– Денис! – Фифа бросила в Холода камушек. – Харэ. Он, может быть, твою жопу через пять минут прикроет, а ты мозги тут стебаешь. Тебя какая муха укусила?
– Вжик, епрст. Никакая. Скорее я его зад прикрою, чем он мне. Все, проехали, – Ден надулся и, обиженный на весь мир, понуро свесил голову, бубня: – Ишь, даже краля моя ополчилась. Звиздец. Слово не скажи.
– Холод, этот «студент» зимой спас группу «Анархии» на Маяке, вовремя заметив семью снобов, а недавно всю ночь тащил на себе раненного Бульбу, когда того накрыло на Рубеже лавиной артобстрела. Зря ты так, не узнав человека! – откликнулся Бродяга, почти не смотря в сторону разведчика. – Фифа правильно сказала, нехер лаяться и ковырять своих. Блок, не держи зла на разведку, они чересчур горячие парни!
– Иди ты… умник, – буркнул Ден, но уже как-то по-другому взглянул на молодого сталкера, – давай уже, валяй свои стихи, Александр Блок.
– Семен.
– Что?
– Семен я. А прочитать? Я прочту кое-что…
– …Читать я и сам умею, ты расскажи лучше на память.
– Ден! – замечание Анжелы.
– Стихи читают вслух, а не рассказывают, – поправил парень, усаживаясь удобнее и снова краснея.
– Во-от еп-п!
– Холод, кончай базар. Сема… гм… Блок, давай уже, пой там, а то вот-вот двинем, – отозвался Док, отогнувшись от скрюченной балки между стенами.
– Хорошо, – сталкер с необычным прозвищем мгновенно изменился в лице, перестал кусать губы и теребить короткую бородку и, собравшись с духом, выразительно и громко стал читать:
На входе в бункер шлюз задвинул,
С трудом припал спиной к стене.
О том, за что Серега сгинул,
Подумать предстояло мне.
«Убийца», – вдруг услышал голос.
Но как?! Я бункер запирал!
«Ты не узнал родную совесть?
Ну да… давно не вспоминал».
Не может быть! Да что ж такое?!
Неужто я с ума схожу?
«Нет, не дождешься! Тут другое…
Сейчас подробней расскажу.
Не расскажу, а лишь напомню:
Сегодня друга ты убил!
За то, что он с тобой нескромно,
Но честно деньги разделил!».
– Заткнись! Исчезни, наважденье!
Тебя ведь нет, не может быть!
Ты просто морок! Ты виденье!
И ты не можешь говорить…
«Нет, сталкер, я не виновата,
А вот тебе держать ответ
За кровь того, кто звался братом,
За то, что брата больше нет!».
В колени ткнувшись головою,
Я громко, злобно отвечал:
– Он бы расправился со мною,
Он денег яростно желал!
«Ну и зачем же он в Долине
Тебя от верной смерти спас?».
– Не мог тогда он дальше двинуть,
Ведь у меня был наш запас!
«Когда ты голову подставил,
Тебя от пули он закрыл.
Последний бинт тебе оставил,
Хотя и сам изранен был.
А ты его, как ту собаку,
Прирезал ночью у костра…
Что, испугался честной драки?
Не смог взглянуть ему в глаза?..».
– Зачем он сам творил такое?
Зачем ко мне спиной лежал?!
Он насмехался надо мною!
«Не насмехался – доверял…».
Я все пытался оправдаться,
Хотя уже не верил сам…
Как мог за деньги я продаться,
Поверить золотым горам?!
«О, нет!», – закрыл лицо руками,
Упав на землю, зарыдал.
Давясь позорными слезами,
«Прости…», – покойному шептал.
«И не надейся – нет прощенья
Тому, кто дружбу продает.
Грехов не будет отпущенья,
Пока убийца не умрет!».
«Прости, Серега», – тихий шепот…
И грянул выстрел в тишине,
Оставив в бункере лишь копоть
И след кровавый на стене.
Из тьмы подземных коридоров
Пришел зачинщик этих бед.
Знал телепат: без уговоров
Он заработал свой обед.
Пауза после монолога парня висела минуту. Лица у всех стали угрюмые и задумчивые. Каждому из них это стихотворение явило какие-либо образы и воспоминания. Только Фифа хлопала ресницами и пыталась понять смысл и горечь этих строк по-своему, по-девчачьи. Эскимо смахнул слезу украдкой, Док стал усиленно тереть виски. Орк громко и тяжко вздохнул:
– Серега… Серега? Это не тот Бульба, которого ты тащил, паря, через Зону?
Сталкер-поэт не успел ответить. Далеко впереди раздался свист. Пепловцы дали знак выдвигаться.
– Подъем, братва, – сказал Холод, затем по-дружески подмигнул вставшему Семену и похлопал его по плечу, – респект тебе, Сема! Молодец, в самое сердце загнал свои строчки. Уважуха и… Извини, брат!
– Принято. Проехали, – ответил на манер разведчика парень и улыбнулся.
– Двинули, братцы-кролики! – крикнул Ден и шагнул вслед за Фифой.
«Почему-у? Почему так? Не так, не здесь он должен был уйти из жизни».
Никита пробирался среди завалов огромного цеха, через строительный хлам и мусор, иногда спотыкаясь и матерясь, морщась от боли и жадно сцеживая слюну. Которой уже и не выделялось. Даже «янтарь» не мог заглушить муки жажды и душевную боль потери командира.
«Не дошел. Не выбрался. Сгорел. А-а-а! Ну, за что-о? Почему ты губишь моих товарищей? За что ты забираешь их?».
Майор остановился отдышаться и навести хоть какой-то порядок в голове. Колокольный звон в ушах и затылке не утихал. Вдобавок начала наливаться свинцом лобная часть.
– Зона-а-а! Твою… Бога душу мать! Ты слышишь меня?
Это он закричал? Он. Но губы… спекшиеся губы не шевелились. И, кажется, начались видения. Никита стоял, шатаясь, как камыш на ветру, и тупо смотрел на небольшой вихрь в двух метрах от себя. В том, что это «смерч», он не был уверен, потому что воронкообразный столбик кривлялся и… смеялся. Именно смеялся, переливаясь всеми спектрами, известными оптической физике. Иногда в переливах внешней оболочки аномалии появлялись картинки и портреты знакомых людей. То мелькнул генерал, отправивший группу спецназа в секретный рейд, то Черный Сталкер, протягивающий черную руку ему, Никите. Вот выплыло лицо Холода, подмигивающего и улыбающегося как всегда после очередной шутки. Его сменил отец, разводящий руки в недоумении. Появилась фигурка сына, шептавшего отцу что-то детское, ласковое, теплое. Никита даже сделал шаг навстречу:
– Данила?! Сынок?
– Пап… пап… папуль… я тебя ищу… ты где, пап? Ты…
Милый, дорогой сердцу голосок. Его, Топоркова-младшего, глазенки, черты лица, цвет волос.
– Данюш!
Образ ребенка вдруг стал исчезать в кружении «смерча», вместо него всплыл юноша в кожаной куртке, штанах защитного цвета, боевой перчатке на левой руке. Он жестом показывал, что идти нельзя, нужно стоять и не делать шаг. И мимика добрая и приветливая. А еще очень знакомая. Странно. Кто этот парень? Откуда? Почему так знакомо его лицо и глаза? Почему он запрещал идти?
– Ты кто-о? – послал мысленный импульс воспаленный мозг Никиты.
– Я сын твой, батя. Я-а твой сы-ын! – прошептали губы знакомого незнакомца. – Ты где, отец? Я ищу тебя-я…
Аномалия завертелась быстрее прежнего, даже загудела от увеличившихся оборотов спиралевидного потока. Видения стали мельтешить, исчезать, не успев появиться, стонать и расплываться в жуткие картины. От скорости вращения в цветном столбе образовалась одна– единственная картинка. Красивая, но холодная. Лес на краю огромного болота. Туман клубится по углам кадра, кое-где пузырится ряска, ни ветерка, ни солнечного света. И на переднем плане округлая голограмма в мягком зеленоватом свечении над открытым окошком чистой воды среди мутной трясины. К которому откуда-то из-за края пейзажа тянется хиленькая гнилая гать. Никита прищурился, пытаясь сфокусировать зрение. Не гать, а деревянный помост: кривоватый, старый, хлипкий. Картинка провисела еще секунды две и исчезла. Больше видений не было, а «смерч» продолжал гудеть и вращаться, извиваясь, словно, танцовщица сальсы.
Майор долго стоял как вкопанный в растерянности; вышел из забытья, вздрогнув от близкого писка крысака. Мутант величиной с добрую кошку взобрался на обломок бетонной плиты и принял агрессивную позу. Еще мгновение, и он бы прыгнул на человека. Черно-серый, с рыжими подпалинами и слипшимися грязными клочками шерсти зверек с полной пастью кривых клыков и острой мордой оскалился и напружинился.
Никита дернул плечом, перехватывая самоделку и отпуская посох из рук. Секунда, и ствол колбы-поршня уставился на крысака. Впрочем, мутанта это не испугало. Здесь, в недрах АЭС, местные мутанты не знали огнестрельного оружия и его опасности, зато пахло свежим мясом и кровью. И зверь прыгнул.
Обильная струя кислоты встретила его выпад, опрокинула, повергла наземь, вызвав дикий визг. Тушка забилась у ног майора в конвульсиях, буравя пыльный мусор и разметая песок. Едкая жгучая жидкость попала не только на морду и тело мутанта, но и в открытую пасть и выпученные зенки. Теперь его плоть шипела и тлела, издавая сильную вонь, рычание и визг превратились в затихающие стоны. Никита не стал дожидаться конца агонии, перешагнув крысака, взобрался на кучу щебня с торчащей балкой. Темень снова покрыла все пространство вокруг, подсвечивающий «смерч» остался позади, а недалеко впереди пылало «огниво». Для дальнейшего продвижения все равно требовался свет. Оставалась надежда на факел, которым разведчик тут же и воспользовался. Иначе в этой темени и не выжить!
Огонь принес хоть какое-то облегчение и относительное спокойствие, но факел занял одну руку. Сражаться одноруким как-то не выглядело хорошей идеей. Да и обозначать себя всем закоулкам огромного корпуса полигона не хотелось. Но иного варианта не было. И Никита шагнул дальше.
Жуткая жажда вконец одолела человека. Никакие мысли уже не лезли в голову. Как и страх. Телом овладело тупое безразличие и равнодушие. «Наверное, именно так становятся зомби? И Рогожин, поди, также свихнулся и сдался? Эх, командир. Зачем же и куда ты попер из Бункера? На верную смерть. Хотя что ему оставалось делать еще, ведь несколько месяцев просидел один в стенах лаборатории. Вот сейчас и я так же свалил без защиты и воды в эту срань. И меня ждет та же участь. Ну, нет. Фиг тебе, Зона! Не получишь меня так легко. Не получишь!».