? Может, проигрался? – предположил Муса. – А потом горемыка сам и окочурился с расстройства. Зашел облегчиться и перекинулся.
Банда с удивлением отметил; что Корд употребляет куда больше блатных словечек в разговоре с милицейским чином, чем со своими ребятами.
" Может, и так, – кивнул Александрыч, – только я думаю, что не совсем так. Мы нашли его, сфотографировали, как положено, а потом по фотографии его буфетчица и опознала. Он в тот же день появился в городе. Буфетчица запомнила, что этот мужчина с чемоданчиком пришел, а потом все свой багаж искал. Вроде бы у него кейс украли. Но когда милиционер подошел, он от претензий отказался.
Потом сидел у стойки – кофе пил в долг. Рассказывал, что из Москвы приехал.
– Приехал или прилетел? – перебил Банда.
– Не знаю, он не уточнял. А документов при нем никаких не оказалось. Как-то странно: у человека сразу украли и документы, и деньги, и багаж.
Обычно ведь пропадает что-то одно.
– Верно, – кивнул Муса, – так не бывает. Это и вправду необычно.
– А вскрытие? – спросил Банда. – Вскрытие что показало?
Александрыч смешался.
– Вскрытие? – наконец с неохотой переспросил он, когда дольше молчать уже было нельзя.
– Да-да, вскрытие.
– А вскрытия-то никакого и не было, – опустил голову Александрыч.
– Почему?
– А потому, – произнес Александрыч, – что наши ротозеи потеряли покойника.
– Потеряли?
– Даже до морга в Симферополе не довезли.
– Как это до морга не довезли? – удивился Банда. – Впервые слышу про такое.
– Они по дороге остановились… – несколько неуклюже ответил подполковник. – Облегчиться…
Пошли в кусты, а покойника в машине оставили.
Ему-то все эти дела уже ни к чему. А когда вернулись, то оказалось, что труп исчез… Как будто сквозь землю провалился.
– Украли его, что ли? – недоуменно спросил Банда. – Машина что, открытой оставалась?
Александрыч ничего не ответил, а только развел руками. Объяснений не требовалось, все и так было ясно. Однако Банда не торопился уходить. Он взял со стола фотографию покойника и опять поднес к глазам.
Банде очень хотелось узнать, кто этот человек. И внезапно он вспомнил. Банда и вправду видел его в Москве, тоже на фотографии. Когда полковник Котляров показал ему снимок, сделанный в ресторане «Прага», Банда увидел на снимке Адвоката и людей за его столиком. Но этот мужчина, чье мертвое лицо он видел сейчас, сидел не с Адвокатом, а подальше, у развесистой пальмы. Он случайно попал в кадр, и Бондарович запомнил его чисто автоматически. Тогда покойный значил для него не больше, чем пейзаж, висевший на стене ресторанного зала.
Все это было очень странно. С одной стороны, этого человека наверняка что-то связывало с Адвокатом, и его смерть в Ялте никак не могла оказаться случайной. Однако, с другой стороны, – и тоже почти наверняка, – он не мог быть курьером. Покойный не был охранником и не имел специальной подготовки – стоило только глянуть на его тщедушную фигуру.
"Что же в таком случае этот человек здесь делал?
К кому он ехал? И куда все-таки делся курьер с деньгами, если Муса, а значит, и вся местная мафия не имеют к этому никакого отношения? А может быть, Муса Корд водит меня за нос? С него ведь станется".
Банда внимательно посмотрел на Корда и увидел, что и сам Корд, и Александрыч тоже во все глаза следят за ним, словно им было очень важно, как он отнесется к рассказу подполковника.
Бондарович сразу же отвел глаза в сторону и положил фотографию на стол, даже отодвинул ее от себя. Все равно он уже запомнил ее навсегда.
– Вы знаете этого человека? – спросил наконец Александрыч. – Кто он такой?
– Нет, – покачал головой Банда, – не знаю.
Никогда его не видел раньше.
– Можете взять фотографию себе, – любезно предложил подполковник, которого, казалось, вполне устроил этот ответ, – у меня еще есть.
– Спасибо, – Банда кивнул и спрятал фотографию в карман, рассудив: «Одно дело помнить ее самому, другое – если придется кому-нибудь показать».
– Если вдруг вспомните, кто он, сообщите, – официальным тоном напомнил Александрыч.
– Обязательно, – кивнул Банда.
– А кстати говоря, – спросил вдруг Александрыч у Мусы, – ваш друг, он кто? Что-то я раньше его не видел. Что он у нас тут делает?
Банда уже хотел сам ответить на этот вопрос, однако Муса Корд загодя подготовил ответ. У него существовал свой стиль разговора с милицейскими чинами, которым он платил. Он поднял на подполковника удивленные глаза и спросил с недоумением:
– О ком ты, Александрыч?
– Как это о ком? – удивился подполковник и кивнул в сторону Банды:
– Об этом человеке, который пришел сюда с тобой. ;
– О каком человеке? – еще больше удивился Корд. – Я пришел сюда один.
– Что?
– Я пришел сюда один, – с нажимом повторил Муса, – разве ты не видишь?!
Сначала Александрыч смотрел на него с недоумением, но потом вдруг понял.
– И вправду, Муса, – с досадой произнес он, чувствуя себя полным идиотом, – ты пришел сюда один. Поосторожней с этим, Муса. Сейчас пули – как пчелки, туда-сюда, туда-сюда… Не стоит все-таки рисковать и ходить в одиночку.
– Буду осторожен, – кивнул Муса и поднялся. – И ты, Александрыч, остерегайся. Если с тобой вдруг что случится, мне будет очень одиноко.
– Хорошо, – кивнул подполковник, слегка побледнев, – буду остерегаться.
Они уже подходили к дверям, когда Банда вдруг! остановился и спросил:
– А эту женщину как зовут?
– Какую женщину? – спросил Александрыч, по-видимому, обдумывавший последние слова Мусы. ;
– Буфетчицу, – ответил Банда, – которая погибшего москвича запомнила.
Несмотря на то, что для Александрыча Тэанда являлся человеком-невидимкой, подполковник принялся рыться в бумагах:
– Буфетчицу? – рассеянно переспросил подполковник. – Дай Бог памяти, как же ее звали?
Банда терпеливо ждал, пока подполковник искал затерявшееся имя. Ему вдруг пришло в голову, что такая рассеянность может быть не случайной, – точно так же, как и потеря трупа. Он покосился на Мусу и вдруг даже пожалел этого человека, который стал чем-то ему симпатичен. Да, видно, у него и в самом деле земля горит под ногами, если этот мент, который, по-видимому, раньше был его верной собачонкой, теперь начал лгать ему.
Корд, не выдержав, бросил:
– Марина Богданова ее зовут. Теперь доволен?
– Вполне, – Банда сделал вид, будто это имя ему ровным счетом ни о чем не говорит.
Муса вышел из кабинета, Банда без промедления последовал за ним. По коридорам отделения они прошли молча, а на улице остановились, и Муса с грустью сказал:
– Бегут крысы. Бегут.
– Бегут, – кивнул Банда и добавил:
– Тебе тоже бежать надо. Они достанут.
– Достанут, – вяло согласился Муса, – но мы еще посмотрим, кто кого. Тебе хорошо, ты русский, куда ни поедешь – повсюду родина, а мне бежать некуда.
– Смотри не смотри, – покачал головой Банда, – все равно тебе их не одолеть.
– Может быть, – прищурился Муса, – только ведь и я не такой простой. Я не тварь бессловесная, я тоже кусаться умею. Да и куда мне бежать? Я хорошо здесь жил, а на Канары не собираюсь.
– Ну ладно, – развел руками Банда, которому больше нечего было сказать этому человеку, – я пошел. Машина-то моя где?
– Вон там, – указал Муса на другой конец милицейской стоянки.
«Фольксваген» Александра и в самом деле стоял там, целый и невредимый. Бондарович пошел к нему, думая о том, что этот татарин, с которым он провел полдня, во многом симпатичней ему, чем подполковник милиции. Банда даже ощутил легкие угрызения совести – ведь Муса до сих пор оставался в уверенности, что он, Банда, спас ему жизнь, хотя дело обстояло с точностью до наоборот. Корд отплатил ему тем, что помог ухватиться в расследовании за ниточку, хотя и тонкую, но единственную.