я бы за замужнюю, а для вдовы ты и вовсе слишком юна.
Ого, думаю я. Так и хочется спросить: а сам‐то с какой госпожой раньше работал, коллега?
– Почему не сойду? Может, мой муж скончался прямо на свадьбе! От большой ко мне любви.
Юнан улыбается, и я невольно тоже. А потом все же спрашиваю:
– Откуда ты столько знаешь про женские наряды? Ты же… ну…
– Слепой, – кивает он. – Я бывал в царском гареме, Хилина. Тебя это удивляет?
Ну да, если вспомнить, что совсем недавно ты называл себя ничтожеством и признавался в отсутствии опыта.
– Меня вообще гаремы удивляют. У меня дома не так. Ладно, что у нас еще? Есть… эм… лохмотья. Серые.
– Это для нищей.
– Ну да, конечно. А, вот, белое платье… ну, как у тебя, только складки изящнее. Белое, с алыми полосами, шерсть, без бахромы, украшено вышивкой с цветочным узором. И птицами. Накидка в тон. – Я замолкаю, задумчиво разглядывая платье. Потом, спохватившись, спрашиваю: – Что думаешь?
– Одежда дочери торговца… – Юнан задумчиво кивает. – Да, сгодится. Будем изображать брата и сестру. Наш отец не слишком зажиточен, значит, красть у нас нечего. Да, хороший выбор. Правда, твой наряд предполагает намек на поиск жениха… Но, быть может, оно и к лучшему. Теперь скажи мне, Хилина, как ты собираешься остаться неузнанной? Дочери торговца, которая ищет жениха, странно будет скрывать лицо.
Я иду мимо него в спальню, к рюкзаку.
– Я же говорила – краской. Дай мне немного времени, и, клянусь, меня мать родная не узнает. Между прочим, что с деньгами?
Юнан вытаскивает кожаный мешочек и показывает его содержимое: куски меди и пара серебряных колец.
– Здесь хватит, чтобы купить раба. Правда, не очень дорогого.
Я перебираю медь – она разная по весу, это даже мне понятно.
– Хилина, в чем дело?
Юнан убирает медь и серебро в кошелек и старательно прячет – наверняка в скрытом кармане своей накидки.
– Ни в чем. Просто у меня дома деньги выглядят иначе.
– Неужели? – подхватывает Юнан. Каждый раз, когда он так делает, у меня такое чувство, будто он пытается поймать меня на лжи. – И как же?
– Ну…
Некоторое время спустя я поднимаю карманное зеркало, смотрю на свое отражение, уже загримированное, и думаю, что не смогу объяснить здешнему царевичу, почему мы расплачиваемся бумагой. А есть же еще карточки. И крипта.
– Все, я готова. – Сложно не чувствовать гордость: я отлично гримируюсь. Жаль, Юнан не видит. Я нетерпеливо уточняю: – Как мы отсюда выберемся?
Юнан хмурится, но говорит лишь:
– Ты приказала жрицам не показываться у твоих покоев до вечера, как я просил?
– Да.
И никого это не удивило. Только пришедшая засвидетельствовать свое почтение Верховная напомнила: у нее в запасе полно мужчин для великой богини. Ну так, на случай, если слепой царевич не справится.
– Тогда слушай. Я пойду первым: слепец и юная дева, вместе выходящие из храма, наверняка объявят всему Уруку, что великая госпожа снова решила поиграть со смертными.
Поиграть – в смысле… Что там делала эта Шамирам? Дурачилась, изображая человека?
– А просто слепец не объявит?
Юнан хмыкает.
– Ты считаешь, я один такой в Уруке?
– Ну…
– У Рамины, твоей Верховной жрицы, года три назад была забава: наказывать особо провинившихся рабов ослеплением.
Я сглатываю. То‐то мне эта Верховная сразу не понравилась!
– З-зачем?
Юнан пожимает плечами.
– Наверное, с царем что‐то не поделила. Кого‐то из рабов она потом отсылала ему в дар, кого‐то оставляла. Полагаю, в назидание.
Меня передергивает, а Юнан как ни в чем не бывало продолжает:
– Я спущусь по лестнице для рабов, ты чуть погодя – следом…
Прежде чем уйти, я еще раз оглядываюсь: странно, Лиису нигде не видно. Я просила ее не подглядывать, но обычно она все время рядом трется. Побежала докладывать Дзумудзи? Но что?
Мне чудится чья‐то тень у окна, у нее острые лисьи уши. Но я моргаю, и она исчезает.
Лестница для рабов не освещена. Наверное, не стоит удивляться – конечно, на рабах экономят. А я‐то думала, как же Юнан будет спускаться? Ему‐то, наверное, легче, чем мне. Привычнее.
Держась за стену, я иду медленно, осторожно, но один раз все‐таки спотыкаюсь и падаю – прямо под ноги юноше в серебряном ожерелье. В руках у него свечной фонарь.
Разворачивается забавная сцена: «Ты кто такая? Куда?» Прямо как в фильмах про разведчиков. Уже ученая, я встаю на колени и лепечу про поручение Верховной жрицы (надо после возвращения домой поступать в актерское, пройду экзамен без всяких дополнительных курсов – вон как лихо импровизирую!). Под конец прибавляю вежливое «господин». Это все и решает. Юноша – раб или у него украшение такое? – сразу становится очень добрым, даже помогает мне найти нужную дверь. А когда видит в солнечном свете мое лицо… На колени не падает – значит, все правильно сделала: не узнал. Но улыбается так радостно, будто я его родная мать. Или долгожданная сестра. А может, даже невеста.
Я подыгрываю: «Ах, господин, у вас тут так богато! Ах, как роскошно! Ах, как повезло вам здесь жить!» Короче, бессовестно пользуюсь своим очарованием, которое действует на местных мужчин, равно как и на тех, что остались в моем мире.
У юноши язык без костей. На разведку я бы с ним не пошла, потому что он тут же выкладывает милой, но совершенно незнакомой мне всю свою подноготную. Да, он раб. Его уже года три, как принес в дар богине господин Шенебти. Я много узнаю о надеждах юноши попасться великой госпоже на глаза. «Ты думаешь, милая дева, она заберет мое сердце? Ты льстишь мне, это была бы такая честь!»
Обалдеть. Зато болтун приводит меня к нужной калитке, и, когда я уже начинаю бояться, что он никогда не замолчит, раздается чей‐то грозный и очень нецензурный рык. Юноша подскакивает, бросает на меня расстроенный взгляд и убегает. Я смотрю ему вслед: на спине в вороте туники видны белые полосы шрамов.
Что ж, может, закончить жизнь любовником самой богини, когда ты раб, а физические наказания здесь норма, и впрямь великолепная перспектива? Смотря с чем сравнить.
Стражник у калитки откровенно скучает. Он внимательно рассматривает глиняный цилиндр на шнурке, который дал мне Юнан. Потом мое лицо. И тоже оказывается не прочь поболтать с симпатичной девушкой. Комплименты говорит: «Ты похожа на богиню». Гордо так, будто не знаю, как меня осчастливил. Я киваю. Похожа. К сожалению.
– А кто твой отец, красавица?
Приходится напомнить, что я вообще‐то очень тороплюсь. Да, с поручением от Верховной жрицы. Стражник вздыхает и обещает обязательно меня найти и расспросить про отца.
Что‐то мне подсказывает: не будь я копией местной богини, уже бы тут замуж вышла. Легко!
М-да…
Юнан ловит меня у ограды. Хватает за руку – я вскрикиваю от неожиданности. А царевич с тревогой спрашивает:
– Ты долго. Все в порядке?
Я удивляюсь. А что могло со мной случиться?
– Да, конечно.
Юнан облегченно выдыхает и сразу же интересуется:
– А что ты все‐таки сделала со своим лицом?
Я вздыхаю.
– Заколдовала.
Удивительно, но на этом расспросы заканчиваются.
Невдалеке шумит рынок – на площади, я помню. Мы сейчас справа от нее, впереди – ярко-синие ворота. Ягуары гордо вышагивают на створках, мое собственное лицо хитро улыбается на каменной перекладине, соединяющей квадратные приземистые башни.
– Это Лазурные ворота, – отвечает Юнан, когда я описываю все это. – Они ведут на Мост Шамирам, а мост – в Нижний город. Пожалуйста, поверь: ты не хочешь идти в Нижний город, Хилина.
– Почему?
Юнан морщится.
– Путаться с чернью…
– Вот-вот, значит, мне там самое место.
Юнан не успевает ответить – я беру его за руку и веду, а точнее, буквально тащу к воротам. Желтые приземистые дома таращатся на меня по обе стороны от площади. Они длинные, с плоскими крышами, их единственное украшение – окна-бойницы да внушительные двери. Повсюду стража. Может, это склады?
– Дорогу! – кричат позади.
Юнан толкает меня к стене, а мимо пробегают носильщики с паланкином. Внутри за белоснежными занавесками покачивается в кресле дородная дама.
– Здесь повозок совсем нет, – замечаю я, оглядываясь. – Почему?
– Это Старый город, верхом здесь можно ездить только вестникам, – объясняет Юнан. Он старается не опираться на меня и идет медленно, словно ощупывая дорогу подошвами сандалий.
– Правда? Но я видела повозки, которые ехали к храму от дворца. Сегодня, когда мы завтракали.
На лице Юнана появляется усмешка. Правда, она тут же сменяется сосредоточенным выражением. Для него эта прогулка наверняка словно бег с препятствиями.
Словно? Я замечаю, как он спотыкается на маленькой впадине посреди дороги. Я ее даже не заметила – перешагнула и все.
Нужно было пойти одной. Зачем я потащила его на эту прогулку? Глупо. Забыться надо мне, а страдает он.
– Это царские дары, Хилина, – врывается его голос в мои мысли. – Ты приняла царского посланника?
– Какого посланника?
Мимо торопливо проходит стайка женщин в сопровождении стражи. Мелькает золото и алая шерсть накидок – это все, что я успеваю рассмотреть. Потом на дорогу опускаются упитанные голуби и вальяжно следят за нами черными бусинками глаз.
– Верховная жрица тебе не сказала? Царь отправил посланца с дарами для великой богини, дабы усмирить ее гнев. – Юнан смеется, потом хитро спрашивает: – Ты гневаешься?
Рядом проносится еще один паланкин. Куда они так спешат?
Я усмехаюсь.
– На царя? На Дзумудзи я точно злюсь больше.
Юнан молча кивает, а я размышляю, что еще утаила от своей богини Верховная жрица. Конечно, они тут все интригуют. Как же иначе? Можно закрыться в спальне и заявить, что «в домике», но от этого я не перестану быть жирным таким кушем в их игре.
Надо со всем этим разобраться. Но сначала – проветрить голову.
У ворот приходится объяснять стражникам, кто мы такие и зачем были в Старом городе. Какое поручение? Ах, Верховной жрицы? Юнан что‐то говорит, его голос звучит смиренно, плечи подняты, голова, наоборот, опущена. Я стараюсь не глазеть слишком сильно, но не могу не заметить, что стражники похожи друг на друга как две капли воды. Бородатые, с правильными чертами, узкими глазами, мускулистые и с копьями. Один что‐то царапает заостренной палочкой на глиняной табличке. Его взгляд скользит по мне, и я поскорее отворачиваюсь, убираю за ворот цилиндр на шнурке.