– Без чистой воды. Обычная никуда не денется. Ну, солоновато, так и они… чернь. Хилина, я не понимаю, почему тебя это волнует?
– Царевич, – вздыхаю я.
Среди уличного шума сначала едва различимая, потом все громче и громче слышится музыка. Я собираюсь послушать, но Юнан, прикончив кувшин с водой, уводит меня. И снова настойчиво спрашивает:
– Ты еще не хочешь вернуться? Неужели ты не устала, Хилина?
Я заглядываю в темный переулок – оттуда на меня смотрит рыжая зеленоглазая кошка. Странно: ни одной бродячей собаки вокруг, зато сколько кошек!
– А ты уже устал?
Юнан слишком гордый, чтобы признаться. А я даже из жалости не могу пока представить, как вернусь в роскошный, но такой скучный храм – и что делать? Ждать тигрятины на ужин? Переживать, что там нужно этому Дзумудзи? Искать Лиису? Волноваться о подковерных интригах Верховной жрицы? Вот уж нет!
Ветер швыряет песок – тот как будто прицельно летит в Юнана. Пробую поменяться местами, то есть идти ближе к дороге, – не помогает. Но Юнан, конечно, не жалуется.
Через пару метров улица плавно вливается в другую, побольше, однако не менее пыльную и громкую. Я, как зачарованная, иду на звук барабанов – впереди полукругом собрались люди. Наверное, что‐то интересное показывают?
Оказывается, там выступают актеры. Зрители бросают деньги в мешок, рядом с которым вальяжно разлеглась полосатая кошка. Она зевает, когда мы с Юнаном проталкиваемся вперед, и смотрит на меня ярко-зелеными глазами. Мне чудится вокруг нее лиловое сияние, а еще – что это не очень‐то кошка.
Но тут Юнан шипит на ухо:
– Ты не будешь это смотреть!
И даже пытается закрыть мне глаза рукой. Промахивается, попадает по губам, я хихикаю и пытаюсь его укусить. Юнан сквозь зубы ругается.
Актеры в масках изображают Саргона, Шамирам и обманутого богиней Дзумудзи. Пошлая выходит сценка, с подробностями сильно выше рейтинга «восемнадцать плюс». Честно говоря, меня больше удивляет, почему Шамирам играет мужчина и какой у него странный костюм: не то платье, не то туника, да еще и шаровары… Актер, конечно, юноша очень красивый, но все‐таки не девушка и одет откровенно по-идиотски. А попытка изобразить ночь любви Саргона и Шамирам и вовсе открывает мне новые горизонты. Я имею в виду костюм: герои не обнажаются – они с себя платья слоями снимают.
На этом животрепещущем моменте Юнан вытаскивает меня из толпы. А я оборачиваюсь и замечаю маленького воришку с упаковкой моих влажных салфеток, которые захватила на всякий случай – вдруг придется смывать грим? Мальчишка так забавно на них таращится: безуспешно пытается понять, что это такое. Даже на вкус пробует. Я со смехом их забираю.
Юнана же заботит только мой моральный облик.
– Приличная девушка не должна смотреть такое! – стонет он.
– Не хочу тебя расстраивать, но до приличия мне далеко.
– Но ты же говорила, что невинна! – восклицает он так громко, что на нас оборачиваются.
– Так невинна же, а не дура.
На этом открытия не заканчиваются: метров через сто уличный музыкант поет пикантную песню о недавнем жертвоприношении. Я узнаю много нового! В смысле… Так вот как простые люди это видят. Оказывается, Шамирам не просто умоляла Дзумудзи уйти, о нет, – она ему приказала, а потом с царевичем прямо на площади в который раз изменила великому богу!
Тут уже мне приходится поскорее уводить Юнана, потому что он не может слушать, как и в каких позах мы предавались любви. Нет, царевич мигом забывает, что жалок и тому подобное, – рвется «вырезать этому ничтожеству его поганый язык».
– Как он посмел! Да покарает его справедливое Небо!
– Ладно тебе, – успокаиваю я, – весь город там был, все знают, что ничего такого не происходило.
– Какая разница! Он посмел…
Тут земля под ногами вздрагивает, да так сильно, что я чуть не падаю. Юнан опирается о стену ближайшего дома. Нас накрывает сначала гул, потом грохот, а следом – крики. Все случается моментально: мимо нас бегут люди, кто‐то рыдает, на зубах скрипит песок, воет кошка… И все вдруг заслоняет спина Лиисы. Ее розовый хвост обвивается вокруг ноги Юнана, тот вздрагивает. А я принимаюсь прочищать уши – в них звенит.
Что, снова Дзумудзи?
Глава 23Своевольная
Смертные не хотят умирать. Истина, непонятная духам, а быть может, даже богам, хоть думать так и грешно – боги, конечно, всеведущи.
Когда я только присматривалась к людям, постичь их страх смерти было странно и невозможно. Жизнь конечна – таков порядок бытия. Дух не станет молить о пощаде, когда придет его время. Дух примет это как до́лжно, потому что это и есть должное.
Но смертные, конечно, глупы и в невежестве своем пытаются отсрочить неотвратимое. Так и я считала, пока не поняла: Юнан однажды умрет. Скорее всего, раньше меня.
Эта мысль изменила все. Думаю, именно она сделала меня человечнее. Еще я думаю, что именно страх смерти делает людей людьми, а вовсе не благородство, доброта и любовь, как воспевают человеческие предания, и не невежество и трусость, как говорят боги. Но я всего лишь юный дух – что я могу знать?
Когда школа, о стену которой опирается Юнан, оседает, точно подмытая водой песчаная горка, я хватаю царевича, а не заслоняю собой богиню. И это, конечно, нарушает весь порядок бытия, все то должное, что было для меня непреложным. Раньше мне бы и в голову не пришло спасать человека. Он же все равно смертен, так какая разница, когда он умрет – годом раньше или годом позже?
У меня хватает сил отнести Юнана на другую сторону улицы, бросить к толпе зевак, в безопасности. Потом призрачная цепь между мной и госпожой натягивается, звенит, тащит, точно поводок псину. Обернувшись, я вижу, как дух ветра, прислужник господина Дзумудзи, в последний миг выхватывает госпожу Шамирам из-под падающей балки.
В глазах темнеет, в уши ввинчивается чей‐то вопль. Мне хочется кричать в унисон, но изо рта не вырывается ни звука. Грудь полыхает, невидимая смертным цепь звенит. Мне кажется, сейчас небо обрушится на землю – или уже рухнуло. Я достойна самой страшной кары, самой жуткой пытки, да и та не будет мучительнее ужаса, который захлестывает меня, волна за волной, как холодное зимнее море! Я только что попрала все должное, весь порядок, все, что составляет смысл существования духа! Я нарушила приказ, оставила госпожу, поддалась чувствам, которых у меня быть просто не может. Это неправильно, неестественно, не…
Огненный дух в образе рыжеволосого человека – еще один слуга господина Дзумудзи – хватает меня и тащит в пустой переулок, где только что скрылись ветер и госпожа. Его когтистые руки обжигают, а пылающий взгляд не сулит мне ничего хорошего. Я смотрю на него, и у меня вырывается тихо и слабо:
– Почему я до сих пор жива?
Это тоже неправильно – мне следовало исчезнуть, когда преступная мысль, само намерение только закралось в мою глупую голову.
Дух кривит кровавые губы.
– Великая госпожа сама решит, что с тобой делать.
И толкает меня на землю.
Я глотаю пыль, перед мысленным взором встает Юнан – Небо, молю, не позволь дурному случиться с ним! Я недостойна обращаться к тебе, о Всемогущий Творец, но все же прошу: сбереги Юнана. Он лучший из смертных и достоин жизни. Молю!
И тут совсем рядом раздается испуганное:
– Пусти меня!
Цепь заставляет подняться, а еще – изумление. Голос принадлежит госпоже, но чего ей бояться? Слуг своего мужа? Это все еще игра, не иначе. Только зачем? Мы лишь духи – для чего госпоже притворяться смертной при нас?
Воля богов непостижима, но я замечаю изумление в огненных глазах слуги господина Дзумудзи, прежде чем дух почтительно склоняется. И у ветра тоже – он ставит госпожу на ноги очень аккуратно, будто она, как хрустальная статуэтка, может разбиться. И сразу отшатывается, падает на колени.
Отпрянув, госпожа прижимается к стене, обхватив себя за плечи. Ее руки трясутся, губы дрожат. Госпожа испуганно обводит взглядом переулок, замечает меня и взволнованно спрашивает:
– Лииса? Что происходит?
Я склоняюсь перед ней, касаюсь лбом земли и сразу выпрямляюсь. Богиня не любит глубокие поклоны, это я помню и вовсе не хочу сейчас гневить ее еще больше.
– Моя госпожа, простите недостойную…
– Вы кто?! – перебивает госпожа, глядя на слуг Дзумудзи.
Они представляются. Имена вылетают у меня из головы сразу – да и к чему запоминать? Я все равно вот-вот исчезну.
– Дзумудзи? – повторяет госпожа. – Это, – она кивает в сторону улицы, где только что обрушилась школа, – его работа?
Духи в замешательстве.
– Великая госпожа, строения смертных хрупки и недолговечны, – начинает ветер.
– Значит, ваша?!
Ветер отшатывается – в глазах богини ярко пылает гнев. Все знают, что бывает, когда госпожа Шамирам гневается. Даже такой юный и глупый дух, как я.
– Великая госпожа, смилуйтесь! – Огонь присоединяется к ветру, тянет к богине пылающие и тонкие, словно языки пламени, руки. – Наш господин лишь поручил передать вам послание, только и всего! Пощады, великая госпожа!
Богиню передергивает.
Тут со стороны улицы раздается горестный вопль – люди кричат так, когда теряют близких. Еще один. И еще. Кто‐то ругается, слышатся приказы – очевидно, смертные торопятся разобрать завал. Вдруг кто‐то выжил?
Госпожа хмурится, переводит взгляд на слуг господина Дзумудзи.
– Вы – огонь и ветер, так?
Не весь огонь и не весь ветер, разумеется, но богине это известно. Поэтому духи не спорят.
– Да, великая госпожа, – хором отзываются они.
– Значит, вы можете… – Госпожа запинается, словно пытается подобрать слова. Или не верит в то, что хочет сказать? – Можете помочь этим людям?
Целое мгновение духи потрясенно молчат. Потом ветер повторяет:
– Помочь… людям, великая госпожа?
– Да. Поднять камни и… что там еще? Чтобы они, – богиня снова кивает в сторону улицы, – достали тех, кто выжил. Можете?