— Да, это помогло нам при идентификации отпечатков. Он служил в армии с девяностого по девяносто второй год.
— В каких войсках? — Не дождавшись от Мура немедленного ответа, Габриэль вопросительно взглянул на него: — Чему он обучался?
— Обезвреживанию неразорвавшихся бомб и снарядов.
— Бомб? — переспросила Маура и удивленно посмотрела на Мура. — Если он знает, как обезвреживать их, возможно, он знает, и как их делать.
— Ты говорил, что он отслужил всего два года, — заметил Габриэль и сам не узнал собственного голоса. Таким он был спокойным, хладнокровным, чужим.
— У него были… неприятности за границей во время службы в Кувейте, — сказал Мур. — Он был уволен с лишением прав и привилегий.
— Почему?
— Нарушал приказы. Ударил офицера. Постоянно конфликтовал с сослуживцами. Возникли даже опасения, что у него не все в порядке с психикой. Похоже, он страдал паранойей.
Слова Мура сыпались одно за другим, как жестокие удары, выгоняющие воздух из легких Габриэля.
— Боже, — пробормотал он. — Это все меняет.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась Маура.
Дин взглянул на нее.
— Мы больше не можем терять ни минуты. Необходимо вытащить ее оттуда немедленно.
— А как же переговоры? Мы же хотели тянуть время.
— Здесь это не годится. Этот человек не просто психопат, он уже убил полицейского.
— Он не знает, что Джейн коп, — сказал Мур. — И мы не позволим ему узнать об этом. Послушай, в нашем случае действуют все те же принципы. Чем дольше удерживают заложников, тем лучше бывает исход. Переговоры приносят свои плоды.
Габриэль указал на экран компьютера.
— Как, черт возьми, ты собираешься вести переговоры с таким ублюдком?
— Это можно сделать. И нужно.
— Правильно, там ведь не твоя жена! — Дин заметил удивленный взгляд Мауры и отвернулся, пытаясь взять себя в руки.
Когда заговорил Мур, его голос прозвучал тихо и мягко.
— То, что ты сейчас испытываешь… то, что тебе приходится переживать… знаешь, я прошел через это. Я прекрасно понимаю тебя. Два года назад мою жену Кэтрин похитил человек, тебе хорошо знакомый. Уоррен Хойт.
Хирург. Конечно, Габриэль помнил его. Преступник, который по ночам пробирался в дома к спящим женщинам, и те, просыпаясь, обнаруживали в своих спальнях чудовище. Именно последствия деяний Хойта впервые привели Габриэля в Бостон год назад. Сейчас он вдруг понял, что Хирург — та самая нить, которой все они связаны. Мур и Габриэль, Джейн и Маура. Все они так или иначе соприкоснулись со злом.
— Я знал, что она у Хойта, — сказал Мур. — И не мог ничего поделать. Даже придумать не мог, как спасти ее. Я бы, не задумываясь, отдал свою жизнь за нее. Но все, что я мог, — это сидеть и ждать. Самое ужасное, что я знал, какую участь он ей уготовил. Я был на вскрытиях других жертв. Видел, какие следы оставляет его скальпель. Да, я очень хорошо понимаю твои чувства. И поверь мне, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти Джейн. Не потому, что она моя коллега, и не потому, что она твоя жена. А потому, что именно ей я обязан своим счастьем. Это она нашла Кэтрин. Джейн спасла ей жизнь.
Габриэль наконец поднял голову и посмотрел на Томаса.
— Как нам вести переговоры с этими людьми?
— Необходимо выяснить, чего они хотят. Они знают, что находятся в ловушке. У них нет выхода, кроме переговоров, поэтому мы будем продолжать говорить с ними. Ты сам бывал в таких ситуациях и знаешь сценарий переговорного процесса. Правила не могли измениться только потому, что ты теперь на другой стороне баррикад. Ты должен вывести за скобки и свою жену, и свои эмоции.
— Ты бы смог?
Мур промолчал в ответ. Конечно, не смог бы.
«Вот и я не могу».
13
Сегодня мы собираемся на вечеринку.
Мамаша говорит, что соберутся важные персоны, поэтому мы должны выглядеть на все сто, и выдает нам новые наряды. Я надеваю черное бархатное платье с такой узкой юбкой, что ходить в нем почти невозможно, и приходится задирать его почти до бедер, чтобы забраться в фургон. Вокруг меня рассаживаются другие девочки, шурша шелками и атласом; ароматы их духов перебивают один другой. Мы несколько часов вымазывались тональным кремом, помадой и тушью для ресниц и теперь похожи на кукол из театра Кабуки. Наши лица — маски. Длинные ресницы, красные губы, румяные щеки — ничего натурального. В фургоне холодно, и мы ждем Алену, дрожа и прижимаясь друг к другу.
Шофер-американец кричит из окна, что пора ехать, иначе опоздаем. Наконец Мамаша вытаскивает из дома Алену. Та со злостью отпихивает ее руку и оставшуюся часть пути проделывает сама. На ней длинное зеленое шелковое платье с высоким китайским воротником и боковым разрезом до самого бедра. Прямые черные волосы струятся по плечам. Никогда еще я не видела таких красавиц и с восхищением наблюдаю за тем, как она приближается к фургону. Как всегда, наркотики сделали свое дело: она тиха и послушна, хотя походка неровная, и Алена пошатывается на высоких каблуках.
— Садитесь, садитесь, — командует водитель.
Мамаше приходится помочь Алене забраться в фургон. Алена садится передо мной и сразу же прислоняется к окну. Мамаша задвигает дверь и усаживается рядом с водителем.
— Опаздываем, — говорит он, и мы отъезжаем от дома.
Я знаю, зачем мы едем на эту вечеринку; знаю, чего от нас хотят. И все равно поездка кажется мне глотком свободы: ведь впервые за несколько недель мы покидаем этот дом — и я жадно приникаю к окну, как только фургон выруливает на мощеную дорогу. У обочины указатель: «Дирфилд-роуд».
Едем долго.
Я слежу за дорожными указателями, читаю названия городков, которые мы проезжаем. «Рестон», «Арлингтон», «Вудбридж». Я смотрю на людей в попутных машинах. Видят ли они просьбу о помощи, застывшую на моем лице? Или им все равно? Вот женщина за рулем бросает взгляд в мою сторону, и на мгновение наши глаза встречаются. В следующий миг она снова вглядывается в дорогу. Что она увидела? Просто рыжую девчонку в черном платье, которая собирается хорошо провести время. Люди видят то, что хотят увидеть. Им и в голову не приходит, что с виду даже самые жуткие вещи могут казаться привлекательными.
Вдали я вижу светлую полоску воды. Когда фургон наконец останавливается, нас высаживают на пристани, у которой стоит большая яхта. Я не ожидала, что сегодняшняя вечеринка будет на яхте. Девчонки вытягивают шеи, чтобы рассмотреть ее, им интересно, как это огромное судно выглядит внутри. Ну и побаиваются, конечно.
Мамаша отодвигает дверь фургона.
— Это очень важные люди. Вы все должны улыбаться и выглядеть счастливыми. Понятно?
— Да, — бормочем мы.
— Вылезайте.
Выбираясь из фургона, я слышу, как Алена заплетающимся языком произносит:
— А пошла ты, Мамаша…
Но, кроме меня, никто этого не слышит.
Покачиваясь на высоких каблуках, дрожа в своих тоненьких платьицах, мы гуськом поднимаемся по трапу. На палубе нас встречает мужчина. Мамаша торопится ему навстречу. Я знаю, что это важный господин. Он небрежно оглядывает нас и одобрительно кивает. А потом обращается к Мамаше по-английски:
— Заводи их внутрь и взбодри алкоголем. Мне нужно, чтобы к приезду гостей они были в тонусе.
— Хорошо, господин Десмонд.
Взгляд мужчины останавливается на Алене. Она стоит, покачиваясь, у бортика.
— От этой опять ждать неприятностей?
— Она приняла таблетки. Будет тихой.
— Хорошо бы. Сегодня ее выходки совсем ни к чему.
— Заходите, — приказывает нам Мамаша. — Заходите внутрь.
Мы проходим в кают-компанию, и я застываю в изумлении. Хрустальная люстра искрится под потолком. Я вижу обшитые темным деревом стены, диваны, обитые кремовой замшей. Бармен откупоривает бутылку, и официант в белом кителе подносит нам бокалы с шампанским.
— Пейте, — говорит Мамаша. — Рассаживайтесь и расслабляйтесь.
Мы все берем по бокалу и разбредаемся по салону. Алена садится на диван рядом со мной и потягивает шампанское, положив ногу на ногу, разрез на платье обнажает ее изящное бедро.
— Я наблюдаю за тобой, — предупреждает ее Мамаша по-русски.
Алена пожимает плечами.
— Меня этим не удивишь.
— Гости прибыли, — объявляет бармен.
На прощание Мамаша посылает Алене угрожающий взгляд и исчезает за дверью.
— Видишь, ей приходится прятать свою жирную рожу, — замечает Алена. — Никто не хочет смотреть на нее.
— Ш-ш-ш, — шепчу я. — Не надо, а то у нас будут неприятности.
— Если ты еще не заметила, моя дорогая Милочка, неприятности начались уже давно.
Мы слышим смех мужчин и их радостные приветствия друг другу. Американцы. Дверь распахивается, и все девочки разом оборачиваются, улыбаясь гостям. Их четверо. Один из них — хозяин вечеринки, господин Десмонд, который встречал нас на палубе. Остальные — трое мужчин в дорогих костюмах и при галстуках. Двое из них молоды и подтянуты, их движения уверенны и грациозны, как у атлетов. Третий гость значительно старше, годится мне в деды, полноватый, в тонких очках, с редеющей седой шевелюрой. Вновь прибывшие с явным интересом разглядывают нас.
— Я вижу, ты привел новеньких, — замечает пожилой.
— Тебе стоит почаще бывать у нас, Карл. — Господин Десмонд жестом приглашает гостей к бару. — Как насчет того, чтобы выпить, джентльмены?
— Неплохо бы скотча, — соглашается дед.
— А ты, Фил? Ричард?
— То же самое.
— А мне шампанского.
Раздается урчание двигателя. Я выглядываю в окно и вижу, что мы удаляемся от причала. Поначалу мужчины держатся особняком. Стоят у бара, потягивают свои напитки, переговариваются друг с другом. Мы с Аленой понимаем по-английски, а остальные девочки почти нет, и вскоре натянутые улыбки на их лицах сменяются выражением скуки. Мужчины обсуждают бизнес. Я слышу, что они говорят о контрактах и заказах, о ситуации на дорогах и авариях. О том, кто какой контракт получил и сколько заработал. Собственно, это и есть цель вечеринки — сначала бизнес, потом развлечения. Они выпивают, и бармен наливает им по второму бокалу. Небольшая разминка перед тем, как трахать шлюх. Я вижу блеск обручальных колец на пальцах троих гостей, и представляю, как эти мужчины занимаются любовью со своими женами на больших кроватях с чистыми простынями. Женам невдомек, что вытворяют их мужья в других постелях с такими девчонками, как я.