ыв об отсутствии желудка. Ещё глубже, ещё... Распираемые изнутри ткани рвутся, но, всё же, руке не пройти, слишком узко. Не беда, ведь есть нож. Первая помеха — нижняя челюсть, долой её. Клинок разрезает одну щёку, вторую. Рассечённые жевательные мышцы отпускают челюсть в свободное падение, и она упирается в ключицы. Ещё несколько надрезов возле суставов, в подъязычной области, и пальцы обеих рук вцепляются в нижний ряд зубов. Первого рывка хватает лишь на то, чтобы выдрать правую сторону из суставной сумки. Челюсть перекашивает, язык, провалившись в дыру, касается кадыка. Новый рывок снова не справляется с левым суставом, но правую сторону отрывает полностью. Кровь и слюна заливают грудь. Руки тянут неуступчивую челюсть вниз, крутят её. Сустав хрустит. Треща, лопаются недорезанные сухожилия. Язык мечется, ища опору. Ещё поворот, ещё... До чего же необычно ощущать, как собственные зубы впиваются в ладонь. И вот голова резко отклоняется, расставшись, наконец, с лишней деталью. Теперь ничто не помешает выдрать из себя этот мусор. Руки хватают гортань, отгибают её вперёд и вниз, та, приподнимаясь, увлекает за собой остальное. Вывалившиеся лохмотья лёгких вновь скрываются в грудной клетке. Руки дрожат от напряжения, зажатая в них хрящевая трубка хрустит и хлюпает. Нужно тащить, тащить что есть силы. Гортань, изогнувшись, наконец, ломается ниже кадыка. Алая пена покрывает то, что недавно было шеей, оно раздулось, деформировалось. Вытянутая трахея болтается как хобот. Лёгочная ткань — розовая, пористая — лезет промеж ключиц, чавкая и пузырясь. И вот последний её лоскут покидает грудную клеть. То, что час назад дышало и жило, вываливается наружу и виснет на остатках соединительной ткани изуродованного рта.
Оболочка, бывшая телом Томаса Мордекая, поднимается с колен. Выдранные лёгкие распластались по пустой груди, живот зияет дырой, редкие нетронутые кровью участки кожи мертвенно серы, но жизнь, вопреки всему, не покинула сие жалкое пристанище, где всё ещё теплится разум колдуна. Обагрённые руки расходятся в стороны, и безглазый взор обращается во Тьму с немым вопросом: «Довольна ли ты, моя госпожа?». И Тьма даёт ответ...
— Эй. Томас, — Олег, склонился над дрожащим будто в лихорадке Мордекаем и тронул за плечо.
— Нет!!! — тело колдуна моментально сжалось в тугой комок и с удивительной скоростью, на четвереньках, метнулось к стене, будто принадлежало дикому зверю. — Нет! — вжался Томас в холодные камни, защищая голову скрюченными руками, и лишь убедившись в отсутствии смертельной угрозы, начал возвращаться к реальности: — Что...? Что тут происходит? — окинул он всё ещё полубезумным взглядом крепостной двор, ставший импровизированной строительной площадкой.
— Готовимся к вылету, — ответил Миллер, волокущий оглоблю к стоящей в центре двора клети.
— Надо её укрепить, — пояснил Олег. — Не хотелось бы сюрпризов на высоте. Ты в порядке?
— Я? — приложил Томас ладонь к груди, и только сейчас заметил, что сидит на корточках, после чего встал и деловито отряхнулся: — Разумеется. Более чем. Нужно только... — неловко продемонстрировал он спаявшийся в драконьем пламени кольчужный рукав. — Пойду, подберу что-нибудь более элегантное.
— Может, приглядеть за ним? — бросил оглоблю Миллер.
— Нет, — помотал головой Олег. — Никуда он не денется.
— Ты слишком опрометчив, — отправилась Санти вслед за колдуном. — Особенно для человека, которого столько раз обманули.
Тем временем, Ларс и Бреннер безучастные к происходящему в крепости, расположились снаружи. Северный ветер нёс в холмы стужу и трепал побелевшие волосы чародея, недвижимо восседающего на хвосте дракона. Лицо голландца, и прежде сухое, приобрело ещё более острые черты, а в лучах восходящего Рутезона казалось высеченным из камня. Серые глаза глядели за скрытый дымкой горизонт на пару с глазами жёлтыми, светящимися, как пронзённый солнцем янтарь, на фоне антрацитово-чёрной шкуры. Чародей вздохнул, и пыль поднялась из-под жухлой травы. Затем его рука вынула из ножен кинжал. Дракон чуть повернул голову, и два взгляда встретились. Ладонь Ларса обхватила клинок, крепче, ещё крепче, пока красная нить не заструилась по холодной стали. Чёрные губы дрогнули и поползли вверх, обнажая частокол зубов. Два взгляда слились в один. Наконец, чародей удовлетворённо кивнул и разжал ладонь.
— Ларс! — донеслось из-за стены. — Ты там? У нас всё готово! Пора!
Глава 42. Над миром
Клетка, рассчитанная на прежних своих пассажиров, стала тесновата для нынешних. Томас вынужден был присесть на корточки, чтобы не упираться головой в потолок, а Санти и вовсе пришлось сесть на пол, вытянув ноги вперёд, что заметно испортило ей настроение.
— Это совершенно неприемлемо, — ворочалась принцесса в углу, пытаясь предать телу хоть немного более комфортное и при этом не слишком унизительное положение. — Вы должны были построить другой короб.
— На это нет времени, — подёргал Олег прутья, проверяя в последний раз прочность конструкции.
— Думаю, — затянул Миллер крепёж потуже, — перелёт не будет долгим. А, Ларс, что скажешь? Сколько миль в час твой авиалайнер выдаёт?
Чародей, стоящий в передней, частично заколоченной части клетки, повернул голову и наградил Дика улыбкой:
— Ты удивишься. Все готовы?
— Готовы, — ответил за остальных Олег. — Только бы с направлением не ошибиться. Санти...
— Мы знаем, — отвернулся Ларс и закрыл глаза.
Огромная тень заслонила небо. Когтистые пальцы сомкнулись на перекладине, чёрные крылья ударили по воздуху, и клеть с четырьмя тяжёлыми, облачёнными в кольчуги и латы пассажирами оторвалась от земли с лёгкостью спичечного коробка.
— Твою ма-а-ать!!! — проорал Миллер, вцепившись в прутья мёртвой хваткой. — Иисус-Мария-Иосиф!!!
— Потрясающе! — расплылся в счастливой улыбке Мордекай, провожая взглядом стремительно удаляющуюся крепость. — Какая мощь! Ты чувствуешь крылья, Ларс?! Чувствуешь полёт?!
— Бога ради, — взмолился Дик, — не отвлекай его сейчас!
— Это невероятно! — запрокинул голову Томас. — Кто-нибудь из вас мог подумать, что будет летать на драконе?! Аха-ха-ха-ха!!!
— Мы не НА драконе, — уточнила Санти полным металла голосом. — И я никогда ещё не чувствовала себя так...
— Восхитительно?
— Нелепо.
— О, ваше высочество, — подполз Мордекай к принцессе и сел рядом. — Неужели на свете нет ничего, что способно приятно удивить вас? Сколько вам лет?
— Это не имеет значения.
— Ещё как имеет! Я знавал древних старцев, коим и аудиенция с Богом была не в новинку. Но дракон... Неужели вам доводилось?
— Ты слишком назойлив, колдун.
— Расскажите, — смотрел Томас на принцессу, как любопытный ребёнок, жаждущий услышать ещё главу из толстой книги сказок. — Ну же. Это отвлечёт вас. Вы ведь боитесь высоты, верно?
Санти бросила на Мордекая негодующий взгляд, но тут же отвела его, едва узрев проплывающие далеко внизу холмы.
— Старая история. Я была ещё ребёнком.
— И что же произошло?
— Война. Наши армии бились с восточными племенами на границе империи, бывшей тогда обширной и богатой. Я сопровождала своего деда — короля Виктуса Свежевателя, — Санти чуть прикрыла глаза и улыбнулась. — Обожала его. Никто никогда не правил лучше, и уже не будет. Дед знал, как держать чернь в узде. А что до врагов империи — имя Виктуса наводило ужас даже на самых отчаянных. Дед редко принимал личное участие в битве, но это ничуть не помешало ему снискать славу противника, с которым лучше не встречаться, ни при жизни, ни после. Наши штандарты и знамёна, шитые золотом по шкурам царей, князей и полководцев, были красноречивее всех угроз и предупреждений вместе взятых. Мы кормили своих зверей детьми и женщинами тех, кто поднял на нас оружие, или только собирался это сделать. Однажды, следуя за продвигающимися на восток передовыми частями, Виктус со своим гвардейским легионом наткнулся на поселение дикарей. Они не принадлежали к племенам, воюющим против нас, и мы вошли с мирными намерениями — дабы пополнить запасы провианта. Но эти грязные твари воспротивились законным требованиям, стали прятать зерно и муку. Вначале мы казнили старейшин. Их руки и голени прибили к брёвнам, а ступни засыпали горящими углями. Но дикари не отдали еду. Тогда мы выволокли из домов на площадь две сотни этих животных, переломали им кости, вспороли животы и свалили в общую вопящую кучу. Но дикари снова не отдали еду. Вместо этого к шатру Виктуса явился их шаман — грязный и жалкий. Старый безумец корчился, гримасничал и всё время указывал в небо. Мы поняли едва ли десятую часть того, что он мямлил свои беззубым зловонным ртом, пока гвардеец по мановению пальца короля ни снёс шаману голову. И тогда Виктус сказал: «Что ж, если зерно им дороже жизни, выкажем уважение такому зерну». Когда легион ушёл, в том поселении не осталось ни души, и все крылья мельниц были обиты свежими кожами. А потом... Потом появился он. Приближалась ночь, легион был на марше. Мы шли уже сутки без сна, спешили объединиться с передовыми частями. Наш паланкин рухнул на землю и загорелся. Да, именно так, этому ничто не предшествовало. Я сперва ничего не успела понять, а когда попыталась выбраться, увидела, что мы высоко над землёй. Степь внизу полыхала, наши гвардейцы полыхали, подводы, быки — всё было объято пламенем. А наверху, — подняла принцесса указательный палец, — там был он.
— Бреннер?! — подался вперёд Мордекай.
— Нет, не думаю. Но точно один из родичей. Его чешуя отливала красным. Быть может, из-за огня, что пожирал наш паланкин, зажатый в когтях чудовища. В конце концов, дракон выпустил свою добычу, и мы рухнули с огромной высоты, в пустую степь, в дали ото всех. Я помню, как вынимала из собственного мяса куски дерева и металла, как собирала раздробленные кости... Моему деду повезло меньше, он не смог пережить то падение. Его белые локоны, которые я так любила расчёсывать в детстве, они были разбросаны по земле, по камням, висели на обломках паланкина, на мне самой... Обезглавленное тело Виктуса превратилось в бесформенный ком. Но и моё собственное было изувечено не меньше. Я умирала, мне не осталось иного выбора, как поглотить душу деда и его плоть.