Хаузер кивнул.
– Поисковая программа наших техников обнаружила хитроумную программу, которую очень сложно локализовать и с помощью которой можно шпионить за чужими компьютерами и даже управлять ими.
– Кто мог запустить такой вирус на компьютер Ингрид?
– Вообще-то существует только одна возможность. – Хаузер выглядел подавленным. – Немецкое БКА в Висбадене разработало этот так называемый федеральный троян. У кого-то из них должен быть доступ именно к этой программе.
На Нероберг шел горный трамвайчик. Уже в половине десятого перед кассой собралась группа людей. Сабина проехала через парковку и стала искать автомобильную дорогу, ведущую на гору.
– Там впереди нужно ехать направо, – сказал Снейдер.
«Поверните налево», – потребовал навигатор.
– Это что, Клаус Кински? – спросил Снейдер.
– Нет, только его голос, – ответила Сабина. – Я нахожу, что у него успокаивающая манера.
– Возможно, – буркнул Снейдер, – но он не прав. Там впереди направо.
Сабина последовала указаниям Снейдера, на что навигатор запротестовал гнусавым голосом. Снейдер снял прибор с крепления и сунул в бардачок, где он приглушенно продолжал говорить. Через десять минут они доехали до асфальтированной подъездной дорожки, которая вела к земельному участку в самом лесу. «Капелленвег, 3». Почтовый ящик прятался в кустарниках. За ними гравийная дорожка вела к одноэтажной вилле с эркерами, арками и изогнутой входной лестницей.
– Выглядит как маленький дворец.
– Ауэрсберг получила его в наследство, старинное фамильное владение.
– Как Вессели.
– Только не упоминайте его.
– У них конфликт?
– Скажем так: Ауэрсберг помимо юриспруденции изучала еще психологию и не даст так легко себя обмануть. Они с Вессели часто ругались на служебной почве. Она судья, он следователь-криминалист.
– Как и вы.
– Да, но я умею отделять профессиональное от личного. – Снейдер прижал руку к раненому боку и с кряхтением выбрался из машины. – Я и Ауэрсберг познакомились…
– Ауэрсберг и я, – исправила она его.
Снейдер шумно выдохнул.
– Мы познакомились на одном семинаре и с тех пор дружим, уже более десяти лет. Тогда она еще жила во Франкфурте, но после смерти дочери переехала в Висбаден. Мы много говорим на личные темы. Она знает обо мне кое-что такое, чего не знает больше никто.
– Что вас не интересуют женщины, ваше второе имя Сомерсет, вы прячете ключ от дома в лампе, в действительности имеете водительские права и любите собак?
– Примерно так, Белочка.
Они зашагали по гравийной дорожке к дому. Он располагался в тени, лужайка была еще влажной от утренней росы, и где-то в лесу кричала сова. Сабина посмотрела сквозь ветви деревьев и заметила чуть дальше в лесу одинокую бревенчатую хижину, которая напоминала избушку Бабы-яги и, видимо, служила временным пристанищем леснику.
– Какая она?
– Ауэрсберг? – Снейдер скривил рот. – Она многое пережила и похожа на ежа, вывернутого наизнанку, который терзает себя собственными иголками. Все равно… вам она понравится. – Он позвонил в дверь.
– Как она потеряла дочь?
– Это был… – Снейдер осекся.
Элегантная стройная женщина, на вид лет сорока пяти, которую Сабина уже видела в пешеходной зоне в Висбадене, открыла дверь. На Ауэрсберг был тонкий свитер с V-образным вырезом, юбка с запахом и сандалии на ремешках. В этой удобной одежде, с длинными каштановыми волосами и с деревянными украшениями на шее, она походила не на судью, а на хозяйку магазина эко-продуктов.
Она обняла Снейдера и поцеловала его в щеку, отчего тот вздрогнул.
– Что случилось?
– Я объясню позже.
Ауэрсберг подала Сабине руку.
– Входите, я заварила чай.
Женщина пошла первой, Снейдер и Сабина последовали за ней в гостиную. Сабина заметила рубиновое кольцо в массивной оправе на руке Ауэрсберг, которое не подходило к ее непринужденному стилю, но говорило о достатке.
Внутри здание совсем не напоминало замок. Благодаря множеству окон, видимо установленных дополнительно, лестнице с большим мансардным окном и стильной оранжерее, дом выглядел светлым и дружелюбным, хотя и стоял в лесу. На стенах висели разноцветные акварели. Мебель была расставлена так удачно, что комнаты по-настоящему дышали. Сабина не особо разбиралась во внутреннем декоре, но здесь она чувствовала себя уютно: возможно, дело было в какой-нибудь философии фэн-шуй или просто в талантливой руке судьи.
– Присаживайтесь.
Сабина села на диванчик, Снейдер в широкое кресло. Пока Ауэрсберг разливала по чашкам чай, у Сабины появилась возможность лучше рассмотреть женщину. У нее были веснушки и длинные ловкие пальцы. Только ее взгляд раздражал Сабину. Что-то было не так с ее зрачками: ее глаза напоминали глаза хаски.
Пока Ауэрсберг ходила на кухню за молоком и сахаром, Снейдер наклонился к Сабине.
– Редкий цвет глаз, – прошептал он.
Наконец Ауэрсберг села в кресло.
– Значит, вы учитесь в академии, – сказала она. – Какое направление?
Сабина кивнула.
– Криминалистический анализ. – Не было смысла упоминать, что Хесс уволил ее сегодня утром.
Ауэрсберг взглянула на Снейдера.
– Значит, она на твоем курсе?
– Она талантливая и неплохо успевает.
Неплохо – это был самый высший комплимент, которого можно было ожидать от Снейдера в присутствии других.
Ауэрсберг повернулась к Сабине. Теперь призрачный небесно-голубой цвет глаз был отчетливо виден: казалось, ты смотришь в стеклянные глаза мертвеца.
– Вам несказанно повезло, что вы не попали к Вессели. У Мартена вы в хороших руках.
Сабина удивилась, что судья сама завела об этом разговор.
– Я уже познакомилась с Вессели, он не такой уж плохой, – ответила она. «Какая ложь!»
– На занятиях, возможно, но, когда вам приходится работать с ним, это впечатление быстро меняется.
Не может быть, что он хуже Снейдера, подумала Сабина. Это все равно что выбирать между чумой и холерой.
– Я вижу на вашем лице множество вопросов, – сказала Ауэрсберг. – Хочу объяснить вам. Раньше Вессели был, бесспорно, хорошим профайлером. Но сейчас в его голове столько технологических знаний, что для собственных мыслей уже не осталось места. Если его мозг и рождает полезные идеи, то они как вспышки, которые уходят в молниеотвод. – Ауэрсберг подалась вперед. – Я часто сталкивалась с ним в суде, и, по моему мнению, он потерял чутье уже много лет назад.
Сабина посмотрела на Снейдера, ища поддержки.
– Бессели превратился в ожесточенного теоретика, – заявил Снейдер.
Ауэрсберг грустно улыбнулась.
– При этом я могу понять его горе из-за смерти жены, потому что сама потеряла шестилетнюю дочь.
– Мне очень жаль. – Взгляд Сабины инстинктивно переместился на комод, где стояла фотография в рамке. На снимке была изображена курносая девочка в голубых купальных плавках, с веснушками и непослушными каштановыми волосами, в руках она держала мяч для игры в воде.
– Но, возможно, в конце мы все станем такими, как Бессели, – заметила Ауэрсберг с горькой улыбкой.
– А как он лишился глаза? – спросила Сабина.
– Это давняя история, – объяснил Снейдер. – Во время допроса в восьмидесятых годах одному террористу сломали руку, а Бессели получил пулю сначала в колено, потом в глаз.
Ауэрсберг закинула ногу на ногу.
– Он отказался от стеклянного глазного протеза. Повязка, видимо, должна запугивать или производить впечатление мученика. – Она показала воображаемые кавычки в воздухе, и деревянные браслеты на руках со стуком ударились друг о друга. – Сестра Бессели была террористкой в РАФ[25], вы это знали? Вероятно, поэтому он так ожесточенно работает, подсознательно хочет искупить вину своей сестры.
Беседа стала развиваться в направлении, от которого Сабина чувствовала себя неловко, потому что узнавала слишком много об одном из своих преподавателей. «Бывшем преподавателе», – поправила она себя. Обычно Снейдер в своей хамской манере оборвал бы подобный разговор, потому что он никак не помогал в решении их проблемы, но, на удивление, Снейдер не останавливал Ауэрсберг. Она вообще была первым человеком на памяти Сабины, с кем Снейдер не держал себя высокомерно и не обращался как с идиотом.
Видимо, Ауэрсберг заметила ее смущение и сменила тему.
– Чем я могу вам помочь?
– Нам важно, чтобы ты вспомнила детали дела «Многоножка», – сказал Снейдер.
– Расследование возобновили?
– Официально нет, – ответил Снейдер. – Но мы с коллегой, возможно, вот-вот докажем взаимосвязь между несколькими нераскрытыми убийствами.
С коллегой! Еще один комплимент из уст Снейдера.
– Это не терпит до того, как я буду в суде и?..
– В сотрудника полиции, занимавшегося расследованием, стреляли; он сейчас в коме. Меня тоже ранил один подозреваемый, и мне грозит дисциплинарное наказание, а мою коллегу вышвырнули из академии. Если мы хотим во всем разобраться, нам нужно поднатужиться – у нас осталось всего два дня.
Ауэрсберг сложила руки в замок перед губами.
– Понимаю. О чем именно идет речь?
– О письмах, которые доктор Ян посылал Белоку.
– Письма из тюрьмы… – Она задумалась. – Насколько я помню, Ян отправил Белоку два письма. Одно Белок действительно получил, второе было перехвачено сотрудниками тюрьмы. Обычное явление, что Белоку пытались оборвать контакт с внешним миром. Не очень легально, но все-таки мужчина убил в восьмидесятых годах в Лейпциге несколько детей, а многие охранники в Вайтерштадте отцы семейств.
– Почему Ян ему вообще писал и на что ссылаются эти ответы? – поинтересовалась Сабина.
– В определенном смысле они были коллегами. Белок детский врач, а Ян гинеколог. Белок определенно болен, Ян с большой вероятностью тоже. Он восхищается Белоком и очарован его поступками, поэтому однажды навещает его в Вайтерштадте. Но Ян не убийца. Однако кто-то пытался повесить на него убийства «Многоножки».