. Утром 26 июня началось наступление противника, наш лагерь атакам не подвергался, однако у нас отобрали весь автотранспорт и мотоциклы для эвакуации вышестоящих штабов. Днем 26-го стало известно, что мы оказались в окружении, связь с вышестоящим командованием была утрачена. Кроме нашей роты, в Кобрине остались разрозненные части численностью до двух батальонов. Последним приказом, который я получил, был приказ об удержании лагеря, в случае невозможности удержания — о ликвидации всех заключенных, в первоочередном порядке тех, кто ранее был нами отобран как технический специалист. После начала наступления противника ранним утром 27 июня мною лично, с участием моего заместителя лейтенанта Рудольфа Липински и двух унтер-офицеров, кого именно — я не помню, были ликвидированы все отобранные техники, в количестве тридцати двух человек. Ликвидация произведена путем расстрела из личного оружия — пистолетов „Вальтер-ПП“ у меня и Липински, автоматов МР-38 у унтер-офицеров. Номер моего пистолета указан в моих воинских документах, также имеется ведомость стрелкового вооружения роты с росписями о закреплении оружия. Также, по моему приказу, был открыт пулеметный огонь по заключенным, располагавшимся на футбольном поле. Огонь вела дежурная смена, кто именно — я сказать затрудняюсь. Однако полностью выполнить свою задачу пулеметчики не успели, так как их ликвидировали снайперы противника. После этого я добровольно сдался в плен группе солдат противника, которые обошлись со мной чрезвычайно грубо, по-варварски, нанеся мне ряд телесных повреждений. Липински, который доводил мой приказ до пулеметных расчетов, сдался чуть позже, на моих глазах и был в моем присутствии убит холодным оружием бородатыми солдатами противника, которым он, по-видимому, высказал свое возмущение их внешним видом и тем, как они с ним обращались. Возможно, впрочем, что к убийству Липински, владевшего русским языком, подстрекал кто-то из уцелевших заключенных. По просьбе заключенных солдатами с красно-зелеными нарукавными нашивками были у меня на глазах расстреляны двое солдат из состава пулеметных расчетов, выполнивших мой приказ, который в свою очередь, хочу вновь это подчеркнуть, был получен от вышестоящего командования. Считаю, что такие действия, совершенные явно без приказа и суда, являются грубым нарушением конвенций о военнопленных. Липински был убит крайне жестоко — его поставили на колени и перерезали ему горло, в то время как я и мои подчиненные производили экзекуции исключительно гуманно — выстрелами в затылок, причем части тех, кто подлежал ликвидации, по их просьбам завязывали глаза имевшимися у них предметами одежды. Отвечая на уточняющие вопросы, дополняю, что люди без одежды, трупы которых находятся в овраге, — это военнослужащие противника, обмундирование которых впоследствии могло понадобиться германской армии. Солдатам, не задействованным в окончательном решении вопроса с заключенными, мною был отдан приказ спасаться по способности, так как я не хотел лишних жертв. Я считаю, что ничего противозаконного я не совершил — все мои действия производились в точном соответствии с приказами вышестоящего командования и фюрера, своих подчиненных также виновными ни в чем не считаю, они руководствовались моими инструкциями. Прошу командование русской армии найти и привлечь к строгой ответственности своих подчиненных, осуществивших бессудную казнь моего заместителя лейтенанта Липински и других нижних чинов из состава 907-й роты фельджандармерии».
После того как Саня распечатал протокол, «лингвист» прочитал его Зейберту, Зейберт расписался шариковой ручкой — по-видимому, у него уже был опыт ее использования, и, щелкнув каблуками, попытался отдать нам честь. Тут ботаник-лингвист меня очень сильно удивил — он с размаху дал немцу в ухо. Немец, выругавшись, что-то затараторил, но Старый оборвал его, обложив трехэтажным матом — было заметно, что с этими выражениями обер-лейтенант уже знаком, так как он немедленно заткнулся. Саня вызвал находившихся снаружи бойцов и приказал увести немца в другое помещение — там мы решили держать тех, кого уже допросили. Дальнейшая работа с жандармами протекала быстрее — после того как общая картина стала известна со слов Зейберта, всех последующих немцев мы спрашивали только о тех убийствах и грабежах, в которых каждый из них лично участвовал. Остальные члены нашей команды работали «в поле» — писали протоколы. Их нужно было написать много, слишком много. Ночью прервались — выпили по двести грамм водки. Ни в одном глазу. Ни у кого. Работать на стадионе ребята продолжили и ночью — кто-то из студентов-технарей починил фонари освещения, сменив лампы и заменив куски проводки, ближе к вечеру появились, наконец, эксперты из Минска, которых через комитет вытребовал Саня. К исходу ночи мы просто валились с ног. А утром… Утром нас ждал сюрприз — приехала пресса во главе с каким-то дустом из пресс-службы Минобороны РФ. Кроме прессы, в составе представительной делегации была пара членов Общественной палаты, кто-то — из комиссии по помилованию, пара человек, представившихся военными экспертами — статьи одного из них, бородатого мужика по имени Павел, фамилия Фельгауэр или что-то в этом роде, мне раньше приходилось читать. Приехавшие немедленно потребовали, чтобы им предоставили возможность пообщаться с Зейбертом и его подчиненными наедине.
На командном пункте 6-го мехкорпуса было людно, но разговоров слышно не было. Собственно, если бы люди, находящиеся в этом добротном, в три наката, с многочисленными смотровыми амбразурами, блиндаже, одетые в камуфляж и полевую форму РККА, и попробовали беседовать, у них бы это получилось не слишком хорошо. Всего в километре, на правом берегу реки Бебжа, бесновался ураган артподготовки, а воздух над командным пунктом рвали сотни тяжелых снарядов корпусной артиллерии. Собственно, в данную минуту делать людям со звездами в петлицах и на погонах было практически нечего. Всю адскую работу по подготовке наступления они проделали всего за одни сутки. Они понимали, что это, по сути, экспромт и что по-настоящему такой удар нужно бы готовить минимум месяц, но они знали, что сделали все, что в человеческих силах, и даже немного больше. Так что сейчас Хацкилевич просто приник к резиновым наглазникам стереотрубы и смотрел, как там, впереди, умирали немцы — и это было правильно, потому что никто их сюда не звал.
Прошедшие шесть дней оказались для генерал-майора самыми насыщенными днями в его жизни. Да, сейчас трудно даже представить, что война началась всего шесть дней назад, и началась со страшных разочарований. Первые два дня он точно не забудет до конца своей жизни, сколько бы ему ни было отмерено. Потому что нельзя забыть эту горечь от полного собственного бессилия, когда фашистские летчики буквально ходили по головам, а его корпус нес потери, еще не успев сделать ни одного выстрела. А потом — встреча с «потомками», сама по себе абсолютно невероятная, и события понеслись, ускоряясь как катящийся под гору булыжник. Уже к концу первого дня «новой эры» генерал понял, что его способность удивляться просто атрофировалась. Все эти истребители размером с тяжелый бомбардировщик и способные летать втрое быстрей самых скоростных самолетов его времени штурмовики, несущие больше бомб, чем хваленые американские «летающие крепости», реактивные снаряды, которые, как живые, гоняются за техникой врага в небе и на земле, гигантские винтокрылые аппараты, которые могут садиться и взлетать вертикально, доставляя на любую поляну тяжелые бронированные машины, карты на плоских экранах, масштаб которых можно изменять одним движением руки, — все это сначала поражало, но потом, видимо, в мозгу сработал какой-то предохранитель, и все эти чудеса стали восприниматься просто как данность.
Беспилотный разведчик? Можно на экране посмотреть, как выглядят сверху позиции противника? Отлично, сейчас гляну… Машина, способная при помощи радиолучей видеть в воздухе летящие снаряды, вычислять их траектории и точки, откуда они были выпущены? Очень полезная вещь. Лучше всего разместить их здесь и вот здесь. Артустановки, которые за двадцать секунд могут выпустить сорок 122-миллиметровых снарядов на расстояние в двадцать километров? Дивизион, восемнадцать установок? То есть один залп равен двадцати полкам обычных гаубиц? Да, это козырь. Нужно подумать, когда его выкладывать…
После того как двадцать пятого июня ударом с двух сторон, от Белостока и Слонима, были освобождены Зельва и Волковыск, войска «потомков» и части 10-й армии соединил коридор, который с каждым днем становился все шире и устойчивей. По этому коридору немедленно пошли машины с так нужными войскам РККА горючим и боеприпасами: по счастью, оказалось, что основные калибры сороковых годов сохранились и в XXI веке. На складах нашлись даже снаряды к 76-мм пушкам, хотя в армии «потомков» этот калибр практически не использовался. Но всего важней было то, что радикально изменилась обстановка в воздухе: самолеты с крестами на крыльях были буквально сметены с неба, и теперь уже российские летчики вели безжалостную охоту «на все, что шевелится» и снабжали командование самыми свежими разведданными. Именно это позволило относительно спокойно произвести перегруппировку и подготовить переход в наступление.
Собственно, оно началось еще вчера, с чисто демонстрационного удара из района Хороща в направлении на Ломжу и Щитно. Вектор наступления недвусмысленно указывал, что конечной целью являются Ольштын и Эльблонг, и в случае успеха все действующие на севере Белоруссии и в Прибалтике немецкие войска оказываются окончательно отрезаны от фатерланда. У немцев не должно было возникнуть ни малейшего сомнения, что именно здесь наносится главный удар, так что под Хорощ собрали практически все уцелевшие Т-26 и пушечные бронеавтомобили 13-го механизированного, 1-го и 5-го стрелковых корпусов, усилив их «бэтэшками» 47-го танкового полка из состава 29-й стрелковой дивизии корпуса Хацкилевича. Переполох у немцев получился изрядный, и весь вечер и всю ночь специальные группы из войск «потомков» занимались тем, что засекали места, где были расположены самые мощные передатчики и откуда велся самый интенсивный радиообмен, намечая цели для последующих ракетно-бомбовых ударов. Наконец, авиационная разведка подтвердила, что немцы начали массовую переброску резервов из глубины и пехотные части и артиллерия с левого фланга ускоренным маршем движутся по рокадам от Августова и Граево по направлению к Стависки (оказалось, что приборы потомков позволяют им отлично вести наблюдение и в темноте). Собственно, немцы действовали именно так, как было нужно советским, российским и белорусским командирам. Всю ночь черное небо разрывал реактивный гром: сверхзвуковые фронтовые бомбардировщики превращали рокады и ведущие на северо-запад шоссе в «дороги смерти». Ровно в пять часов тридцать минут утра северо-восточнее Гонендза в небо взвились красные ракеты и заговорила корпусная артиллерия. Ровно на полчаса местность на стыке позиций 20-го и 42-го пехотных корпусов Вермахта превратилась в бушующий вулкан.