Укрытый пушистым ковром пол теплый и уютный, по нему приятно шагать даже босиком. Девушка отступает сначала, когда я подхожу к ней. Потом вдруг, бормоча извинения, подается ко мне.
Я невольно отмечаю, что она выше, хоть и сутулится, а кожа у нее очень светлая, даже белее моей. И словно светится изнутри. Как жемчуг.
– Так, говоришь, ты дух?
– Да, госпожа.
Я осторожно касаюсь ее плеча. Прохладное, упругое. Плечо как плечо. Если она дух, то я тогда, может, и богиня.
– А чем докажешь?
Она наконец поднимает на меня изумленный взгляд.
– Докажу, госпожа?
– Что ты дух. Как по мне, ты очень даже человек. Только с лисьими ушами. Но это все‐таки ободок, да? И глаза у тебя кошачьи. Линзы?
Она моргает. Потом вдруг подается влево, где у окна стоит изящный золотой столик, на который кто‐то поставил блюдо с фруктами и десертным ножом. Я смотрю на гроздь винограда, персики, финики – и рот наполняется слюной. Как есть хочется!
А девушка тем временем берет нож, прислоняет лезвие к ладони и – р-р-раз! – рассекает кожу. Я успеваю только вскрикнуть:
– Ты что!..
Она спокойно кладет нож и показывает мне ладонь. На месте пореза из руки вырывается золотой свет. И все.
– Тебе больно? – зачем‐то спрашиваю я.
Она качает головой.
– Духи не чувствуют боли, госпожа. Наши тела не… Не как у людей.
Да? А может, там нож – не просто нож, и все это какой‐то дикий розыгрыш?
Больше не обращая внимания на фрукты, я беру его в руки. Уй! Острый! Мне достаточно прислонить лезвие к коже, чтобы выступила кровь.
– О небо! – выдыхает девушка, глядя на мою ладонь.
И оседает на кровать с таким видом, словно кровь – это что‐то невероятное. Разыгрывает меня, наверное.
Я протягиваю ей руку.
– Вот как должно быть. А ты как, – киваю на ее золотой свет, который сейчас не тоньше лучика, – это сделала?
– У в‐в-вас к-кровь! – запинаясь, восклицает девушка, указывая на меня когтем. – Кровь!
– Ну да.
А у тебя коготь. Звериный. И кошачьи зеленые глаза. Молчу уж про лисьи уши.
– В-вы… ч-человек! – выдыхает девушка.
– Ну да.
Теперь мы смотрим друг на друга с одинаковым изумлением. Долго, с минуту. Я первая не выдерживаю.
– Окей, я верю, что ты дух. В конце концов, это же другой мир. Почему бы здесь не быть духам? Получается, уши настоящие? И глаза?
Она моргает. Потом наклоняется и тихо предлагает:
– Хотите потрогать?
– А можно? – удивляюсь я.
В свою очередь она недоверчиво смотрит на меня.
– Конечно, госпожа.
Я осторожно глажу ее ухо. М-да, ободка не видать. Механизма тоже.
– Пушистое. А почему именно лисье?
– Я не знаю, госпожа. Такое обличье дал мне господин Дзумудзи…
Она что‐то еще добавляет, но у меня от этого имени начинает звенеть в ушах.
– Дзумудзи?! Это он тебя прислал? – громче, чем необходимо, уточняю я.
Она же, наоборот, отвечает очень тихо:
– Да, госпожа.
Я вспоминаю высокомерный голос, который шептал мне вчера на ухо, что делать. И образ, то появлявшийся, то исчезавший из поля зрения. Не знаю почему, но я уверена, что все это – храм, жрицы, богиня – его рук дело.
– Значит, Дзумудзи. – Злюсь. Как же я злюсь! Злость прорывается и в голос. – А он мне камень вернуть не хочет?
– Камень, госпожа? – А вот голос девушки в противоположность моему звучит по-прежнему тихо, даже робко.
– Да, камень. Я видела его вчера. На шее у этого… Дзумудзи! Мой камень! – Я замечаю, что кричу, и уже тише, пытаясь успокоиться, добавляю: – Мне без него домой не попасть.
– Госпожа, вы, наверное, говорите про каменное сердце господина Дзумудзи. Но… вы сказали, домой? Вы ведь уже дома, госпожа.
– Если бы. – Я со вздохом сажусь на кровать. – Как тебя зовут?
– Лии́са, госпожа.
Лисичка! Я улыбаюсь.
– Пожалуйста, зови меня по имени. Я Лена. Давай я расскажу тебе про мой дом. Ты мне, конечно, не поверишь, но, клянусь, это правда.
У госпожи Шамирам течет кровь. Она слизывает ее, потом оглядывается и прижимает к ладони полотенце, которое слуги оставили вместе с фруктами. Кровь не сразу останавливается. Как у Юнана, как у… обычного человека.
Но это же госпожа Шамирам! Она богиня. Великая! Как… Как?!
– Ты меня не слушаешь, да? – тем временем обиженно спрашивает она.
Я вдруг понимаю, что сижу на кровати рядом с госпожой, точно равная. О Небо, за такое она меня точно развоплотит! Странно, что до сих пор этого не сделала.
– Простите!
Госпожа Шамирам кривится так, будто вот-вот заплачет. Она кажется обычной девушкой – божественно красивой, сияющей, но смертной. Однако этого никак не может быть.
– Сядь. – Она хлопает по покрывалу рядом с собой и добавляет: – Пожалуйста. Выслушай меня. Хотя бы ты. Хоть кто‐нибудь. Я не богиня, понимаешь? Я человек. Ты мне веришь?
– У вас кровь, – выдыхаю я. Не верю, глаза наверняка меня обманывают! Это все из-за превращения природного духа в защитника. Наверняка. Великая богиня не может стать смертной. Это невозможно!
– Да, у меня кровь, – говорит госпожа, словно специально желая меня смутить. – Как у обычного человека. Понимаешь? Кстати, как твоя рука?
Я показываю ей ладонь – порез исчез, как и должно быть. Духи быстро восстанавливаются, особенно когда вокруг столько благодати. Раз я прислуживаю госпоже, я же могу ее брать, верно?
– Чего? – хмурится госпожа, когда я говорю это ей. – Какой благодати?
– В-вашей.
– Моей. Ага. – Она растерянно изучает сначала мою ладонь, потом – лицо. – А что такое благодать?
Все это притворство и игра. Госпожа Шамирам славится любовью к перевоплощениям. Среди людей ходят легенды о том, как великая богиня притворялась смертной. Она и сейчас так делает, просто очень искусно. Только как ей удалась кровь? Я чувствую, она настоящая – не иллюзия. Запах крови, цвет, ее ток по жилам – все как у смертных.
– Госпожа, благодать – это… – Я запинаюсь. Что ж, если ей хочется играть в незнание – пусть. Кто я такая, чтобы противиться? Да, говорить очевидное сложно, но это не самое страшное, что, по слухам, может сделать со мной госпожа Шамирам. – Понимаете, великие боги сияют, потому что могущественны. Вашей силы так много, что вы можете делиться ею с низшими существами вроде нас, духов. И тогда мы становимся сильнее.
Она растерянно смотрит в ответ. Я опускаю взгляд.
– Госпожа, если мне нельзя было брать вашу благодать…
– Можно, конечно, – перебивает она. – А я сияю?
– Очень ярко, госпожа.
– Пожалуйста, зови меня Хилина. – Она оглядывается. – Здесь есть зеркало?
Я приношу ей одно со столика у окна напротив. Госпожа недоуменно смотрит на меня, потом – на зеркало.
– Это что?
– Вы приказали…
– Я? Я спросила, есть ли здесь зеркало. То есть это зеркало? – В ее голосе слышится паника.
– Д-да, госпожа.
– А… Ладно. Оно что, медное? Нет, я не… А где мой рюкзак?
Она снова оглядывается, потом встает с кровати и совершенно не по-божественному, а именно как взволнованная смертная девочка бросается к стоящему в углу тканевому мешку с двумя лямками. Я рассматривала его, пока ждала, – он выглядит необычно. И пахнет тоже – ни на что не похоже.
Госпожа принимается рыться в нем, точно обезьянка, которая ищет, чем бы поживиться в корзине с отбросами. Даже нос морщит похоже.
О Небо, о чем я думаю! Если госпожа прочтет мои мысли, она точно рассердится.
– Нужна ли вам помощь? – рискую спросить я, чтобы отвлечься.
Удивительные, странные предметы вываливаются из мешка и горкой собираются у ног великой богини.
– Хилина! Пожалуйста, зови меня по имени.
Она замирает, подняв вверх что‐то маленькое и круглое. Кажется, серебряное. Внимательно смотрит.
– Да ничего я не свечусь. – И добавляет с упреком: – Зачем ты врешь?
– Госпожа, я не смею вам лгать.
– Но… Покажи мне еще свою руку.
Я делаю, как велено. Какая странная игра! Госпожа сосредоточенно смотрит на ладонь. Ощупывает когти, потом поднимает глаза на мое лицо.
– Вам не нравится, госпожа? – не выдержав тишину, спрашиваю я. И зачем‐то признаюсь: – Мне тоже. То есть… не подумайте, подаренное господином Дзумудзи тело, конечно, прекрасно. Наверное. Только я еще не привыкла. Раньше я была радугой…
Она снова перебивает:
– Радугой?
– Простите, госпожа, я знаю, вы не хотели бы себе такого слабого защитника, я всего лишь бывшая радуга…
Госпожа садится прямо на пол.
– Лииса, пожалуйста, помолчи.
Я послушно затихаю, а потом становлюсь рядом на колени. Госпожа покачивается вперед-назад и тихо бормочет:
– Этого не может быть. Я все‐таки сошла с ума. Это невозможно, невозможно…
А я наконец вспоминаю, что говорил господин Дзумудзи: великая богиня потеряла память. Он не стал бы мне лгать? Надеюсь, нет.
Госпожа сейчас так похожа на Юнана! Когда он возвращается после пира, где царь и советники смеются над ним. Или когда рабы не выказывают ему должного почтения. А еще – после визита посланника Черного Солнца. Эта крыса Гнус только шипит и кусает моего возлюбленного, ничем не помогая.
А вдруг госпожа Шамирам сейчас чувствует то же? Она спускалась в нижний мир. Что, если по возвращении она действительно все забыла? Только как же быть с кровью?
Я украдкой смотрю на госпожу. Сердце екает: великая богиня плачет.
«Позаботься о ней», – кажется, именно так сказал господин Дзумудзи.
Я просто не могу видеть ее слезы.
– Госпожа?
Она закрывает глаза руками и принимается рыдать еще горше. «Бедная девочка», – мелькает странная мысль.
Я нахожу взглядом кувшин в чаше со льдом. Он стоит в тени, лед уже почти растаял, но питье все равно должно быть приятно холодным. Я наливаю его в кубок и подношу госпоже. Напоминаю себе, что она назвалась Хилиной. Это, наверное, что‐то из нижнего мира, потому и звучит так необычно.
– Выпейте, – уговариваю я. Госпожа сначала в ужасе смотрит на меня, потом – на кубок. – Давайте, ну же, Хилина. Пожалуйста.