– Правда? Я тоже.
Царевич хмурится. И успокаивающе произносит:
– Не бойся, дева, ведь если что‐то будет не по-твоему, ты закричишь. Признайся: ты наложница моего отца?
– Чего-о-о?
– Я встретил тебя в его саду. Кем еще тебе быть?
Действительно! И ведь не поспоришь, все логично.
– Щупай уже мое лицо.
Царевич фыркает и аккуратно, кончиками пальцев, касается моего подбородка, щек, скул… Я закрываю глаза, но так еще страшнее: воображение подсовывает мне сначала Серого, потом одного из маминых ухажеров, а следом…
В общем, ничего удивительного, что я хватаю царевича за запястья. Он замирает, я тоже. По-моему, мы оба дрожим. Я – точно.
– Неужели ты боишься меня? – повторяет он хрипло.
Я снова кошусь на рюкзак. Царевич не пытается освободить руки, но это совершенно ни о чем не говорит. Он слеп, значит, мой взгляд его не околдует. Но что, если это не обязательно? Может, мое очарование через прикосновение передается?
Да что я, маленькая, что ли? Конечно, передается.
– Боюсь.
Он хмурится.
– Меня?
– Тебя. – Я отпускаю его руки. – А что, ты сделал что‐то, чтобы я не боялась? В саду нахамил, здесь ударил, а теперь еще этот цирк с моим лицом. Ну и как? Помогло?
Он снова протягивает руку, быстро прослеживает линию от моего лба до губ – и тут же хватает за поцарапанную ладонь. Я вскрикиваю и вырываюсь, но он и сам отшатывается.
– Не понимаю, – в его голосе искреннее потрясение. – Если ты великая госпожа, почему у тебя кровь?
Я наконец хватаю рюкзак и закрываюсь им. Глупо, разумеется, но мне действительно страшно.
– Потому что ты меня порезал!
Он растерянно качает головой.
– Не может быть девы, настолько похожей на великую госпожу. И вчера с Дзумудзи… – он запинается.
Я вытаскиваю из рюкзака шокер, и мне сразу становится легче.
– И как, царевич, какие предположения?
Он хмурится.
– Ты все‐таки надо мной смеешься.
– Немного. – Я вздыхаю и сажусь на пол. – Давай я расскажу тебе мою версию, а ты потом… не знаю… Мне в любом случае никто не верит, но я же ничего не теряю, да? – И добавляю: – Только учти, я больше не безоружна.
Он усмехается, точно я удачно пошутила.
– Ты боишься слепца?
– Естественно. Ты вполне уверенно двигаешься. И ты выше меня, наверняка тяжелее, точно быстрее. И ты мужчина – значит, сильнее. Ах да, и уже сделал мне больно. Да, я тебя боюсь. Так что слушай оттуда, ясно?
Он молчит. Я кручу в руке шокер и выравниваю дыхание. Это не Серый, не один из маминых друзей, с которыми нужно быть вежливой, и вообще – пусть только дернется!
– В общем…
Я честно все ему рассказываю. Про другой мир, про Дзумудзи, про камень. Как меня здесь встретили. Про царя. Про Лиису – как она просила его спасти. Про то, что произошло вчера на помосте, – из того, что помню. Все.
Царевич слушает не перебивая, но мимика у него очень живая, я легко угадываю эмоции. Сначала он мне не верит. Потом сомневается. А под конец спрашивает:
– Дух просил меня спасти?
– Ага. Лииса. Вы с ней знакомы?
– Я смертный и не колдун. Как я могу быть знаком с духом?
– Понятия не имею, но она тебя точно знает. – Я пожимаю плечами. – Наверное, у Дзумудзи на тебя планы. Зачем‐то же он потребовал в жертву именно тебя?
Царевич усмехается.
– Чтобы забрать себе Урук.
– В смысле – забрать?
Он качает головой и задумчиво произносит:
– Ты утверждаешь, дева, что пришла из другого мира…
– Да.
– Ты колдунья?
Логика! Наверное, она есть, просто я никак ее не пойму.
– Почему сразу колдунья?
Он снова усмехается.
– Ты говоришь о богах, как о людях, в тебе нет почтительности, ты используешь слова, которые я не понимаю.
Логика…
– Я не колдунья.
Царевич подпирает щеку кулаком и смотрит мимо меня. Еще он не щурится, когда на его лицо попадает свет. Я стараюсь отсесть в тень, он – нет.
– Ты или глупа, или говоришь правду, – царевич хмурится. – Другой мир – слишком невероятно для лжи.
– Хочешь доказательств? Без проблем, у меня тут целый рюкзак. Вот…
Теперь царевич отстраняется, когда я пытаюсь сесть ближе. У меня вырывается удивленное:
– Ты что, меня боишься?
Он сжимает кулаки и напряженно прислушивается.
– А ты удивлена? Ты, конечно, колдунья – это бы все объяснило.
– То я жрица, то наложница, теперь колдунья. Определись, а? Неужели так сложно представить, что я обычный человек? Держи. – Я подвигаю к нему телефон. – У вас таких вроде нет. Или я не видела.
Царевич осторожно его ощупывает.
– Что это?
– Волшебное зеркало! Шучу, это смартфон. Мы им пользуемся, чтобы разговаривать на расстоянии и…
Царевич умудряется что‐то нажать – на экране появляется вкладка с последним просмотренным фильмом. Муть какая‐то любовная, даже не знаю, зачем я ее скачала.
Эффект получается ошеломительным: царевич отпрыгивает и каким‐то чудесным образом оказывается у кровати, рядом с ножом.
Я уменьшаю громкость на телефоне.
– Это всего лишь фильм. Как… ну, театр. Спектакль? Актеры, ну…
Царевич сжимает в кулаке нож и напряженно произносит:
– Но здесь нет никого, кроме нас!
– Да, это запись. Короче…
– И ты еще утверждаешь, что не колдунья!
– Если бы я была колдуньей, осталась бы здесь?
Царевич долго молчит. Я устраиваюсь на полу, выключаю фильм и принимаюсь бездумно открывать приложения. Половина из них без Интернета не работает. Но я смотрю на знакомые вкладки, на обои с видом ночного мегаполиса, и мне так тоскливо!
Наверное, я всхлипываю слишком громко, потому что царевич вдруг спрашивает:
– Ты… плачешь, дева?
– Да-а-а… Я домой хочу!
Царевич – не выпуская ножа – подходит ближе, осторожно касается моей щеки. Хмурится.
– Если ты нужна великому богу здесь…
– Да пошел этот ваш бог!
Царевич ошеломленно вскидывает брови и вдруг смеется.
– Да, я верю, что ты издалека, дева. Даже царь не будет говорить так непочтительно. – В его словах мне слышится насмешка. Впрочем, помолчав, он серьезно добавляет: – Но если ты нужна Дзумудзи, то останешься здесь, пока великий господин не пожелает иного.
Я снова всхлипываю, и он торопливо произносит:
– Не плачь, дева. Не надо. Слезы не помогают. Боги к ним равнодушны.
– Зато мне легче, – бормочу я. – И кстати, меня зовут Лена.
– Как?
– Лена.
– Хилина, – произносит он, точно как Лииса.
Я снова всхлипываю.
– Ты ужасно коверкаешь мое имя. А как зовут тебя, царевич?
Он грустно улыбается.
– Юнан. Если все так, как ты говоришь, то теперь моя жизнь принадлежит тебе.
Я вздрагиваю от неожиданности, и у меня вырывается резкое:
– Чего?
– Ты забрала жертву у великого бога, Хилина. Тебе не страшно?
Я вспоминаю гигантский вихрь, воронка которого покачивалась над моей головой, и всхлипываю громче. Если этот Юнан хотел меня успокоить, то способ он выбрал… логичный, ага. Как, похоже, все, что он делает.
– Стра-а-ашно!
Царевич протягивает руку, словно хочет похлопать меня по плечу, но никак не решается. Я замечаю на его запястьях ссадины. Выглядят они так, словно руку Юнана в этом месте долго жевали.
– Ого! Это от веревок, да? На запястьях. Тебе нужен врач. Я сейчас позову жриц.
Юнан прячет руки за спиной и спокойно уточняет:
– Ты притворяешься богиней, Хилина, верно?
– А что мне еще остается? Я пыталась объяснить, что это ошибка, но меня никто не желает слушать!
– Не пытайся, – перебивает он. – Не говори никому, если хочешь жить. И… Как твоя рука? Спрячь кровь. У богов ее не бывает. Если кто‐то увидит и поймет, что ты простая смертная, ты… – Он запинается. Потом принимается теребить свою одежду, словно хочет пустить ее на бинты.
– Меня принесут в жертву, как тебя. Я догадалась. Оставь, у меня есть пластырь. – Хорошо, что я взяла с собой целую коробку. Вчера тоже пришлось лепить. Про кровь – это не новость, я еще тогда, с Лиисой, догадалась. – Спасибо, Юнан. За заботу.
Звучит ехидно, хотя я правда благодарна. Царевич – единственный, кто не только меня выслушал, но и, кажется, действительно поверил. Хм… Я же хотела союзника из местных? Вот, пожалуйста – это судьба.
– И я бы на твоем месте не покидал храм, – продолжает он. – А еще поменьше общался бы со жрицами.
– Предлагаешь запереться в этой комнате и выбросить ключ? – усмехаюсь я.
Царевич подходит ближе и, похоже, с интересом прислушивается, пока я леплю на ладонь телесного цвета пластырь. Кровь уже остановилась, заживает на мне все быстро. Завтра и следа не останется.
– Хилина, ты, кажется, не понимаешь, что тебе грозит. Ты спасла мне жизнь. Позволь в ответ позаботиться о твоей. – Несмотря на предложение, голос царевича звучит скорее покровительственно, словно это не просьба, а приказ.
– Спасибо, но это уже слишком. Скажи, Юнан, тебе во дворец сейчас лучше не возвращаться?
Он снова хмурится.
– Почему ты так решила?
– Потому что, если бы меня отец хотел принести в жертву, я бы предпочла подольше с ним не встречаться.
Юнан усмехается.
– Это так. Но тебе следует позаботиться о себе. Отошли жриц, запри дверь. Никто не удивится: Шамирам любила подолгу забавляться с мужчинами. Когда наступит ночь, я помогу тебе бежать.
– Бежать? – фыркаю я. – Царевичу и богине?
– Тебя могут узнать, ты права, – кивает Юнан. Что могут узнать его, он как будто даже не думает. – Но есть способы скрыть лицо. Для девы ничего странного в этом не будет. Сперва достаточно накидки. Женщинам горцев запрещено показывать лица…
– Не, я не согласная.
Юнан вздыхает и терпеливо, как младенцу, объясняет:
– Хилина, послушай. Если с тобой играет великий бог…
– То как‐то глупо от него убегать, – заканчиваю я. – Можно подумать, он меня не найдет. В другом мире достал, а тут потеряет.
– Хилина, есть способы. Колдуны, другие боги. Здесь ты словно в яме со змеями…