И сам не сразу замечаю этих смертных: пять теней – их мысли понравились бы Мардуку. Приторное своеволие с гнилым душком насилия.
Девушка теперь еще меньше напоминает мою Шамирам. Жена ни за что бы так себя не повела. Она бы превратила их жестокость в свое наслаждение. Смертная же замирает, как жертва, и просто смотрит – равнодушно… Обреченно. И, когда ее толкают к стене, не сопротивляется.
Я наблюдаю. Сейчас Шамирам обозначит себя. Не может же она позволить навредить этому телу? Другого у нее нет, а стать призраком для некогда всесильной богини – воплощенный кошмар.
О нет, все это, конечно, игра. Я не единожды видел, как Шамирам расправляется с обнаглевшими людьми – так, что позавидует даже жестокий Мардук. Этой смертной достаточно лишь посмотреть на насильника. Уверен, ей об этом известно – я же видел, как старательно она избегала взгляда юноши у крыльца.
Ну же, давай, защити себя! Я чувствую, как тебе страшно, противно и мерзко. Всего лишь взгляд – и все они у твоих ног.
Но она, наоборот, отворачивается.
Я вдруг понимаю: это не игра. И еще успеваю удивиться: что мне до того? Пусть тело этой смертной растопчут, тем легче будет мне разговаривать с Шамирам. Не захочет же она скитаться, как бестелесный дух?
Но у этой девушки лицо моей жены. Я вижу, как оно кривится от ужаса, как по нему текут слезы.
И серый мир вокруг стремительно белеет.
Глава 3Околдованная
«Бежать, – бьется в голове. – Бежать, бежать!»
Все как Тёма предсказывал: Серый, его друзья – и я. Кричать бесполезно. Однажды я уже кричала. Это был не Серый, а один из маминых ухажеров, и мне тогда едва исполнилось тринадцать. Что я услышала в ответ? «Потаскуха». Сама соблазнила – сама и виновата.
Тогда я приложила – как же его звали? – в общем, бутылкой. Мама боялась, что будет сотрясение. Ага, мы потом еле ноги унесли, когда этот сотряснутый очнулся.
Сейчас под рукой ни бутылки, ни шокера, ни даже камня. Я затравленно озираюсь, понимая, что убежать не успею.
Как мне все это надоело. Как я устала!
А может, и правда дело во мне? Если даже мама меня бросает, наверное, виновата я.
Сраженная этой мыслью, я просто смотрю, как Серый и его друзья подходят. И уже после покрываюсь липким потом от ужаса. Холодные руки ныряют под водолазку, крик замерзает на губах, а в голове теперь лишь одна мысль: «Посмотри на них! Посмотри, и все закончится».
Я очень этого хочу. Я знаю, что тогда все действительно прекратится. И пятеро парней отправятся в психушку из-за меня. Или повесятся, потому что такая – в ужасе – я не удержусь, я их сломаю. И это, как я давно выяснила, не лечится.
Нет. Ни за что. Я дала себе слово: больше никогда!
Я даже отворачиваюсь для верности. И тут что‐то происходит: я слышу, как Серый вскрикивает, а меня вдруг отпускают. В нос ударяет душный запах пыли, щеки колет от горячего песка. Путаясь в одежде, я сползаю на мокрую землю. Перед глазами мелькают тени, свет фонаря бьет в лицо, а мои руки движутся сами по себе, пытаясь поправить водолазку и натянуть джинсы.
Потом становится тихо. Тени успокаиваются, фонарь заслоняет чья‐то фигура, и звучный, странно знакомый, рвущий душу голос говорит:
– Вставай.
Я смотрю на протянутую руку – она плывет у меня перед глазами, странно раздваивается. Как будто это не рука, а какая‐то матрешка, точнее, рука в руке: одна крепкая, мужская, а поверх нее – грязная, почти детская.
То же и с человеком. Это мальчик, подросток, лет… не знаю, одиннадцати? Одет как бездомный: куртка не по размеру, рваные штаны, стоптанные кроссовки. Но под всем этим мне чудится что‐то иное. Что‐то из света, сияющее.
«Это, наверное, от страха», – думаю я. Меня действительно колотит даже не дрожь – судороги. Вот в глазах и двоится. Сейчас пройдет.
Сияющий мальчик смотрит и вздыхает. Лицо у него надменное, словно я – да и все вокруг – пыль под его ногами.
– Почему ты не забрала их сердца?
Боже, какой у него голос! Я в панике, но даже в таком состоянии это невозможно не заметить, такому голосу до́лжно поклоняться – настолько он прекрасен.
– Чт‐то?
Мне хочется, чтобы он говорил и говорил, неважно что. Вечно бы слушала!
– Ты могла забрать их сердца. И ты об этом знала. Но не сделала. Почему?
– Что? – Его голос и впрямь как музыка, но мне совершенно непонятно, что он говорит. Какие еще сердца?
Он снова вздыхает и как будто становится еще высокомернее. А потом вдруг снимает куртку – так изящно, точно танцуя, – и протягивает мне.
Меня трясет, мысли путаются. Я растерянно смотрю на мальчика-матрешку и не понимаю, что он от меня хочет.
Затем случается невероятное: куртка оборачивается плащом. Накидка, как в исторических фильмах, не то из шерсти, не то из шелка укрывает меня, точно одеяло. От нее волшебно пахнет пряностями, морем и цитрусами. И сразу становится тепло.
Я выдыхаю, даже закрываю на мгновение глаза. А когда открываю, мальчик смотрит на меня, словно оценщик на рынке. Наверное, приходит к выводу, что товар с гнильцой, но можно с ним повозиться, потому что говорит:
– Идем со мной.
– К-куда?
– Куда я пожелаю, туда и пойдешь. – В чарующем голосе слышится злость, и я вздрагиваю. Его взгляд немедленно смягчается. – Я не причиню тебе вреда. Идем со мной.
Медленно, шатаясь я встаю и действительно иду за ним – за его голосом. Он тащит меня, как на аркане.
Я как будто сплю. Не понимаю как, но мы оказываемся в пустом кафе. Никогда здесь раньше не была. Рядом никого – ни официантов, ни поваров. Искусственный огонь потрескивает в камине слева от нашего столика. Или все‐таки настоящий? У меня в глазах плывет, не могу сосредоточиться, не понимаю.
Передо мной исходит ароматным паром чашка чая, фиолетового, как ночное небо, со звездами бадьяна и полумесяцем лимона. Пахнет остро и пряно, но попробовать я не решаюсь.
Мне страшно.
Сияющий мальчик сидит напротив и изучает меня, словно бабочку в шкатулке коллекционера.
– Не бойся. Я же сказал, что не причиню тебе вреда.
Его плащ теперь давит на мои плечи, как оковы. Я почему‐то не могу его сбросить – вообще не могу пошевелиться. Язык еле ворочается, когда я спрашиваю:
– Кт‐то ты?
Мальчик улыбается мягко, точно змей-искуситель.
– А ты? Как зовут тебя, смертная?
– Чт‐то?
– Как твое имя? – терпеливо повторяет он.
– Лена.
Мальчик старательно проговаривает, добавляя:
– Лена, посмотри на меня.
Я упрямо гляжу в сторону. На стену, где пляшут наши тени: моя – нормальная, его – переменчивая. То мальчик, то мужчина, снова мальчик и опять мужчина. Или вихрь? А может, какой‐то зверь? Чудовище?
– Лена, ты можешь на меня посмотреть, – говорит он. – На меня можно.
– Отпусти меня, – вырывается шепотом.
Кажется, мальчик в ответ морщится. И тут же резко подается ко мне, хватает за подбородок, заставляя смотреть.
Земля уходит из-под ног. И вместо зала кафе вокруг зеленый луг под звездным небом. Поют сверчки, шелестят травы, и юноша-мечта склоняется надо мной. В лунном свете его кожа почему‐то светится золотом, а в глазах отражаюсь я – обнаженная, с распущенными волосами, бесстыдно раскинувшаяся.
– Шамирам, – зовет юноша.
Я вздрагиваю – и как будто просыпаюсь. Удивляюсь:
– Кто?
Мальчик отпускает меня, но не отворачивается. В его глазах, как и в голосе, мне чудится боль.
– Шамирам, прости меня…
– Кто эта Шамирам? – мой голос крепнет. – Что происходит? Сколько… Сколько я на тебя смотрела?!
Явно дольше минуты – значит, он уже должен настойчиво интересоваться, чем может мне услужить. Черт! А что, если он уже спятил?
Мальчик в ответ таращится на меня. Он и это умудряется делать надменно, но кажется таким изумленным, будто кресло под ним заговорило.
– Я… – У меня перехватывает горло. Что сказать?
А вот у мальчишки со словами все в порядке.
– Почему? – Он снова хватает меня за подбородок, а потом за плечи. И встряхивает. – Шамирам, довольно игр!
– Да кто ты такой? – вскрикиваю я и отшатываюсь, чуть не перевернув кресло. – Что еще за Шамирам? Отпусти меня!
Он растерянно моргает и действительно убирает руку. Взгляд становится задумчивым.
– Лена.
Я хватаюсь за подлокотники, потому что мое имя, произнесенное его голосом, звучит так сладко, что кажется, будто земля под ногами снова шатается.
– Выпей, ну же. Тебе станет легче.
Не размышляя, я подношу кружку с чаем к губам, вдыхаю пряный, дурманящий аромат. Потом опускаю и заставляю себя спросить:
– Ты… С тобой все в порядке? Ты не… не…
Он усмехается.
– На меня не действует твоя сила, Шами… Лена. Скажи, почему ты не защитила себя? Пять человек для тебя слишком много – в этом все дело?
– Что?..
– Но ты могла выбрать одного. И поставить их на колени, каждого, друг за другом.
– Откуда ты знаешь? – вырывается у меня.
Он надменно улыбается.
– Так почему же ты этого не сделала… Лена?
Я снова хватаюсь за кружку. В голове теснятся мысли, одна другой интереснее. Сияющий мальчик укладывает на лопатки пятерых здоровенных парней. Его куртка превращается в плащ. Ах да, и мой взгляд на него не действует. Не действует же?
Я проверяю – мельком заглядываю ему в глаза. Мальчик снисходительно смотрит в ответ.
Точно не действует. Но почему? Кто он такой?
– Лена, – его голос очаровывает, подчиняет, – почему?
Вот-вот, почему? Но отвечаю я, а не он – словно в трансе:
– Потому что испугалась. Мужчина выдержит мой взгляд не дольше минуты, большинство – еще меньше. Обычно я чувствую, как они ломаются. Если задержу взгляд после, они… сходят с ума. Чтобы точно определить время, я должна считать про себя. До тридцати. Когда Серый… В тот момент я слишком испугалась. Я бы сбилась.
– Выходит, ты их пожалела? Они напали на тебя, а ты их пожалела? – бросает он презрительно.