– Безумный щенок. – Царь переводит взгляд на закрытые двери и опускает руку. – Ты не должен и на шаг отходить от великой богини, если она не пожелает иного. Почему ты здесь?
– А-а-а, цапну! – вопит Гнус, вставая на задние лапы и подпрыгивая.
От хохота невидимого защитника царя звенит в ушах. Юнан, не замечая нас, вытягивает шею и прижимается к стене. Его трясет, но хриплый голос звучит ровно:
– Быть может, отец, вы преподадите ничтожному слепцу урок и покажете, как ублажать великую госпожу? – И добавляет с преувеличенной любезностью: – Вы же это умеете как никто.
Лицо Саргона остается спокойным, а на сына он смотрит теперь, как на взбесившегося пса: забавный, лает, но вред причинить не способен.
– Ты дерзок. Дерзок и глуп, – говорит царь и протягивает руку, словно сам собирается толкнуть створки двери. – Щенок.
Но насмешливый голос Юнана его останавливает:
– Если я щенок, то вы, повелитель, должно быть, кобель. Тогда я понимаю, почему вы наедине привыкли называть великую госпожу су…
Оплеуха сбивает Юнана с ног. Вскрикнув, я падаю рядом, обнимаю его лицо. Из уголка рта его течет кровь, в носу хлюпает. Юнан тяжело сглатывает и безумно улыбается.
– Молчи! – умоляю я.
А Саргон, опустив руку, снисходительно замечает:
– Думаешь, залез в постель богини и стал неприкосновенен? Жалкий глупец.
Юнан скалится в ответ, сделавшись удивительно похожим на Гнуса, который, рыча, дергает Саргона за полы одежд. Я зажимаю царевичу рот рукой, но это, конечно, нисколько не помогает. Говорит он насмешливо и внятно, несмотря на разбитые в кровь губы:
– Отец, вы, должно быть, так рады, что ваш никчемный сын хоть на что‐то сгодился.
– Да когда же вы прекратите! – вскрикиваю я.
– Когда этот дурень, мой человек, сдохнет наконец! – рычит Гнус откуда‐то из-за царских ног. – Давай! – Саргон вздрагивает – должно быть, Гнус его все‐таки укусил, и царь каким‐то чудом это почувствовал. Смех невидимого защитника сменяется недовольным рычанием, а Гнус добавляет: – Убей его, я устал за него отдуваться!
– Хватит, пожалуйста, одумайтесь! – умоляю я.
Змей-защитник появляется из-за колонны и раздувает огромный ярко-алый капюшон. Саргон наклоняется, вздергивает Юнана за ворот – легко, словно перышко. И…
Все немедленно заканчивается, стоит дверям распахнуться.
Люди не видят того, что доступно духам, иначе немедля упали бы ниц. Я и Гнус, даже змей Саргона – мы все приникаем к полу, потому что на пороге спальни стоит вовсе не девочка Хилина. Больше не притворяясь смертной, госпожа Шамирам ледяным взглядом обводит происходящее в коридоре и кривит губы в злобной усмешке. Богиня сияет так, что больно смотреть.
Мгновение спустя воины царя утыкаются лбами в пол, а Саргон опускается на колени, увлекая за собой Юнана.
Госпожа Шамирам выдыхает, как почуявший жертву ягуар.
– Как ты посмел? – Ее голос кажется сейчас звучнее и мягче, но от него вздрагивают все, не только мы, духи. Госпожа наклоняется над Саргоном, пальцем поднимает его за подбородок. – Ты ударил того, кто принадлежит мне. Как ты посмел?
Саргон отводит взгляд и ровным тоном смиренно отвечает:
– Прекрасная госпожа, умоляю о прощении. Это больше не повторится.
Госпожа Шамирам задумчиво смотрит на него. Потом отступает вглубь комнаты.
– Заходи же. И ты, царевич.
Они поднимаются, не разгибая спин, а я ловлю взгляд госпожи. Он… странный. Мне даже кажется, что… Но нет, это быстро проходит.
Мы, духи, конечно, следуем за людьми. Дверь за нами закрывается, и на мгновение наступает тишина. Только уставшие от зноя птицы лениво перекликаются в саду, да вдалеке слышится нежная мелодия арфы.
Госпожа Шамирам недовольно вздыхает и садится в кресло у изящного столика с медным зеркалом.
– Хочу видеть ваши лица. Юнан, подойди ко мне.
Гнус путается под ногами царевича, когда тот приближается к великой богине и опускается на колени у ее кресла, запрокинув голову, показывая лицо, как она приказала. Госпожа Шамирам окидывает меня задумчивым взглядом, потом – обвившего Саргона змея-защитника. И равнодушно отворачивается.
Словно нехотя она касается губ царевича кончиками пальцев, прикрывает глаза. Юнан вздрагивает. Я зажимаю рот рукой, чтобы не вскрикнуть, потому что благодать вокруг царевича вьется лентами, сверкает.
Но госпожа всего лишь лечит. Я вижу, как исчезают кровь в уголках губ Юнана и бледность с его лица, как он на мгновение расслабляется.
– Кресло слева от тебя. Садись, – тихо говорит богиня. Потом переводит взгляд на царя и холодно добавляет: – Саргон, ты тоже. Я не люблю, когда мужчины стоят передо мной на коленях, тем более ниц, ты же знаешь. Мне приходится наклоняться, и я не вижу ваших лиц.
– Как прикажете, великая госпожа, – отвечает царь и, не поднимая глаз, садится в соседнее кресло. Прямо, с достоинством, в отличие от сгорбившегося испуганного Юнана.
Госпожа Шамирам с улыбкой наблюдает. Я чувствую: ей нравится эта игра. Даже словно наяву слышу ее голос: «Ты мой, мой, мой!» Кажется, Саргон тоже его слышит, потому что его руки на золотых подлокотниках на мгновение сжимаются в кулаки. Но тут же расслабляются.
– Так зачем ты хотел меня видеть, царь? – Госпожа кладет локоть на лазуритовый столик и подпирает ладонью щеку.
– Чтобы узнать, всем ли вы довольны, о великая госпожа, – с готовностью отвечает Саргон. Голос его звучит ровно, даже покорно, как и до́лжно говорить смертному с богиней – пусть и царю. – Что я могу сделать, чтобы вы были счастливы?
– Счастлива! – Госпожа Шамирам смеется. Потом качает головой и презрительно добавляет: – Ты не можешь подарить мне счастье. И никогда не мог.
– Конечно, великая госпожа, я всего лишь ничтожный смертный…
– Скажи, Саргон, – перебивает богиня, – ты счастливой хотел меня сделать, когда пытался принести своего сына в жертву? Ты, верно, забыл, что вы все принадлежите мне. С каких это пор рабы решают свою судьбу?
Саргон на мгновение закрывает глаза, но его голос звучит по-прежнему ровно:
– Великая госпожа, я всего лишь ничтожный смертный. Как смею я противиться желанию бога?
Госпожа Шамирам морщится и откидывается на спинку кресла.
– С Дзумудзи я поговорю. Еще один мужчина, решивший, что может мной управлять… И все же, – другим, игривым тоном продолжает она, – мне любопытно, Саргон, отчего ты так нелюбезен к своему сыну? Юноша полон достоинств.
Саргон искоса смотрит на Юнана, весьма красноречиво. Ясно, что он совершенно не понимает, какие у царевича могут быть достоинства. Но говорит обратное:
– Я счастлив, о великая госпожа, что вы их видите.
– Я-то вижу… А вот ты называл его ничтожеством, Саргон, и тем обидел. Почему?
Царь прижимает руки к груди, словно собирается кланяться, и спокойно отвечает:
– Великая госпожа, в мире смертных не место слепцу, тем более – мужчине. Слепой проклят богами.
– Что ты знаешь о богах! – презрительно бросает госпожа Шамирам. Потом добавляет, глядя на царя, словно на червя, посмевшего приблизиться к ее сандалиям: – Ты слеп не меньше, но мнишь себя мужчиной. Надеюсь, ты уяснил, что мне не нравятся жертвоприношения?
– Да, о великая госпожа. Я не посмею перечить богу, который пожелает этого, но объясню, что вы будете гневаться.
– Я буду гневаться, – задумчиво повторяет госпожа Шамирам. – И вот еще что, Саргон: мир смертных удивителен и загадочен для бога, но я хотела бы разобраться, кому все‐таки принадлежит твой сын – тебе или мне?
Я замираю у роскошной кровати, а Юнан сжимается сильнее, словно пытается сделаться меньше. Гнус у его ног умоляюще перебирает передними лапками.
– Вам, о великая госпожа. Как может быть иначе? – еще ниже склоняет голову Саргон. Его защитник вьет вокруг него кольца, то и дело становясь прозрачным.
– Правильно, смертный, – медовый голос богини сочится ядом. – Иначе и быть не может. Так почему на нем твой знак, а не мой? Юнан, покажи.
Помедлив, царевич негнущимися пальцами вытаскивает из-за ворота золотую печать. Саргон бросает на нее быстрый взгляд и снова смотрит на свои руки.
– Великая госпожа, всем в Уруке известно, что ваше покровительство оградит от…
– Ты глуп, смертный! – Госпожа Шамирам нетерпеливо притопывает ногой. – Что мне до того, кто в Уруке знает и что думает о моем покровительстве? Я хочу видеть на твоем сыне мой знак. Мой, а не твой! Так тебе понятнее?
– Да, моя прекрасная госпожа. – Саргон снова на мгновение закрывает глаза и, конечно, не говорит, что свой знак великие боги даруют только тому, кого собираются забрать в качестве жертвы. Госпоже это и так ясно. – Как пожелаете, великая богиня.
– Замечательно, – кривит губы госпожа Шамирам. Даже такая, высокомерная и злая, она – воплощение красоты. – Теперь скажи мне…
Она делает паузу, и Саргон рвано выдыхает, словно загнанный жеребец.
Госпожа Шамирам усмехается и продолжает:
– Отчего здания в моем городе такие неустойчивые?
Вздрогнув, царь поднимает на богиню растерянный взгляд, но тут же его отводит. Очевидно, вопрос стал для него неожиданностью.
– О великая богиня, молю простить глупого смертного, но… мне действительно не постичь смысл ваших слов.
– Глупый смертный! – вздыхает госпожа Шамирам. – Я сегодня вышла на прогулку в город. Здание – кажется, это была школа – рухнуло прямо у меня на глазах. Я недовольна.
Бледный Саргон соскальзывает с кресла на пол – на колени. Кланяется.
– Моя прекрасная госпожа, я выясню, в чем дело. – Его голос звучит внятно и ровно, словно царь не оправдывается, словно этот разговор ему не противен. – Уверяю, виновные будут наказаны. Больше подобное не повторится!
Госпожа Шамирам со скукой смотрит на него – словно червяк у ее сандалий по-прежнему мерзок, но что‐то в нем богиню интересует. Возможно, она и сама не знает что.
– Мне не нужно наказание виновных, Саргон, я хочу, чтобы школы в моем городе не падали. И еще я хочу, чтобы у всех горожан была вода. Чистая вода. Которую можно пить.