В ответ тишина.
На часах полвосьмого, значит, мама еще не ушла. Сегодня пятница, ей пора на работу. Проспала, наверное.
– Ма-а-ам, пора вставать, – уже тише добавляю я, потому что горло неприятно саднит и лучше его не напрягать.
Снова нет ответа. Вот соня!
Зевая, я бреду на кухню, ставлю чайник, жарю омлет. Потом делаю кофе, собираю все это на поднос и иду в ее комнату.
– Мам, ты опозда…
Комната пуста. Кровать аккуратно застелена, дверца шкафа приоткрыта. Книги по архитектуре – мамины любимые – исчезли.
Я ставлю поднос на журнальный столик и замечаю записку:
«Тебе будет лучше без меня».
Буквы скачут, слева на бумаге пятно.
Ну что ж, теперь я знаю, что Володя мне точно не приснился.
Мамин телефон молчит. Я слушаю гудки и понимаю, что меня, похоже, отправили в черный список.
Ах так?! Тогда я… Тогда, мама, я съем твой завтрак!
Это все, на что хватает моего спокойствия – или, вернее сказать, шока. Я уминаю омлет, едва не захлебываюсь кофе. А потом кричу так, словно меня режут. За стенкой даже соседская вечная дрель затихает.
Не помогает – только горло сильнее болит. А злость никуда не исчезает. Да, я зла! Сейчас что‐нибудь сломаю!
Звонит телефон.
Я замираю и, прочистив горло, не глядя провожу пальцем по экрану.
– Лена, у тебя все в порядке?
Тёма. Ну конечно. Черт! Нет, у меня не все в порядке! Меня бросили! Как надоевшую собаку! Только с будкой! И то еще не факт. Как она могла, как?!
– Просто уже почти восемь, – добавляет Тёма.
«Мне плевать!» – чуть не кричу я. Но перед глазами появляется образ Тёмы, преданно ждущего у крыльца. Наверняка с семи, с него станется. Замерзшего, уставшего. Он этого не заслуживает.
– У тебя же олимпиада, ты на сбор опоздаешь, – хриплю я.
А в ответ взволнованно:
– Лен, ты не заболела?
Точно! Я ж заболела.
Старательно кашляю в трубку:
– Да, Тём, прости, неважно себя чувствую. Я еще посплю, а ты иди, ладно? Я сегодня дома.
Он верит. Еще бы – он всегда мне верит. Наверное, если я скажу, что небо зеленое, а земля квадратная, он и тогда согласится.
– Я тебя разбудил, да? – Его голос мигом становится виноватым. – Я звонил, но ты не отвечала.
Конечно, я же была очень занята, пока истерила.
– Удачи, Тём, – хриплю я, надеясь, что хотя бы мои слова его успокоят. – Победи там всех. Ни пуха.
– К черту, – отвечает он. – У тебя есть лекарства? Можно я зайду к тебе потом? И обед занесу.
Да что же это!.. Мне кажется, еще немного, и я лопну – от гнева, стыда, жалости и беспощадной несправедливости.
– Лен? Можно мне сейчас зайти? Открой, а?
– Не надо. – Я опять кашляю, кашель хорошо маскирует всхлипы. – Ты же заразишься. Тём, иди, дай… – Я беру себя в руки и добавляю: – Дай уже поспать, а?
И отключаюсь.
Он уходит – я наблюдаю в окно, спрятавшись за занавесками. Мне очень хочется, чтобы все было не так, чтобы он вернулся, а потом… А потом его сердце потухло бы, как серая галька. Господи, что я несу!
На кухне старые, еще бабушкины часы с кукушкой отбивают восемь. Надо собраться, думаю я. Надо что‐то делать. Что‐то решать.
О, точно! Надо покончить со школой! Выпускной класс, ЕГЭ – на кой черт оно мне надо? Я собиралась уйти после девятого, но как же! Мама завелась со своим «ты должна поступить в университет, ты должна доучиться». Зачем? Мне колледжа за глаза хватит. Но мама капала и капала на мозги, и совсем плохо стало, когда о моем решении узнала бабушка. Она долго орала на маму по телефону, а мама, соответственно, долго и со слезами уговаривала меня «не совершать ошибки, не ломать себе жизнь». Всему виной семейная традиция: все учились в университете, и ты никуда не денешься.
Я и не делась. Даже мечтала о театральном. Или о дизайне – никак не могла выбрать. Школа окончательно стала моим кошмаром, и если б не Тёма, алгебру я давно бы завалила.
Так вот, ничто теперь не мешает мне с этим кошмаром покончить! Пойду и лично скажу директрисе, чтоб больше она меня не беспокоила. И документы заберу. Имею же право? Или нет? Да и черт с ним! А потом… потом…
Что это глупо, по-детски и на директрису не подействует, я подумала, конечно. Вскользь. Ну очень хочется на ком‐то злость сорвать! А в школе, кстати, Серый. Ну что, милый, правда вчера была или сон, не знаю, но, если ты еще раз меня тронешь, я тебя познакомлю с моим лучшим другом шокером. Он тебе понравится, обещаю.
Первым уроком сегодня как раз алгебра, и мне везет: математик опаздывает (олимпиадников, наверное, отправляет).
В классе с каждым моим шагом нарастает тишина. Точнее, монотонное «шу-шу-шу», особенно со стороны девочек. Кто‐то вытягивает ногу, чтобы я споткнулась, кто‐то закатывает глаза, мол, снова эта разоделась, хотя я никогда в школу не наряжалась. Но это неважно, потому что, даже явись я в балахоне, парни все равно будут на меня пялиться, а девчонки – обзывать подстилкой.
Ненавижу их всех.
– Ого, кто к нам пришел! – Серый с последней парты беззастенчиво рассматривает меня, а я – его.
Синяк под глазом вроде мой, еще с того раза в туалете, а больше ничего и нет. Зато меня пробирает дрожь. Я сразу вдруг понимаю: нет, это мне вчера не приснилось.
Серый что‐то еще добавляет, его друзья гогочут и улюлюкают, а я думаю: ты мне за все сейчас, гад, ответишь. Думаешь, ты такой крутой? Ну-ну. Глянь, как у тебя рубашка удобно на груди расстегнута. Шокер у меня не мощный, убить не убьет и даже не покалечит. А вот организовать тебе, сволочь, обморок я им могу.
Вот тебе!
Улюлюканье обрывается.
Серый валится в проход между партами. Я смотрю на него секунду – дышит, гад, конечно, – потом отворачиваюсь и иду к двери, когда та распахивается у меня перед носом.
– Любимова! – рявкает завуч.
– Да здесь я.
Завуч таращится на меня так, словно я притащила в школу винтовку и грожу расстрелять здесь всех к чертовой матери.
– К директору! Щас же!
– Иду, – со вздохом говорю я и убираю шокер от греха подальше, а то заберут, а новый денег стоит, да еще и шестнадцатилетней мне его не продадут.
За спиной шепчутся одноклассники. Кто‐то подает здравую мысль позвать медсестру. Кто‐то пытается помочь пришедшему в себя Серому подняться.
Да пошли вы все!
Татьяна Ивановна Грымза, наш директор – ха, не только мне «повезло» с фамилией, – упражняется в ораторском искусстве. На мне. Попросту говоря, орет:
– Это незаконно! Я должна вызвать полицию!
«Никого ты не вызовешь, – думаю я. – Трясешься за репутацию школы». Месяц назад, когда Серый с друзьями избили кого‐то из младших классов на заднем дворе, Грымза тоже орала. Скорую потом вызвали в соседний квартал, где жертва Серого каким‐то чудом оказалась. А что? Не на территории школы и после уроков. Не прикопаешься.
– Тебе повезло, что с бедным мальчиком все в порядке, – говорит наконец директриса нормальным голосом. – Ты могла нанести непоправимый вред его здоровью, ты это понимаешь?
А если бы этот бедный мальчик изнасиловал меня прямо в школе, я бы тоже очутилась в соседнем квартале? И как всегда – «сама виновата»?
Я поднимаю голову и старательно улыбаюсь.
– А вы понимаете, что цвет этой помады вам не идет? Вы с ним похожи на клоуна.
– Что? – выдыхает директриса. И тут же растерянно добавляет: – Но это же «Шанель»…
– Да хоть «Герлен» с алмазами. Лучше потратьте деньги на толкового косметолога. У меня есть пара контактов, я вам их оставлю, если хотите. Пройдите процедуры, подтяжку, возможно, уколы. Разберитесь с порами – если пудрить пористое лицо, да еще и с жирной, как у вас, кожей, получится обратный эффект. Пудра забьется в поры и все выделит, а не скроет. – Я поднимаю брови и позволяю себе самоуверенно усмехнуться. – Посмотрите в зеркало. Вас ничего не смущает?
Грымза сглатывает и, похоже, машинально тянется в ящик стола. Наверное, держит там косметичку.
А я вхожу во вкус:
– Еще вам нужен хороший колорист. Вам не идет холодный цвет волос, сразу плюс десять лет к возрасту. Это и одежды касается. Между прочим, вы давно измерялись? Эта блузка не должна так сидеть, особенно в области груди. Вы комфортно себя чувствуете?..
– Родителей! – перебивает директриса. – В школу! Немедленно!
Меня разбирает смех.
– Да без проблем. Звоните, давайте. Может, хоть вам она ответит. Подсказать номер?
Мама действительно отвечает. Грымзе, постороннему человеку, а не мне, дочери. От этого так горько, что хочется посильнее ужалить директрису. Низко и некрасиво так поступать, но прямо сейчас мне плевать.
– Пока ждем, – говорю я, когда Грымза кладет трубку, – послушайте, какой стиль одежды будет на вас идеально смотреться. Между прочим, вы знаете, что это подделка, а не «Луи Виттон»?
Очевидно, нет. Директриса в лучших комедийных традициях хватает сумочку.
– Замолчи! Как ты смеешь?!
– Вам, наверное, кто‐то значимый ее подарил? – Я продолжаю улыбаться. Дорогуша, слышала бы ты, какие истерики мне Золушки закатывают! Ты им и в подметки не годишься. – Не волнуйтесь, подделка хорошая. Я подскажу, как можно ее обыграть…
Директриса встает и вместе с сумочкой принимается пятиться к двери. Но я сижу к выходу ближе и оказываюсь там раньше.
– Первым делом нужно определиться с цветами. Уверена, вам подойдет серый. Вы не пробовали? Не мышиный серый, конечно, а, к примеру, стальной. Или серебряный? Гейнсборо? Циркон? Муссон?
Директриса снова пятится – на этот раз к столу.
Так мы следующие полчаса и ходим кругами. Я успеваю рассказать про узоры и текстуры тканей, потом про основы минимализма – Грымзе он явно по душе. Или она просто не подозревает, что аксессуары – мастхев в законченном образе.
Бледная, запыхавшаяся мама врывается в кабинет, когда Грымза уже на последнем издыхании. Я замолкаю и морщусь, потому что первым делом мама принимается извиняться. А Грымза, придя в себя, снова орет: «Вы знали, что ваша дочь носит в школу электрошокер?!»