— Добился своего, да? — прожёг Жером взглядом Ларса.
— Я уже сказал, что не имею к этому отношения.
— Ну конечно.
— Есть топор и алебарда, — сплюнул Олег. — Можем попытаться копать.
— С чего ты взял, — потёр ушибленный затылок Миллер, — что этот завал не на десяток метров вглубь? К тому же, если рухнул свод, земля и дальше продолжит осыпаться.
— Если бы вы — два урода — не мешали нам, мы сейчас были бы снаружи, — указал Жером на непроходимое препятствие, а затем на Ларса: — Надеюсь, ты доволен этой уютной могилой.
— Я не собираюсь оправдываться за то, в чём нет моей вины, — парировал тот. — И очень советую всем успокоиться.
— Успокаивать он меня теперь будет!
— Да. Ты слишком часто дышишь, и тратишь наш общий кислород, который, возможно, больше не поступает извне.
— Он прав, — кивнул Олег, — нужно взять себя в руки. Взять в руки… Так, — провёл он ладонями по лицу и резко выдохнул, — ситуация хреновая, но она станет ещё хуже, если начнём паниковать. Вернуться мы не можем, долго оставаться на месте не можем, значит, остаётся только один вариант — двигаться дальше, что бы там ни было.
— Вот это правильный подход, — согласился Ларс.
— Заткнись нахер. Идём.
Глава 26. Мастера
Катакомбы оказались куда обширнее, нежели можно было предположить. Обрушившаяся галерея представляла собой лишь начало подземного некрополя, или, скорее, его задний двор. По мере продвижения вглубь земляной пол сменился брусчаткой, тоннель стал шире и обзавёлся ответвлениями, оканчивающимися во всех случаях просторными погребальными камерами. Высокие своды хранили под собой такое количество останков, что их хватило бы на крупный город и, возможно, не в одном поколении. Кости, аккуратно уложенные в погребальные ниши, пугали своими размерами. Некоторые из них были столь огромны, что могли принадлежать лишь гигантам, чей рост составлял не менее четырёх метров, но большинство костей являлись фрагментами скелетов трёхметровой высоты. Лежали в нишах останки и привычных размеров, но по большей части таковыми были засыпаны ямы в центре усыпальниц, а иногда и углы камер, словно кто-то смёл их туда, как мусор.
— Да их здесь десятки тысяч… — тронул Жером одну из громадных бедренных костей, уложенных в штабеля. — Кто они?
— Какие-то монстры? — уставился Миллер на скалящиеся черепа гигантов.
— О нет, — помотал головой Ларс, ощупывая таинственные барельефы на стенах, — они — нечто совершенно иное. Не монстры, но венцы творения. Сверхлюди, канувшие в лету. Легендарный народ, именуемый в летописях Мастерами, — Ларс оторвался от барельефов и посмотрел на спутников, сияя улыбкой безумца: — Все считали это детской сказкой. Они говорили: «Это смехотворно. Ни один уважающий себя учёный не станет говорить о таком всерьёз». О, невежественные высокомерные ничтожества, — снова припал он ладонями к вырезанным в камне письменам, — как же сильно вы ошиблись. Знаете ли вы, друзья мои, что сейчас над нашими головами?
— Метров пятьдесят земли? — предположил Жером.
— Над нами Латарнак, — произнёс Ларс с полным трепета придыханием. — Город неописуемых чудес, город кровавого восторга…
— Не похоже, чтобы он ещё стоял, — заметил Олег. — Этим костям многие века, свежих нет. Что с ним стало?
— Увы, — покачал головой Ларс, — судьба его печальна. Легенды гласят, что закат Латарнака был стремителен и во многом необъясним. Величайший из городов Оша, Латарнак раскинулся на ныне мифическом плато Тагоз, омываемый полноводными реками и окружённый плодородными полями, он процветал. Мастера — его зодчие — создавали архитектурные чудеса, столь восхитительные, что заезжие чужестранцы не смели рассказать о них по возвращении на родину, опасаясь быть сочтёнными за умалишённых. Тадий Люцер, более известный как Тадий упавший-с-неба, описывает Латарнак исключительно в превосходных эпитетах, отмечая при этом, что убогий язык не способен передать всего великолепия чудесного града. Величайшие соборы и дворцы человечества представлялись ему жалким и нелепым нагромождением камней в сравнении с творениями Мастеров. «Сам Рутезон стыдился своего уродства, взирая с небес на Латарнак» — говорит Тадий. Летописец утверждает, что неоднократно бывал в легендарном городе, что застал его золотой век и его падение. О последнем он пишет с неохотой и скуп на подробности. Из кратких и разрозненных упоминания тех событий разных лет сложно сделать конкретные выводы. Но всё сводится к одному — нечто тёмное поразило жителей Латарнака. Тадий, некогда дружный, по его уверениям, с Мастерами, перестал узнавать их. Из мудрых и благородных созданий они превратились в алчных, завистливых и озлобленных бестий. На смену всеобщему процветанию в Латарнак пришли высокомерие и нетерпимость. Люди, до того мирно жившие бок о бок с Мастерами, были объявлены низшей расой, многих истребили, оставшихся обратили в рабство. Дальше положение только ухудшалось. Алчность породила конфликты уже среди самих Мастеров. Обделённые низы восстали против купающихся в запредельной роскоши верхов. Бунт был подавлен максимально жестоко, в назидание уцелевшим. Знать Латарнака не извлекла урок из случившегося, напротив — культ роскоши приобрёл совершено безумные формы. И без того незавидное положение низов стало нестерпимым. Подавляющее большинство было низведено до уровня скота, лишившись всех прав, даже права на жизнь. Описывая творящиеся в Латарнаке безумства, Тадий говорит о так называемом «Празднестве красных улиц», когда знатные Мастера в разгар дня врывались на улицы города, правя золочёными боевыми колесницами, и сметали всех, кому не посчастливилось оказаться у них на пути. Кровавые оргии и прочие садистские развлечения сделались нормой. Цветущий город превратился в гнусное тёмное место, кишащее переполненными злобой и страхом тварями. Последние строки Тадия Люцера звучат как эпитафия: «Сегодня я видел такое, что затмило все красоты и чудеса, виданные мною прежде, такое, чего я жажду забыть. Жажду больше жизни». Все считают это лишь мифической поучительной историей, но я всегда знал, что они ошибаются. И вот теперь передо мною осязаемое подтверждение моей правоты, — прислонился Ларс щекою к резному камню стен. — Вы чувствуете? Невероятная мощь, она буквально пульсирует.
— О чём ты? — переглянулся с Жеромом Олег.
— Энергетика этого места — она ни на что не похожа.
— Нет, ты сказал, что всегда знал.
— Ах… — смутился Ларс. — Должно быть, восторг затуманил мой разум. В такие моменты непросто отделить собственные знания от знаний нашего досточтимого архивариуса, а они весьма обширны. Как странно… — нахмурился вдруг голландец, перейдя к следующему фрагменту стены. — Эти письмена принадлежат не Мастерам, — отступил он назад, и три сияющих сферы тут же переместились к насторожившей его находке. — Смотрите, — указал Ларс на странные символы, испещрившие фрагмент стены размером три на два метра и напоминающие, в отличие от остальных, не клинопись, а узоры.
Олег, подойдя ближе, смотрел на причудливое переплетение линий и не мог понять, отчего они кажутся ему столь отвратительными. Нечто жуткое и противоестественное сквозило в них. Нечто тёмное…
— Это печать, — выдохнул Ларс, сияя улыбкой в потустороннем свете парящих вокруг сфер.
— Что за ней? — протянул Миллер руку к узорам и одёрнул её, словно обжёгся.
— Нет-нет-нет, — замотал головой Жером. — Только не говорите, что собираетесь ломать эту штуку.
— Как думаешь, — воззрился на него Ларс, сидя на корточках возле стены, — каков был шанс, что в этих огромных катакомбах мы придём именно сюда и найдём то, что нашли? Это судьба, друг мой, и она ведёт нас. А ты хочешь отмахнуться от её даров? Не-е-ет, — вернулся он к ощупыванию древних узоров, — не для того мы здесь.
— Сомневаюсь, что дело в судьбе, — прошептал Олег, заворожено глядя на барельеф. — Это ты привёл нас. Что-то тянет тебя сюда. И, честно говоря, я от всего этого не в восторге.
— Может и так, — поднялся Ларс, стряхивая пыль с ладоней. — Может и так… — отошёл он в сторону и будто невзначай кивнул Дику.
Описавший широкую дугу топор с лязгом врезался в стену.
— Ты что творишь?! — бросился Олег к Миллеру, но, не сделав и двух шагов, опустился на пол. — Ларс…
— Прости. Просто не мешай, и всё наладится.
Тупая боль в груди сковала тело. Олег почувствовал, будто его сердце сжали в кулак. Голова закружилась, перед глазами поплыло.
Стук металла о камень пробивался к мозгу, словно сквозь вату. Удар за ударом, монотонно и неотвратимо, пока, наконец, не сменился грохотом падающих на пол обломков.
— Боже мой…
— Чёрт, я думал меня вонью уже не удивить.
— Это поразительно! Ты видишь, видишь?!
— Он мёртвый?
— Похоже. Ни к чему не прикасайся!
— Ох дерьмо…
— Какого хера? — поднялся, шатаясь, Олег и помог находящемуся в аналогичном положении Жерому.
— О, — выглянул из вскрытого склепа Ларс, улыбаясь, как ни в чём ни бывало, — друзья мои, прошу в святая святых.
— Сукин сын, — поморщился Жером, держась за сердце, — я тебе башку проломлю.
— Успеется, — отмахнулся голландец. — Сейчас нас ждут дела поважнее.
— Что это? — подобрал алебарду Олег, заглядывая в проём.
— Узрите чудо, — развёл Ларс руками, будто мессия пред паствой. — Мастер…
Разрушенная стена открыла вход в просторный склеп. В отличие от прочих усыпальниц он не хранил горы костей. Прямоугольная камера около семи метров в длину и пяти в ширину была абсолютно пуста, не считая зловещей фигуры, восседающей на подобии каменного трона возле дальней стены. Исполин ростом не меньше трёх с половиной метров сидел неподвижно, уронив голову на защищённую кирасой грудь. Руки и ноги гиганта так же были укрыты латами из странного материала — он отражал свет, словно металл, но при этом напоминал фактурой панцирь или грубо обработанную кость. Из-под кирасы на бёдра ниспадала плотная кольчуга, отливающая перламутровым блеском. Облачённые в латные перчатки кисти сжали мёртвой хваткой подлокотники трона. Длинные платиново-белые волосы закрыли лицо исполина, одна из прядей присохла к утонувшему в груди клинку. Необычный прямой меч, по размеру тянущий на полноценный цвайхандер, напоминал, тем не ме