– Это твой долг! Твоя обязанность! Твоя суть! Почему ты ему не помогаешь?! Помогай!
– Угомонитесь, – шипит змей, высовываясь из-за ворота Саргона.
Я замираю от неожиданности, а Гнус, вывернувшись, падает на землю. И, баюкая голый хвост, скалится:
– Истеричка!
– Никчемное ничтожество! – вскрикиваю я.
– Прямо как мой человек, которого ты так любишь!
– А ну иди сюда!
– Я сказал: угомонитесь.
Дух-змей сейчас размером с ящерицу. И он, и Гнус в плену усохли – одна я не меняюсь. Но это единственное мое достижение. В остальном я совершенно бесполезна. Бессильна. На что только рассчитывала, когда предала госпожу и отправилась за Юнаном? Это я, я никчемная! Я не могу поднять руку даже на вражеских воинов, потому что мне их… мне их… жа-а-алко! Не могу, и все. И это я, которая думала напасть на бога-льва и даже на госпожу? Я глупа. Гнус прав: я просто дура. Чего бы я добилась? Меня бы уничтожили.
Предводитель чужеземцев командует привал. Глотая слезы, я слежу, как Юнану дают напиться. Вижу, как он испуган, как ему плохо, как он нездоров. А я всего лишь дух и никак не могу его утешить, он не видит меня, не чувствует, не слышит!
– Дура, – вздыхает Гнус, когда я оседаю на пол рядом с Юнаном и рыдаю.
Да! Да, дура! У меня ничего не получается, я могу лишь тащиться за любимым, и смотреть, и… И молить Небо смилостивиться.
Я проклята. Я точно проклята за то, что отказалась от госпожи Шамирам и не выполнила приказ господина Дзумудзи. Под землей мне страшно, остается лишь молиться. Но боги, конечно, остаются глухи. А как иначе? Я же предательница. Земля должна разверзнуться у моих ног – и сотни, нет, тысячи демонов растерзают меня. О Небо, что я наделала!
– Цапнуть ее? – Гнус крутится рядом.
– Цапни, – соглашается змей, мерцая. Кажется, он еще уменьшился.
Гнус встает на задние лапы и идет ко мне бочком. Его когти клацают по полу – даже странно, что никто не слышит.
– Щас цапну!
– А я тебе хвост оторву!
Гнус фыркает, потом опускается на четыре лапы. По-крысиному замирает, шевелит длинным носом. Потом спокойно интересуется:
– Ну? Ты успокоилась?
Я прячу лицо в ладонях.
– Н-н-нет!
Тогда Гнус садится рядом, приваливается пушистым, теплым боком ко мне. Его близость неожиданно приятна. И просит, заботливо, прямо как Юнан, когда обращается к великой госпоже:
– Лииса, хватит.
Я хлюпаю носом.
– Все пропало! Все! Я так виновата! Я плохой дух-защитник!
– Ты не дух-защитник, – шипит змей с плеча царя.
От неожиданности я даже плакать перестаю.
А он продолжает:
– И никогда им не была.
– Чт-что?
Глаза змея блестят в сумраке, как у вечно голодных галлу, присутствием которых здесь повсюду буквально разит.
– Защитника не привязывают к человеку, радуга, – презрительно говорит он.
– Но… Как? Я же видела! Люди… обряд… с пеленой новорожденного…
– Лииса, ну какая же ты дурочка! – стонет Гнус. – Какой обряд, какие люди! Ты слишком долго возишься со смертными, вот и нахваталась.
– Но…
Гнус тяжело вздыхает и принимается объяснять:
– Обряды – это для людей. Они мнят, будто могут нами управлять. Но они не могут. Вот ты – ты видишь на мне цепь? А на нем? – Он тычет когтем в сторону змея. – Нет! Защитник, Лииса, – это отражение смертного в мире духов. На самом деле я родился вместе с этим никчемным мальчишкой. Куда он – туда и я, иначе быть не может. Я умру вместе с ним. Понимаешь? Его не будет – и меня тоже. Мы не духи природы, мы смертны, как люди.
– Но ты же… ты же хотел избавиться от Юнана! Ты его ненавидишь!
Гнус вздыхает так тяжко, словно я, дитя несмышленое, не знаю очевидных вещей.
– Я – это тоже он, Лииса. Это он себя ненавидит. Это он мечтает от себя избавиться и наивно полагает, что в новой жизни будет лучше. Вот только новой жизни не будет, мы‐то знаем. Люди живут один раз. А потом умирают. Мечтатель он. И я. – Гнус вдруг улыбается и с болезненной нежностью смотрит на Юнана. А потом говорит: – Ну что, все еще любишь своего ненаглядного царевича?
Если бы земля сейчас и впрямь ушла у меня из-под ног, я бы и то меньше удивилась. О чем говорит эта крыса? Он не Юнан! Юнан совсем другой! Лучше!
Я беспомощно смотрю на змея, который, спустившись с плеча Саргона, слушает нас с невозмутимым видом. Пусть скажет, что Гнус несет чепуху. Ведь чепуху же!
Но он говорит:
– Это правда.
Земля действительно уходит у меня из-под ног. Вот только галлу не появляются, потому что я никчемный дух, может, даже их не достойна. Едва в обморок не падаю, словно смертная!
– А может, тебя все‐таки цапнуть? – задумчиво предлагает Гнус, похлопывая лапой по моей щеке. – Я когда моего слабака цапаю, ему сразу легче становится. Ну-ка…
Щеку обжигает болью.
– Ай! – вскрикиваю я. – Мерзкая крыса!
– Ну вот, сразу помогло, – отбежав, хихикает Гнус. – Лииса, дорогая, чем рыдать, лучше и правда помоги.
– Но я ничего не умею!
Змей Саргона высовывает неожиданно длинный язык и свистит:
– Иногда гордость неуместна.
– Мы расскажем, – поясняет Гнус. – Ты бывший природный дух – конечно, ты не умеешь. Но ты едва не лопаешься от благодати. Она способна наделить тебя такой силой, какая может быть у одного лишь бога. То есть у богини.
– Силой и знанием, – добавляет змей. – Ты же бывшая радуга. Как ты узнавала, когда тебе время появиться?
– Дождь и ветер говорили мне, – удивленно отвечаю я. Это же так очевидно. – Я слушала… Просто слушала.
Змей распахивает пасть, словно улыбается. Жуткое зрелище – у него острые, как иглы, клыки, наверняка ядовитые. Он шипит:
– Слушай сейчас.
– Что? Как?
– Слушай.
Я слушаю. Ничего не получается – естественно, я же никчемная, глупая, предательница. Мое существование – ошибка…
– Да не себя, – фыркает Гнус, когда я снова принимаюсь рыдать. – Лииса, ты слишком очеловечилась. Оставь людям попытки определиться, насколько они хороши и чего достойны. Ты же любишь моего слабака – так помоги ему. Ты можешь. Давай!
– Он не слабак, – огрызаюсь я и изо всех сил пытаюсь сосредоточиться.
Мало-помалу тишина наполняется шелестом голосов. Камни поют приветственный гимн госпоже Шамирам – они приняли меня, наполненную медовой благодатью, за нее. С их помощью я узнаю, где найти потайной ход, как открыть стену и обезвредить ловушки.
«Славься, великая госпожа, – отзывается пыль под ногами. – Мы были когда‐то людьми, давно, даже воспоминаний о нас не осталось, но и так мы служим тебе».
– Можешь же, – улыбается Гнус, и я впервые замечаю, что его голос похож на Юнана. – Осталось только достучаться до моего калеки.
Он что‐то делает – не знаю что, но Юнан поднимает голову и шепчет: «Фейха». Я глажу его лицо, целую щеки – он улыбается потрескавшимися губами, успокаивается.
– Лииса! – шипит Гнус. – Оставь свои нежности, по делу давай! Выберемся, тогда и намилуетесь.
Змей наблюдает с плеча Саргона молча. Позже, уже после побега, он шипяще смеется, высунув раздвоенный язык, когда царь признается, что заблудился.
– Зря спасали, – ворчит Гнус. – Толку от него!
– Твой калека лишь языком молоть горазд, – снисходит до ответа змей. – Пусть отдаст моему человеку оружие. А то порежется.
– Без моего калеки твой царь навсегда останется в этом подземелье.
– Навсегда? – шипит змей. – А твой щенок не хочет остаться здесь навсегда? Зачем ему возвращаться? Он же…
– Прекратите, – перебиваю я, прислушиваясь к камням. – Никто никуда не вернется. Назад пути… нет.
На мгновение наступает тишина.
– То есть как – нет? – хрипит Гнус. – Куда же он делся?
Змей просто смотрит, и я съеживаюсь под его взглядом.
– Никуда. Но там… галлу.
Мы все вздрагиваем – и смертные тоже, потому что от рычания демонов дрожат стены, а с потолка сыпется песок.
– Кинжал! – требуют в унисон Саргон и змей.
– А-а-а! – вопит Гнус и кусает Юнана за руку.
Тот роняет клинок, царь тут же его подбирает и торопливо оглядывается.
– Успокойся, мальчишка, лучше прислушайся. – Царь изо всех сил старается не выглядеть взволнованным. – Куда нам идти. Ну?!
– Да, Лииса, куда? – машет лапками Гнус.
– Налево, – говорю я, и через паузу повторяет Юнан.
– Бегом! – приказывают змей с Саргоном, у которых словно один голос на двоих.
Юнан не может бежать – он спотыкается, оседает на пол, а мои руки проходят сквозь него. Бесполезная – сейчас я особенно остро это чувствую, однако времени на самобичевание нет. Я встречаюсь взглядом со змеем и выдыхаю:
– Бросишь его – останусь с ним. Без нас не выберетесь.
Змей исчезает у Саргона за пазухой, и царь, помедлив, возвращается. Хватает дрожащего сына за руку, рычит:
– Цепляйся за плечи, я тебя понесу.
Это сродни чуду, думается мне, хотя Саргон, конечно, просто хочет жить. Однако бежать быстро с Юнаном на спине он не может, и я, ловя отчаянные взгляды духов-защитников, умоляю камни, землю, небо – кого‐нибудь! – смилостивиться и помочь нам. Умолять я умею хорошо.
Выход – расщелина наружу – открывается как раз, когда галлу появляются за поворотом. Еще бесформенные, не напившиеся человеческого ужаса ледяные сгустки голода, о котором даже думать страшно. Я останавливаюсь у щели в потолке, за которой раскинулось необычайно яркое звездное небо. Змей скользит по камням, Саргон лезет следом, стиснув зубы, цепляясь за выступы ровно там, где до этого прополз его защитник. Гнус, вереща, подталкивает Юнана, который скорее мешает отцу, чем помогает. Я поворачиваюсь к галлу – в ледяной тьме разом загораются десятки глаз.
Саргон и Юнан исчезают в звездном окошке.
– Лииса, давай же! – Гнус появляется в расщелине, свешивается, тянет ко мне лапы. Он слишком высоко, мне не добраться.
Я прислоняюсь к стене, собирая последние крохи благодати, хотя сердце от ужаса готово выпрыгнуть из груди. И тут по камням ко мне соскальзывает змей.