В полдень начальник моей личной стражи докладывает, что слепой царевич, позор моего рода, передал сообщение во дворец. «И как же?» – удивляюсь я. Любовники Шамирам принадлежат лишь ей. Если желаешь отдаться богине, будь готов забыть про внешний мир – если, конечно, твоя госпожа не захочет иного. Она бывает благосклонна, как случилось со мной, бывает щедра, если захочет исполнить твое желание. Капризы Шамирам непредсказуемы. Пожелает она, и ты станешь царем, сможешь даже держать гарем. Но чаще мужчины уходят к ней в храм и не возвращаются.
Другими словами, вряд ли Шамирам поинтересовалась, не хочет ли ее новая игрушка написать во дворец. И уж конечно, не предоставила ему любезно посланника.
Однако сообщение было отправлено – не с кем иным, как с моим же соглядатаем. Как слепец распознал его среди других комнатных рабов – не понимаю. Еще удивительнее сообщение: «Великая госпожа желает почтить своим присутствием дом посланца Земли Черного Солнца». И все. Стоило ли ради такого трудиться? Я же буду на пиру и, конечно, увижу богиню. Неужели мальчишка решил показать мне, что он это может – найти моих людей и заставить их делать, что ему угодно? Или здесь что‐то еще? Великая богиня не отдаст слепцу венец, но может поставить над всей Иштарией, а меня сделать марионеткой на троне.
Нет, не бывать этому. Очевидно, я ошибся насчет щенка. Но все поправимо, и пир у Тута прекрасно подойдет. Кого станет винить богиня, если ее игрушка захлебнется кровью? Конечно, хозяина, тем более из Черного Солнца. На меня подозрение не падет – великая госпожа не станет разбираться, кому это выгодно. К тому же вряд ли она полюбила мальчишку так крепко, что станет долго гневаться. Я пришлю ей с десяток других. Слепых, если она того пожелает.
Теперь, когда я знаю, что Шамирам проглотила наживку – еще бы, скучно, наверное, сидеть без пиров у Эрешкигаль, – я обязан это использовать. Царю до́лжно приветствовать богиню, и я сделаю это перед воротами в дом Тута, первым – до хозяина. А потом введу ее в пиршественный зал, словно это мне благоволит Шамирам, а не слепому недоразумению, которое уже показывает зубы.
Нет ничего проще: Тут всегда заставляет гостей ждать у порога. Первое время я злился и входил раньше, чем он успевал соблюсти традицию приветствия. Глупо – это выставляло не в лучшем свете меня, а также давало возможность Туту высмеивать всех иштарцев. «Чего ждать от варваров, которыми правит садовник! Никаких манер. Шел бы лучше в хлев – там ему привычнее». Он пишет это в донесениях своему царю, но хуже того – распускает слухи по городу. Мелкий жук, глист, поедающий львиную тушу изнутри. Будь он навеки проклят!
Но пренебрежение Тута позволяет мне словно бы случайно столкнуться с паланкином Шамирам у самых ворот.
Нельзя смотреть на великую богиню. Не только потому, что непочтительно, – это еще и опасно. Одного взгляда на выходящую из паланкина Шамирам достаточно, чтобы я забыл и ее вздорный нрав, и свою ненависть. Склониться перед ней кажется счастьем. Поцеловать подол ее платья – кощунством. Милостью – коснуться пальцев ее ног. Прекрасная, великая госпожа, что я могу для вас сделать?
Наваждение проходит внезапно – с новым раскатом грома. Я вспоминаю донесения стражи: за стенами Урука ярится буря. Не иначе как божественные супруги снова ссорятся, а страдают, как обычно, смертные. Кого потом обвинят люди? Царя. Не богов же! Боги непогрешимы, не должно быть даже мысли, что они похожи на нас – так же ссорятся и имеют такой же вздорный нрав. О нет, нельзя так даже думать.
Шамирам гладит меня по щеке и улыбается.
– Хватит, Саргон. Встань. Помнишь? Я не люблю мужчин на коленях. Тем более тебя.
Я нащупываю кольцо с шипом – теперь на нем нет яда. Боль отрезвляет.
– Да, великая госпожа. Как прикажете.
Шамирам оглядывается. Уже не царственно, а словно юная любопытная девица, что упросила отца взять любимую дочь на пир. Юнан за ее спиной держится неестественно прямо. Тянет голову, прислушивается. Слепое ничтожество.
– Какой любопытный дом, – голос богини льется медом. – В Земле Черного Солнца теперь все такие?
Правильнее сказать, уродливый – плевок на земле Иштарии. Но Шамирам смотрит на этот длинный одноэтажный амбар с узкими оконцами, расписанный ярко и безвкусно, словно кабак, и улыбается, как будто он ей по душе. Небо, только бы не приказала построить такие по всему Уруку! За ночь. С нее станется.
За разноцветными колоннами перед входом наконец появляется Тут со свитой. Как только не сгибается под тяжестью ожерелья – оно аж до голого пуза свисает! От приторной улыбки посланца Черного Солнца у меня простреливает виски, а великая богиня кривится и недоуменно спрашивает у Юнана:
– Это он?
– Н-наверное, госпожа, – склоняет голову слепой щенок.
Звучит новый раскат грома. Шамирам досадливо кусает губу, а я осторожно отвечаю:
– Великая госпожа, это посланец Земли Черного Солнца. Его имя – Тут.
Богиня вздыхает – и тянется прикрыть нос рукой. О да, от Тута, как обычно, разит – сегодня даже сильнее, потому что вечер выдался жарким и душным.
– Повелитель! – улыбается этот навозник. Черные жучьи глазки блестят, когда он смотрит на Шамирам – открыто, не стесняясь. – Добро пожаловать на мой скромный пир. Я вижу, вы привели с собой наложницу? Или это танцовщица? Зачем же – недостатка в рабынях у меня нет.
– Рабынях? – рычу я в унисон грому, выхватывая из-за пояса кинжал.
Да как смеет этот чужеземец оскорблять нашу богиню! Ему язык за такое отрезать мало – пусть целует ее ноги, пусть молит о прощении, пока кровь пузырится у него на губах!
О Небо, а я так надеялся избежать войны с Черным Солнцем. Не сейчас, дай мне время усилить армию – нам же так необходимы воины!
Мысли путаются, когда стража Тута, как и моя, а также сопровождающая Шамирам, ощетинивается копьями. Даже слепой щенок выхватывает кинжал. Последнее удивляет меня до невозможности: он что, порезаться не боится? Почему‐то клинок в руках слепца кажется едва ли не бо́льшим кощунством, чем сравнение Шамирам с рабыней.
Тут смотрит на это с недоумением. Кто ж ему поверит? Он сотни раз видел в Уруке изображение нашей великой богини, он не мог ее не узнать. Это оскорбление тем страшнее, что, без сомнения, является намеренным, – его нельзя стерпеть.
Не переставая улыбаться, госпожа Шамирам поднимает руку.
– Я не хочу сегодня крови, – звучит в неподвижном воздухе твердый голос.
Наши воины немедленно поднимают наконечники копий и ударяют их пятками по мраморным плитам пола. Помедлив, я тоже убираю кинжал, хотя внутри клокочет гнев. Богиня сегодня милостива. Что ж, я еще успею вырвать навознику его гнусный язык. Пусть будет война, но такое унижение нельзя проглотить.
– Господин Тут, конечно, ошибся, – продолжает Шамирам. Она делает шаг вперед – и стража Тута отступает. Они смотрят на нее как завороженные. Некоторые глупо улыбаются, у одного из рук вываливается копье.
Шамирам в упор глядит на посла.
– Я не рабыня, господин Тут. И не наложница. Ну же, смертный, скажи, кто я?
Тут оседает на колени, затем утыкается лбом в ее ноги.
– Богиня!..
– Вот видишь, как просто. Все-все, хватит, довольно. Я не злюсь. Ты позабавил меня, чужеземец. – Шамирам окидывает царственным взглядом двор. Поднимает брови. – И где же здесь пируют?
Глава 29Пьяная
И о чем я только думала! Развлечься хотела. Забыться. Отдохнуть! Ну-ну. Кто ж знал, что этот скарабей так обожрется! Сколько жертв ему скормили, чтобы получилось это?!
Пир похож на сцену из фильма ужасов: жуки повсюду. Черные, громадные, невидимые для всех, кроме меня. Они щелкают не то жвалами, не то крыльями и удирают с моей дороги, шелестя лапками.
Зато другие гости – вся знать Урука, за двадцать лет почти ничего не поменялось, – а также столы и даже стены буквально кишат ими. Только гордость – а еще понимание, что богиня не может просто взять и сбежать с пира, ничего не объяснив, это, по меньшей мере, странно – меня останавливает. Так я думаю, когда перешагиваю порог и впервые вижу это. Но спустя время начинаю сомневаться: а почему, собственно, не может? Память Шамирам подсказывает: богиня может вообще все. И плевать, если именинник обидится. Подумаешь! Да он же похож на липкое зловонное чудовище, весь облепленный скарабеями. Мамочки, меня от одного его вида выворачивает! У-у-ужас!
Но есть несомненное преимущество даже такого пира: здесь не слышны раскаты грома. Там, снаружи, бесится Дзумудзи, с которым надо что‐то делать. А здесь всего лишь жуки. Из двух зол я выбираю второе – жуки от меня хотя бы ничего не требуют.
Но картина все равно мерзкая. Просторный зал тонет в полумраке. Это все моя привычка к электрическому освещению, для местных здесь наверняка очень даже удобно. Длинные столы ломятся от блюд, наверное, аппетитных, если забыть про жуков, которые буквально всюду. Мне стол устанавливают отдельно и на почтительном возвышении. И делают это так быстро, что закрадывается подозрение: хозяин просто уступил свой. Чуть ниже накрывают еще один – для Юнана. И в отдалении, по бокам, размещаются остальные гости, которые встают с колен только после того, как я милостиво им разрешаю.
Жуки обходят нас стороной. Я поглядываю на блюда с фруктами и засахаренными цветами, сглатываю и понимаю, что аппетит безнадежно испорчен.
Юнан тоже ничего не ест, молчит и вообще изображает из себя мебель. А вот его дух-защитник ведет себя совершенно иначе. Он с азартом топчет посмевших приблизиться жуков и строит мне глазки: мол, богинюшка, смилуйся, покорми бедную крыску!
Лииса, с которой я так и не поговорила, жмется к царевичу и виновато смотрит на меня. Похоже, не понимает, что ей теперь делать. Признаться, я тоже. Обратно на небо отправить не могу. Защитник мне не нужен. Прислужником против воли делать не стану. Что же остается?
– Хилина, – шепчет царевич мне на ухо, когда я пытаюсь подсесть ближе, – ничего не ешь и не пей.