— Надо было впрягаться в телегу, — подул Жером на покрытые мозолями ладони. — Эти хреновы волокуши ни к чёрту не годятся.
— Я бы на такое посмотрел, — ухватился Дик за жердь поудобнее.
— Дьявол, — попытался Олег утереть кожаным рукавом пот со лба, но только размазал грязь по лицу. — Печёт как в аду.
— Эй, Ларс, — обернулся Миллер к тащащему волокуши в паре с Клозеном голландцу, — расскажи что-нибудь, иначе эти двое меня в могилу сведут своим нытьём.
— Например? — отозвался тот, сделав глоток из фляги.
— Например, почему мы идём в Газамар через Готию, а не через Салансу, как я предлагал. А то твоего «поверь мне» как-то маловато для полной уверенности.
— А ты всё ещё ищешь полной уверенности, здесь, сейчас?
— Давай-ка без демагогии.
— Ладно. Что ты знаешь о Готии?
— Там религиозные фанатики, обожающие сдирать живьём кожу с еретиков и распинать неугодных на крестах.
— Твои познания несколько поверхностны. Кроме перечисленного они обожают кунать инакомыслящих в кипяток, заливать расплавленный свинец в глотку, обливать голову кипящим маслом, жечь на медленном огне, растягивать на дыбе, рвать лошадьми, запускать крысу в живот, колесовать, четвертовать и, конечно же, сажать на кол. Это не считая милых нелетальных ухищрений из обширной практики Святой инквизиции. У тебя наверняка возникнет вопрос: «А кто клиенты?». Все. В Готии не существует индульгенции. Каждый виновен по умолчанию. Мало кто из местных сумел дожить до зрелых лет и избежать экзекуций. Это нормально, по их меркам. «Страдание очищает душу» — так они говорят. Маркиз Луи де Барро — верховный правитель Готии — известен пристрастием к самоистязанию, и считает его кратчайшей дорогой к Господу.
— Ты сказал «к Господу»? — спросил Жером. — Я думал, тут все поклоняются Амиранте.
— Не все. Готия исповедует радикальное христианство.
— Забавное словосочетание, — усмехнулся Дик.
— Нет, — покачал головой Ларс, — совсем не забавное. Это «словосочетание» убило сотни тысяч и, уверен, убьёт ещё больше. Де Барро со своей знатью и иерархами зашёл так далеко в радикализации Священного писания, что главенствующая в Аттерлянде церковь Амиранты больше не могла мириться с бесчинствами сектантов, как она их окрестила. Четыре с лишнем века назад кайзер Арнульф фон Мецца по настоянию архиепископа Батисты направил в свой тогда ещё кантон Готию войска для искоренения ереси и восстановления порядка. Так началась семилетняя война, в результате которой Готия вышла из состава Аттерлянда и обрела самостоятельность под неизменным по сей день правлением маркиза де Барро. Конфликт постепенно затух, и вчерашние противники даже заключили военный союз. Но религиозный радикализм никуда не делся. Более того, он усугубился. Обособление Готии способствовало небывалому расцвету мракобесия. Трудно себе представить, но среди тамошних фанатиков есть ещё большие фанатики, считающие остальных недостаточно религиозными. Это печально известный орден Белой Крепости. Они называют себя «рыцарями Веры». Орден возник из боевого крыла инквизиции, когда на службу туда стала поступать знать. Распущенные отпрыски придворных вельмож оказались, как это часто бывает, самыми рьяными поборниками святости. Первое упоминание об ордене Белой Крепости встречается в трактате «Истина и заблуждения», в контексте пятого Интеритум Венефикас — самого массового и жестокого истребления ведьм. Рыцари ордена отличились столь бесчеловечными рейдами, что совет высших иерархов Святой инквизиции вынужден был отозвать их. Со временем орден всё более и более пополнялся отпрысками знатных родов Готии и укреплял своё влияние, пока не окреп настолько, что вышел из-под крыла инквизиции и теперь представляет самостоятельную силу весьма условно связанную с церковью. Магистром Белой Крепости стал Амадеус Аспер Ла Файет, прозванный Бессердечным — троюродный брат Луи де Барро по материнской линии. Фактически орден является личной гвардией маркиза, располагает баснословной казной, внушительной военной мощью и непререкаемым авторитетом. Суперструктура, стоящая как над церковью, так и над законом. Завидев рыцаря веры, даже клирики потупляют взор и крестятся. И вы осеняйте себя крестом, коли встретите всадника с белой башней на сюрко, чтобы самим не оказаться на кресте.
— Если помнишь, — начал Дик после небольшой паузы, — я просил назвать причину, по которой мы идём через Готию. И твой рассказ меня совсем не убедил в правильности такого решения.
— Это потому, что я его не окончил.
— Снова поиграем в «Что ты знаешь о...»?
— Да. Саланса.
— Непростая задачка, — почесал Дик бороду. — Там степи и нолны. Чёрт их знает кто такие, но мне они уже не нравятся.
— И твоя настороженность оправдана. Нолны — кочевой народ. Они не похожи на людей. Высокие, поджарые, со звериными повадками и звериным же чутьём. Их дом — степь. Лантель — единственный город, в самом её сердце. Горожане относительно терпимы к чужакам, хоть и высокомерно считают их представителями низших рас. Но чтобы добраться до Лантеля, нужно выжить в степи, что его окружает, а это задача не из лёгких. Степняки безжалостны к тем, кто ступает без приглашения на их землю. Если у вас нет путевой грамоты — вы нежеланный гость, а таких в Салансе ждут только стрелы, и пики. Нолны живут разведением скота и выращиванием косги — цветка, чья пыльца открывает двери дома ветров. Сильнодействующий наркотик, получивший широкое распространение во всех известных частях Оша. Но не стоит принимать нолнов за скотоводов и земледельцев. Они — воины. Их с рождения учат скакать на варгах — огромных степных волках — и стрелять из лука. А в искусстве владения пикой и копьём нолнам нет равных. У жителей Салансы нет религии. Они не поклоняются никому, даже предкам, чьи тела после смерти отдаются на растерзание зверям. Но отсутствие собственной религии делает их особо восприимчивыми к проискам сил Хаоса. Сулящие могущество и славные победы капитаны Ванарата вербовали нолнов десятками тысяч. Да и сейчас многие жители Салансы не воспринимают Хаос, как однозначное зло. Они видят в нём силу, а это то, что они уважают. Больше силы нолны уважают только свободу. Салансу сложно назвать государством в привычном смысле. Это, скорее, сообщество кланов, объединённое единым законом — Хартией Семи Ветров. Хартия представляет собою сборник правил, описывающих практически любое противоречие и способ его решения, вплоть до того, как следует поступить владельцу овцы, нагадившей возле чужого шатра, дабы искупить вину перед соседом. Верховного правителя нет. В Лантеле заседает Совет Арбитров, выбираемых на общем сходе раз в десять лет. Совет уполномочен разбирать особо сложные споры между главами кланов — конунгами, коих в Салансе насчитывается без малого полсотни. Внутренние противоречия соклановцев решает конунг и его длани — ближайшие сподвижники. Единого военачальника тоже нет, поэтому договориться с нолнами о совместной обороне или нападении почти невозможно. Но эта кажущаяся разрозненность не делает Салансу лёгкой добычей. В случае внешней агрессии конунг клана, принявшего удар, объявляет Сайлог — всеобщий призыв на войну, отказ от которого считается страшным бесчестием.
— Неплохие, в общем-то, ребята, — поделился своей оценкой Миллер. — А где взять эту путевую грамоту, чтобы не убили по дороге?
— В Лантеле, — ответил Ларс.
— Не понял. Но туда же без неё не пройти.
— Это твои проблемы. Нолнов подобные мелочи не заботят. Кроме того, они полагают, что торговцев, каким-то чудом заполучивших грамоту, и так уже слишком много.
— Нда... Всё в этом мире относительно, даже мракобесие.
— Вот почему мы пойдём через Готию.
— Как нам себя там вести? — спросил Олег. — За местных мы не сойдём. Что креститься и кланяться — понятно. Но если начнут спрашивать про вероисповедание и всё такое прочее? Как отвечать, чтобы отстали?
— Ты что, в гетто рос? — поинтересовался Жером.
— Причём тут гетто?
— Да ты рассуждаешь об этих фанатиках, как об уличных бандах. Думаешь, получится отбалтаться? А по мне так если захотят, безо всяких разговоров на кол насадят. В рамках профилактики. Не нужно с ними разговаривать, их убивать надо сразу.
— Я впервые полностью согласен с нашим темнокожим другом, — поднял указательный палец Миллер. — Увидел фанатика — убил фанатика. Правда, мы можем столкнуться со значительным численным превосходством рабов божьих. Поэтому города и крупные деревни надо обходить стороной. А некрупные... Ну, мы это уже обсуждали.
— Нужно сделать привал, — предложил Олег. — Отдохнём и перекусим.
— Поддерживаю, — откликнулся Жером. — Заодно и волокуши легче станут.
Выбрав подходящее место, четвёрка развела костёр и расположилась вокруг него, в тени растущих по краям ложбины сосен.
— Всё-таки, никакая душа горячей пище не замена, — улыбаясь, облизал ложку Ларс, доев тарелку весьма сносно приготовленной Диком похлёбки.
— Да, чёрт подери, — согласился Миллер, привалившись к причудливо сплетённым корням. — Сейчас бы ещё сигарету... — с этими словами он резко дёрнулся и бросился на землю.
В ствол сосны, чуть выше головы Дика, с глухим и громким «тук» воткнулась стрела.
— Нет-нет-нет, — указал на тянущегося к мечу Миллера невесть откуда появившийся человек, и почти одновременно с этим вторая стрела пригвоздила кисть Дика к земле. — Я бы на вашем месте делал как можно меньше движений, это продлевает жизнь и способствует здоровью.
Человек был небольшого роста, худой и безоружный. По крайней мере, руки его пустовали, что он и демонстрировал, разведя те в стороны. Видавший виды камзол и ботфорты из мягкой кожи никак не указывали на его принадлежность ни к стражникам, ни к злосчастным рыцарям веры, не говоря уж о том, что до Готии по прикидкам Ларса оставалось ещё не меньше суток пути. Человек улыбнулся и сел на корточки, глядя с края ложбины на замершую без движения четвёрку.
— Кто вы? — спросил Олег, пересилив страх получить очередную стрелу.