— Ужас, разумеется, — ответил тот. — Кое-кто, однако, счел это неудачной шуткой и даже рассмеялся. А в целом все были настолько ошарашены, что просто не знали, как к этому отнестись.
— Разве графиня фон Рюстов не попыталась объяснить свое высказывание? — Харвестер вопросительно поднял брови. — Не пробовала ли она как-то смягчить впечатление, объяснив причину, почему сказала такую ужасную вещь?
— Нет, не пробовала.
— Даже хозяйке дома, леди Истон?
— Нет. Бедняжка леди Истон была просто убита. Она не знала, что сказать и как выйти из неловкого положения. Все чувствовали себя ужасно неловко.
— Представляю, — понимающе согласился адвокат Гизелы. — Вы абсолютно уверены, что графиня не собиралась извиниться?
— Более того, — сердито возразил лорд; его руки крепко сжали край свидетельской трибуны, и он подался вперед. — Она снова повторила их!
— И вы это слышали, лорд Уэллборо?
— Конечно, слышал! — совсем рассердился свидетель. — Я не стал бы повторять в суде то, в чем сам не уверен!
Харвестер остался невозмутим.
— Вы слышали, как она повторила это еще раз на ужине, или же это было при других обстоятельствах?
— И то и другое, — выпрямился Уэллборо. — В тот же вечер, когда сэр Джеральд Брезертон стал возражать ей, заявив, что она не могла сказать это серьезно и что все это неправда, графиня фон Рюстов еще раз подтвердила свои слова…
— И как же отнеслись к этому присутствующие? — прервал его Эшли. — Возможно, кто-то стал спорить с нею, или все посчитали это за дурную шутку, неумение вести себя, возможный нервный срыв или же следствие выпитого вина?
— Кое-кто попытался объяснить это таким образом, — согласился лорд, — но неделю спустя, в театре, она вновь повторила свои слова. Давали драму… не помню ее названия. И графиня в разговоре снова повторила, что Гизела убила принца Фридриха. Это была ужасная сцена. Многие сделали вид, что не слышали ее высказываний, или постарались превратить все в шутку, хотя неудачную. Однако было совершенно ясно, что она сказала то, что хотела, и знала, что делает.
— У вас не создалось впечатления, лорд Уэллборо, что кто-то мог поверить в это? — тихо и мягко спросил адвокат, хотя его слова звучали четко и со значением. Он повернулся и посмотрел на присяжных. — Пожалуйста, — снова обратился он к свидетелю, — подумайте, прежде чем ответить.
— Да, я подумаю, сэр. — Уэллборо отвел взгляд. — Я слышал, как несколько человек сочли это самой злостной выдумкой, которую когда-либо слышали, — они не сомневались, что здесь нет и грана правды.
— Правильно! Правильно! — донеслось с галерки. Послышались аплодисменты.
Судья сердито посмотрел на верхние ряды зрителей, но не вмешался.
Рэтбоун сцепил зубы. Сейчас он мечтал только о сильном и проницательном судье. Неужели он настолько глуп, что еще на что-то надеется? Слова лорда-канцлера звучали в его ушах. К чему он призывал Оливера? К разумной осторожности или к полной сдаче позиций?
Сидевшая рядом Зора поражала его своим полным равнодушием. Возможно, она до сих пор не осознает своего положения…
— Ни один человек, знавший принцессу Гизелу, разумеется, не способен поверить этому, — продолжал отвечать на вопросы лорд Уэллборо. — И очень немногие, если такие нашлись, способны. Однако люди повторяют эту ложь, а ничего не знавшие расспрашивают о ней. Находятся слуги, которые распространяют сплетни, причиняя этим массу неприятностей.
— Кому? — так же тихо спросил Харвестер.
— Многим, и особенно принцессе Гизеле, — медленно сказал свидетель.
— Вы лично встречали кого-либо, в чьих глазах репутация принцессы пострадала? — продолжал дотошно расспрашивать его Эшли.
Лорд переступил с ноги на ногу.
— Да, встречал. Я несколько раз слышал оскорбительные замечания в ее адрес, а когда принцесса пожелала вернуться на короткое время в Англию, ей не удалось набрать штат прислуги для своего небольшого дома.
— Как неприятно, — посочувствовал Харвестер. — Вы уверены, что причиной этого является обвинение, выдвинутое графиней фон Рюстов?
— Я уверен в этом, — холодно ответил Уэллборо. — Мой дворецкий попытался найти прислугу, чтобы принцесса спокойно провела в Англии несколько летних месяцев, когда в Венеции особенно жарко. Она собиралась вести уединенный образ жизни, не выезжая в свет, что вполне законно в ее положении вдовствующей принцессы. Но этот ужасный скандал помешал ее планам. Нам так и не удалось нанять для нее слуг. Слухи быстро разносятся благодаря невежеству людей.
Галерка снова выразила принцессе свою симпатию.
— Это крайне неприятно, — повторил Харвестер, качая головой. — Итак, принцесса не смогла приехать в Англию?
— Нет, она приехала, но была вынуждена остановиться у друзей, где ей не могли обеспечить ни покоя, ни уединения, которых она искала, будучи в трауре.
— Благодарю вас, лорд Уэллборо. Если вы не возражаете, вам задаст вопросы мой друг, адвокат защиты.
Рэтбоун поднялся. Ему показалось, что воздух в зале заряжен электричеством и он слышит треск разрядов. Сэр Оливер лихорадочно копался в своих мыслях, пытаясь найти те вопросы, которые должен был задать свидетелю, но все, что приходило ему на ум, могло сделать его положение еще хуже.
Судья вопросительно смотрел на него.
— У меня нет вопросов, ваша честь, — сказал наконец адвокат Зоры, чувствуя, как у него пересохло в горле, и снова сел.
Лорд Уэллборо покинул свидетельское место и четким шагом вышел из зала.
Харвестер вызвал его супругу. Она заняла место свидетеля, явно нервничая. На ней было что-то коричневое и черное, потому что бедная женщина так и не смогла решить, следует ли ей свидетельствовать в полном трауре или лучше не стоит. Говорить будут о смерти — но в то же время опровергать версию убийства…
— Леди Уэллборо, — таким же мягким и вежливым тоном начал допрос Харвестер. — У меня к вам совсем немного вопросов, и все они касаются того, что сказала графиня фон Рюстов, и того, какое впечатление это произвело.
— Я понимаю, — ответила леди Эмма слабым голосом. Она стояла, сложив перед собою руки. Ее глаза сначала нашли Гизелу, а затем Зору; в сторону присяжных женщина даже не взглянула.
— Очень хорошо. Могу я попросить вас вспомнить тот вечер, когда вы и лорд Уэллборо ужинали у леди Истон в ее доме в Лондоне? Вы помните это событие?
— Да, разумеется.
— Вы слышали, что сказала графиня фон Рюстов о принцессе Гизеле и о смерти ее мужа принца Фридриха?
— Да. Она сказала, что принцесса убила его.
Рэтбоун невольно взглянул туда, где сидела принцесса, пытаясь что-либо прочесть на ее лице, но у него ничего не вышло. Гизела казалась неподвижной, словно не понимала, о чем говорят вокруг нее, или же ей было все равно. Все, что когда-то волновало ее и имело смысл, навсегда осталось в прошлом, умерло вместе с человеком, которого она любила, а происходящее здесь, в зале суда, едва ли доходило до ее сознания. Для нее это было фарсом, а не реальностью.
— Графиня сказала это однажды или несколько раз? — Голос Харвестера вернул его оппонента к действительности.
— Она повторила это по меньшей мере трижды, насколько я знаю, — ответила леди Уэллборо. — В Лондоне я слышала об этом почти везде, где бывала, поэтому один Господь знает, сколько раз графиня это говорила.
— Вы хотите сказать, что ее слова стали предметом обсуждения и сплетен? — быстро спросил Эшли.
Свидетельница посмотрела на него округлившимися от удивления глазами.
— Конечно! Разве можно, услышав такое, остаться равнодушным?
— Итак, люди повторяли эти слухи, независимо от того, верили они в них или нет?
— Да… да. Я не думаю, что в них верили! Я хочу сказать… конечно, не верили. — Леди покраснела. — Это такой абсурд!
— И всё же повторяли их? — настаивал Харвестер.
— Да…
— Вы знали, леди Уэллборо, где в это время находилась принцесса?
— Да. Она была в Венеции.
— Она знала, что о ней говорят?
Эмма порозовела.
— Да… я… я написала ей и все рассказала. Я считала, что Гизела должна это знать. — Она прикусила губу. — Мне трудно было это сделать. Я целый час писала это письмо, но не могла позволить, чтобы об этом продолжали говорить и никто не собирался опровергнуть эту клевету. Я могла бы вступиться за нее и все опровергнуть, но я не могла потребовать расследования. — Говоря это, леди Уэллборо смотрела на Харвестера, чуть сдвинув брови.
Рэтбоуну показалось, что для нее очень важно, чтобы адвокат поверил в то, что она только что сказала, и ему вдруг показалось, что, возможно, он подготовил ее и теперь она хочет убедиться, что все сделано как нужно. Но это ничего не давало Оливеру. Он не смог бы использовать эти показания, чтобы помочь Зоре.
— Вы дали принцессе возможность защитить себя, обратившись к закону, — заключил адвокат Гизелы. — Что она сейчас и делает. Вы получили ответ на свое письмо?
— Да, получила.
Галерка одобряюще откликнулась легким шумом. Кто-то из присяжных кивнул.
Харвестер извлек бледно-голубой листок бумаги и передал его судебному приставу.
— Ваша честь, могу я передать суду это письмо как вещественное доказательство, когда свидетельница подтвердит его подлинность?
— Да, можете, — согласился судья.
Леди Уэллборо удостоверила подлинность письма, полученного ею от принцессы Гизелы, и, хриплым от волнения голосом назвав его дату и обратный адрес в Венеции, стала читать его вслух. Ей достаточно было одного взгляда на вдову принца Фридриха, чтобы удостовериться в ее согласии.
— «Моя дорогая Эмма! — Голос свидетельницы звучал неуверенно. — Нет слов, чтобы передать вам, как ваше письмо потрясло и огорчило меня. Я с трудом смогла взять перо в руки, чтобы написать вам более или менее вразумительный ответ».
Леди остановилась и, не отрывая глаз от письма, откашлялась, после чего продолжила чтение:
— «Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что вы, мой истинный друг, сообщили мне эту ужасную новость. Мне даже трудно что-либо сказать по этому поводу. Иногда жестокость жизни переходит все границы возможного. Я думала, что после смерти моего дорогого Фридриха мне не на что надеяться и нечего бояться. Это был конец всему, что делало меня счастливой и было мне дорого. Я искренне верила, что ни один удар судьбы уже не причинит мне боли. Как я ошибалась! Не могу описать вам, как это ранило меня. Мне трудно представить, что тот, у кого есть сердце и душа, мог