Когда за дежурным закрылась дверь, Голубев повернулся к Обуту и устало сказал:
— Так и живем, лейтенант. Город отказал нам в хлебе. Возим продукты черт знает откуда, с дивизионных складов. И даже их спокойно выгрузить не дают. Мы сейчас под таким колпаком... А ты говоришь, надежное укрытие.
— Я считал, здесь суверенная российская территория.
— Пока, — согласился Голубев. — Пока нас не выгнали. Если эту территорию попытаются захватить, я обязан и буду защищать ее с оружием в руках. Но не пустить сюда представителей власти и правоохранительные органы, — он развел руками, — извини, не могу.
— Разве нельзя меня спрятать в какой-нибудь каптерке? — воскликнул Михаил.
— Можно. Но нет гарантии, что тебя не видели, когда ты пробрался в полк. Кто-то из работающих у нас гражданских мог заметить подозрительного человека и донести. Тогда скандал. Не можем мы вовсе не считаться с законами. Как ни крути, а тут, черт бы их побрал, другое государство... Нет! — решительно тряхнул головой Голубев. — Прятаться здесь безумие, и для тебя, лейтенант, вдвойне опасно. Надо, пока можно, уходить.
— Куда? — спросил Обут. Мысль, что ему нет места у десантников, повергла в отчаяние.
— Возвращайся в Тирасполь, в свою армию.
— Чтоб меня оттуда снова отправили в Кишинев? — с горечью пробормотал Обут. — Командарм Ткачев, спасая свою шкуру, сам же и прикажет.
— Успокойся, лейтенант, — Голубев широко улыбнулся. — Я все знаю. То, что сотворил с тобой бывший командарм...
— Бывший?
— Вот именно, — продолжал Голубев. — Ткачев снят с должности. Офицерское собрание Российской Армии требует предания его суду чести. Вчера назначен новый командующий.
— Полагаете, это что-нибудь изменит?
— Да уж, не сомневайся. Он наведет порядок в Приднестровье.
— Вы так уверены?
— Слишком хорошо его знаю. Генерал Голубев — мой старший брат. Он как раз из тех, кто...
В дверь снова постучали. Дежурный доложил:
— Вас спрашивают, товарищ полковник. Очень торопят. Представились, будто из республиканской прокуратуры.
Голубев стремительно встал, поглядел на Обута:
— Боюсь, народец этот по твою душу явился. Заговорились мы, а надо уходить.
— Куда? Как?
— Есть один тайный коридор вдоль озера. Ребята мои зря хлеб не едят... — Командир полка повернулся к дежурному и выразительно подмигнул: — Задержи гостей, капитан, повесь им лапшу на уши. Скажи, сейчас буду. Тебе, лейтенант, даю двух сопровождающих. Разведчики, сам понимаешь, хлопцы надежные. Они выведут тебя за город.
— Мне бы пистолет, — попросил Михаил.
— Нет, — отрезал Голубев. — Тебе же хуже, если схватят с оружием. Надеюсь, десантными приемами владеешь? Держись подальше от волонтерских постов и постарайся поскорее добраться к генералу Голубеву. Передашь привет, скажешь, брат благословил...
— Передам, если доберусь.
— Куда денешься. Не в тюрьму же возвращаться на милость победителей... — Командир полка рывком распахнул створки окна. — Прошу сюда, лейтенант. Вон там, вдали, видишь, силуэт казармы? Держи курс на нее. Я разведчикам сейчас позвоню. Ну, удачи тебе, Михаил Обут! Удачи!..
4
После смерти Агнешки Янош Чепрага несколько дней просидел безвылазно дома. Ни мыслей, ни желаний не было. Из него словно вынули душу. Голова налилась чугунной тяжестью, будущее представлялось беспросветным, дальнейшее существование — бессмысленным.
На похороны Янош не пошел. Пусть не посетуют друзья и родители: он не хотел видеть Агнешку в гробу. Она должна остаться в памяти живой — веселой, озорной. Огня у этой девочки хватало на двоих. Сам-то Янош с детства был молчуном. Человек дела, он привык совершать поступки, а не говорить о них. Открытостью души тоже никогда не отличался. А тут еще война наложила отпечаток. Когда повидаешь столько крови, грязи, когда вплотную столкнешься с подлостью человеческой натуры, поневоле станешь угрюмым. Наверное, потому и нашли с Агнешкой друг друга, что были совершенно разными. Она — ясный, ласковый день, он — глухая ночь...
Ничто не могло ни утешить, ни успокоить Яноша в его горе. Так он думал. И был крайне удивлен, почувствовав облегчение, когда услышал о приговоре убийце. Новость сообщила вернувшаяся из города сестра:
— Ну, вот и получил твой вражина по заслугам!
— Что ты сказала? — Янош не сразу понял, о ком идет речь.
— Я в суде была, — пояснила сестра. — Как только приговор тому лейтенанту, что в Агнию стрелял, объявили, я сразу к тебе помчалась обрадовать...
— Постой, не тарахти, — остановил Янош сестру. — Рассказывай по порядку.
— А что рассказывать? К высшей мере его!.. Шлепнут и все, чтоб по народу не пулял, — мстительно сказала сестра.
Вот так финт... Случившееся не укладывалось в голове. В Афгане тоже бывало всякое. На поле боя люди гибли. Помнится, труса однажды судили, но чтоб к «вышке»? К «вышке» никого не приговаривали. А дела там бывали похлеще. Братишки, чего греха таить, грабежом баловались, насильничали. Но чтоб за это расстреливать...
— Что ни говори, братик, есть все-таки правда на свете! — воскликнула сестра.
Мысленно Янош согласился. Решение было суровым, но справедливым. И раз его вынес суд — законным. Агнешка отомщена.
— Покорми меня, что ли, — попросил Янош, — голова почему-то кружится.
— Ну, похоже, оживаешь, братик, — обрадовалась сестра и бросилась на кухню.
Через несколько минут на столе уже стояла большая сковорода с яичницей, зажаренной с салом и помидорами. Уплетая за обе щеки, Янош подумал, что, хочет он того или нет, пора возвращаться в жизнь, идти на работу, отправляться в очередной рейс.
Впервые за много дней вспомнилась граница. Не та, чужая, где он учил местных джигитов отбивать нападение душманов, а еще прежняя, мирная. Она проходила совсем рядом с заставой. Скалы почти вплотную подступали к неширокой пенистой реке, отделявшей Таджикистан от Афгана.
Однажды, будучи с напарником в дозоре, Янош обнаружил на песчаном 6epeiy след. Отпечатки, совсем свежие, принадлежали вроде бы одному человеку, но Чепрага наметанным глазом заметил: контуры подошв на песке растоптаны. Нарушителей, старавшихся идти след в след, было несколько. Время для перехода границы негодяи выбрали самое для себя удобное — на исходе дня: еще не ночь, а в горах уже сумерки. Чуть поодаль от Пянджа след пропал. Кругом ни кустика, ни деревца, даже травы нет. Разве что в расщелинах торчат кое-где пучки сухого бересклета...
Группа по тревоге, возглавляемая начальником заставы, прибыла быстро. Розыскной пес по кличке Эмир с ходу взял след. Минут через двадцать они не то что увидели, а скорее почувствовали, что начали настигать нарушителей. Г^е-то впереди человек зацепил камень, с шумом покатившийся вниз. Начальник заставы включил фонарик и выхватил лучом движущееся темное пятно. Тотчас оттуда брызнула автоматная очередь, следом — вторая, третья... Пограничники залегли.
— Крутые ребята пожаловали, — сказал начальник заставы и дал ответную очередь.
— А вы заметили: стреляет один ствол, а нарушителей было несколько, — сказал Янош.
— Верно, у тебя отменный слух, сержант, — одобрительно кивнул начальник заставы. — Этот с автоматом наверняка прикрывает главного, следующего к нам в тыл... Бери трех человек, пойдешь через горы напрямик к перевалу. Сумей опередить и взять их там...
...Погруженный в воспоминания, Янош вздрогнул, когда сестра тронула его за плечо:
— Очнись, братик! Послушай, что-то по радио сейчас важное скажут!
Из висевшего на стене репродуктора послышалось:
«Внимание! Внимание! Передаем чрезвычайное сообщение МВД Молдовы!»
Пронзительный голос диктора заполнил комнату:
«Приговоренный к высшей мере наказания преступник бежал из зала суда! Его приметы: рост сто семьдесят восемь, телосложение плотное, волосы темно-русые, глаза карие. Черты лица правильные. На запястье правой руки шрам...»
Янош слушал и его охватывало бешенство. Упустили убийцу, растяпы. Поставили в конвой идиотов! Доведись ему, сержанту Чепраге, охранять, разве проворонил бы...
Негодование нарастало. А диктор продолжал:
«Всякий, кто обнаружит и укажет местонахождение преступника, сообщит о нем какие-либо сведения, получит большое вознаграждение!»
Ищи ветра в поле... Янош злорадно усмехнулся. Черта с два вы его поймаете. Он же десантник! Ребята из десантуры в Афгане ни в чем не уступали погранцам...
Но тут мысли приняли другое направление. Преступник ушел от ответственности, от законного возмездия, и Агнешка, его потерянная любовь, осталась неотомщенной. А как же клятва? Янош Чепрага поклялся у смертного одра невесты найти и покарать убийцу. Да будет он проклят, если не сдержит слова!
Янош отодвинул сковороду. Аппетит пропал. Он почувствовал отвращение к пище. Стремительно встал и начал собн-раться. Надел тельник, привезенный из Афгана, пятнистый комбинезон, заломил на голове берет.
— Ты куда? — испуганно спросила сестра, догадываясь о его намерении.
Янош не отозвался. Поколебавшись, выдвинул из-под кровати дембельский чемодан и отыскал на самом дне завернутый в тряпицу «Вальтер». Это тоже был трофей оттуда.
— Ты что задумал, — заголосила сестра. — Полиция и прокуратура без тебя обойдутся.
— Молчи, — сказал Янош тихо, но в голосе прозвучало такое, отчего сестра сомлела. — Молчи, — повторил яростно. — Полиция и прокуратура — они ж ни черта не смогут сделать. Лейтенант — десантник. Никто, доходит до тебя это, никто, кроме меня, не поймает!
— Бог тебе судья, — прошептала сестра.
Янош подошел к ней, взял за руки, мягко сказал:
— Не горюй, сестренка. Меня какое-то время не будет. Сходи в гараж, попроси оформить мне отпуск, а родителям скажи, что уехал в рейс. Обо всем остальном молчи, словно онемела. Ну будь!
С этого момента мысли Яноша Чепраги сосредоточились на одной цели. Трясясь на заднем сиденье автобуса, направляющегося в город, он попытался представить логику поведения сбежавшего из-под стражи лейтенанта. Конечно, у него в Кишиневе могли оказаться знакомые, и в таком случае парень сейчас отсиживается у них. Но это должны быть смелые люди. Не каждый решится спрятать преступника, зная, что того ищут, а за поимку назначена большая награда. В городе могли также оказаться родственники, что менее вероятно. Да и не тот человек лейтенант, чтобы подвергать опасности знакомых или родню... Бывший пограничник судил по себе, потому как свято верил в благородство десантника, не способного на подлость.