Когда дверь в комнату открывается, я едва успеваю прийти в себя – стать невидимым и не испепелить смертную женщину за то, что потревожила если не дочь, то хотя бы меня.
– Лена? Ты спишь?
Девочка вздрагивает, но я кладу ладонь на ее лоб, и она засыпает еще крепче.
– Лена? – снова зовет женщина. – Я хотела попрощаться.
«Уходи, – думаю я. – Разве мало вокруг тебя благодати Шамирам? Она уже призвала для тебя сладкую судьбу. Довольно. Что бы ты ни сделала для моей жены, больше она тебе ничего не должна».
– Прости, – голос женщины такой же тусклый, как и она сама, – но так будет правильно. Тебе лучше одной. Ты поймешь. Конечно, поймешь.
Она судорожно вздыхает и очень аккуратно закрывает дверь.
Я убираю руку со лба смертной и едва не смеюсь над былым наваждением. Зачем мне оставаться? Шамирам я не нужен. У нее здесь свои игры, мне в них нет места.
– Дзумудзи, – бормочет смертная и улыбается.
Избегая смотреть на нее, я снимаю с шеи оплетенное шнурком сердце. Когда‐то оно сияло ярче солнца, но минули века, и оно погасло, обратилось в камень, став на вид не чудеснее обычной гальки. Перестало греть. Наскучило Шамирам.
Я кладу его на кровать рядом с девочкой. Замираю, когда тонкие пальцы сжимают шнурок. Смертная вздыхает, не просыпаясь, а мне мерещится искра внутри камня. Только этого не может быть, ведь у Шамирам недостанет сил его пробудить. Теперь она всего лишь слабая богиня в теле обычной смертной. И если ей этого довольно – да будет так.
Больше не оглядываясь, я покидаю комнату, едва не столкнувшись на крыльце с женщиной, матерью смертной девочки Лены. Мужчина рядом с ней как раз во вкусе Шамирам: высокий, широкоплечий и услужливый. Он без слов забирает у женщины сумки, потом проверяет, удобно ли она устроилась. Тепло ли ей, не хочет ли она чего‐нибудь.
Я наблюдаю, как они уезжают, и думаю, что эта тусклая женщина все же умна. Шамирам забрала бы ее мужчину за одну эту услужливость.
Но меня это не касается. Я покидаю стылый серый мир – не без удовольствия. И даже с облегчением. Дело сделано, решение принято. Шамирам я больше не увижу, но это и к лучшему. Достаточно я терзался и позволял вовлечь себя в ее игры.
Мне даже хочется уничтожить людей прямо сейчас. Прав Отец: что может быть проще? Всего‐то обрушить на них бурю, какой еще не бывало. День-два, и даже воспоминаний не останется. Зачем Мать создала эти жалкие подобия нас? Мир без них был чище.
Где‐то он таким и остался – скажем, на этом священном, а значит, запретном для простых смертных лугу. Я стою по пояс в траве и смотрю, как далеко на востоке разгорается рассвет. Звезды медленно гаснут, воздух наполняется ароматом полевых цветов, полоска горизонта светлеет, сумрак растворяется, а небо становится золотым.
Это красиво и привычно: четкая, слаженная работа духов. Порядок, который так любит Отец – и я вместе с ним.
А если действительно очистить мир от смертных сейчас? Отец зачем‐то велел подождать три месяца. Хотел, чтобы Мать пробудилась ото сна, узнала о его решении и умоляла от него отказаться? Не знаю, но вряд ли Отец прогневается, если я начну раньше. Мать же все равно узнает. Разве не лучше поскорее все закончить?
К тому же гнев Отца вряд ли будет меня волновать потом, когда Мать проснется. Она обрушит на меня свой. Что может быть хуже? Ничего. И наглядный тому пример – судьба нашего мятежного брата-солнца.
Давным-давно, когда Отец с Матерью еще жили в согласии, у них появился первый бог-сын – лучезарный У́ту. Говорят, он мог создавать жизнь наравне с Отцом и Матерью. После него никто не был так же могуществен – даже Шамирам, старшая из нас.
Она появилась позже, когда Уту захотел себе жену. Не знаю, решил ли он, что Шамирам станет любить его безусловно лишь потому, что создана для него. Если так, то его ждало жестокое разочарование: Шамирам ему отказала. Он зажег для нее звезды и луну, чтобы вечно они украшали небосвод как символы его любви. Но гордая богиня все равно его отвергла.
Помню, как спросил ее: «Почему?» Боялся повторить его ошибку. Меня создали для Шамирам уже после того, как судьба Уту была решена. Отец и Мать не желали, чтобы дочери было одиноко.
«Потому что он не любил меня, Дзумудзи, – ответила Шамирам. – Ты не говорил с ним, иначе сразу бы понял. Уту – лучезарный гордец, который ежедневно кому‐то что‐то доказывал. Я была нужна ему как трофей и лишь потому, что выбора не было. А еще – потому, что отказала».
«Но неужели тебе не было лестно? Звезды и луна так красивы, а он подарил их тебе!»
Шамирам в ответ рассмеялась: «Красивы, не спорю. Но зачем они мне? Уту их сотворил, чтобы я восхищалась: ах, как он могуществен. Его не интересовало, нужны ли они мне, хочу ли я их. Просто однажды небо засияло, а он заявил: “Это для тебя”. Потом очень удивился, когда я ответила: “Благодарю, но не стоило”».
Обиженный Уту сошел с небес на землю и основал страну, которая сейчас носит название Черное Солнце. Смертных тогда не было – Матери еще не пришло в голову слепить из глины фигурку и вдохнуть в нее жизнь. Вместо людей Уту создал духов, почти равных по силе богам, и населил ими свое царство.
«Когда Отец узнал, – рассказывала Шамирам, – он был в бешенстве».
«Но почему?»
«Что ты, Дзумудзи, это же непорядок! Не вписывалось самовольство Уту в Отцовский план. А значит, должно было исчезнуть».
Отец действительно призвал к себе сына и повелел вернуться на небо. Уту отказался. Больше того, он обвинил Отца в зависти и попросил отпустить его царствовать. «Чем я хуже тебя? Ничем».
Так началась первая в мире война: моря кипели, земля высыхала, горы крошились.
«Самое забавное, что никто в итоге не получил того, чего хотел, – вздыхала Шамирам. – Отец потерял мир, в котором так долго наводил порядок, а Уту – свой ненаглядный клочок земли, где мнил себя господином».
«А что же Мать?»
«Наблюдала и не вмешивалась. Как и я. Нам не было дела до войны. Признаться, мы обе понять не могли, что послужило ее причиной и почему нужно было стольким жертвовать для победы».
Уту и правда был могуществен: шли века, а ни одна из сторон не могла одержать верх. Пока не вмешалась третья.
Шамирам рассказывала так: «Мне надоело. Земля горела, небеса пылали, и только на горе Уту оставалось некое подобие благополучия. Его духи хотя бы не ходили с кислой миной, как Мать, и не срывали на других злость, как Отец».
Шамирам объявила, что отправляется к брату, дабы убедить его сдаться.
А Уту решил, что сестра наконец выбрала его сторону. «Снова принялся творить для меня звезды. Видишь, Дзумудзи, как их много? Таково самомнение нашего брата».
Тем временем Отец объявил, что Уту похитил Шамирам и теперь держит ее в плену. Даже как будто пытает.
«Думаю, – говорила Шамирам, – кто‐то из духов Уту его предал. Мать не поверила бы Отцу без доказательств».
Так или иначе, но гнев Матери оказался куда страшнее гнева Отца. Она разрушила оплот Уту, уничтожила его духов. «Не всех, – добавляла Шамирам. – Некоторых мне удалось увести».
А самого Уту Мать прокляла. С тех пор каждое утро лучезарный бог садится на сияющую колесницу и едет по небу, только чтобы вечером, умирая, омыть его своей кровью.
Так в наш мир пришла смерть. А у Шамирам появилась младшая сестра Эрешкигаль. Но это уже другая история.
С тех пор никто не смел бросить вызов Отцу. Только Шамирам – когда снова и снова спасала людей от его гнева.
«Ты не боишься, что с тобой сделают то же, что и с Уту?» – спросил я однажды. Шамирам рассмеялась: «Конечно, нет. Уту намеренно повздорил с Отцом, а я никогда так не поступлю. Зачем? Своего можно добиться не только силой».
Я смотрю на сияющую колесницу брата и понимаю, что меня ждет нечто похожее. Мать обещала превратить убийцу людей в камень. Но только ли?
Еще не поздно вернуться к Шамирам, упасть ей в ноги и просить вернуться. Она смягчит гнев Отца, ее он послушает.
Я заставляю себя не двигаться и смотреть на солнце. Ничего не выйдет. Шамирам не согласится, мое унижение ни к чему не приведет. Я знаю ее достаточно, чтобы предсказать: она может сделать вид, что сочувствует, а сама использует меня и ничего не даст взамен.
Смешно. Если выполню приказ Отца – прогневаю Мать, если откажусь – рассердится Отец.
Выхода нет. Я должен смириться и принять это.
Но у меня не получается.
Глава 5Лишняя
Мне снится, что я собираю мужские сердца в шкатулку. Вообще‐то на настоящий орган они вовсе не похожи, больше напоминают звезды и поначалу, сияя, жгут мне руки. Украшения, достойные богини. Но время идет, сердца угасают, как и мужчины, которые их подарили. И от тех, и от других я избавляюсь. Не стану же я хранить наряд, который износился, даже если с ним связаны приятные воспоминания? Зачем? Мне сошьют новый.
Десятки, сотни мужчин – и их сердец. Я купаюсь в любви, пресыщаюсь страстью, но мне все мало. И тогда…
Сон обрывается, как всегда, на самом интересном месте. Мне еще чудится в руке одно из окаменевших сердец – тех, что больше не греют. Нет-нет да в них мелькнет искра, но не больше.
Я моргаю, однако камень не исчезает. Он теплый и действительно искрится.
Боже, как голова болит! И горло. Кажется, я вчера простыла, пока бегала по улице без куртки. Интересно: Серый мне вроде бы не привиделся, а вот кафе и странный мальчик наверняка приснились. А мама с ее Володей? Ну, это уж точно сон, мама меня не бросит.
Я сажусь и рассматриваю затейливую шнуровку, оплетающую камень. Красивая. Не помню, как он у меня оказался, но весь вчерашний вечер в памяти размывается, а значит, я вполне могла сама эту поделку откуда‐нибудь притащить. Не первый раз – я люблю такие авторские работы. Чтобы «не как у всех» и стильно.
А все‐таки – что вчера было? Может, и Серый приснился? Мы с Тёмой о нем говорили, вот и… Хм. Ладно, черт с ним.
– Ма-а-ам? – робко зову я. – Ты дома?