енег нет? Если денег нет, как же ты в институт поступил?" И милиционер Аскер, укоризненно качая головой, удалился, исчез в толпе.
В полдень поезд, везущий товарища Л. И. Брежнева, наконец-то прибыл. Поезд прибыл! Но, как видно, остановился не совсем там, где его ждали: вагон Л. И. Брежнева ушел несколько вперед. Тогда официальные лица, девушки в национальных костюмах с прекрасными яствами в руках, большой духовой оркестр со своими народными инструментами - все побежали к вагону Л. И. Брежнева, все перемешалось, и стоявший посреди взволнованной толпы, вдалеке от исторического вагона, студент Мурад Илдырымлы не смог увидеть ни Л. И. Брежнева, ни К. У. Черненко, ни сопровождавших их лиц, и студенту казалось, что он смотрит мультфильм, что люди в цветных нарядах и кумачовые транспаранты нарисованы и движутся в сопровождении зурны, играющей на самой высокой ноте. Всеобщая суета и волнение на вокзале не распространялись, однако, на заполнившие все вокруг портреты Л. И. Брежнева, которых после прибытия поезда внезапно стало в сто раз больше, и вождь с портретов сдержанно смотрел из-под широких бровей на историческое событие, совершающееся на бакинском железнодорожном вокзале...
А через два дня-22 сентября 1978 года - студент Мурад Илдырымлы увидел правую руку Л. И. Брежнева.
В тот день студентов рано утром собрали перед университетом по обе стороны Коммунистической улицы, снова дали им в руки портреты членов и кандидатов в члены Политбюро, транспаранты, лозунги. Л. И. Брежнев должен был, проехав здесь, вместе с представителями партийных, советских органов, трудовых коллективов, воинских подразделений направиться на торжественное заседание во Дворец имени Ленина - в Бакинский городской комитет партии и городской Совет народных депутатов для вручения городу Баку высокой награды Родины. Студентам полагалось громко, оптимистично приветствовать вождя, когда он будет проезжать. Каждый выучил приветствия наизусть. Получилось так, что Мурад Илдырымлы оказался на самом краю тротуара, впереди него никого не было. Студент, который смог бы проявить себя наиболее оптимистичным, кто искреннее и истовее других приветствовал бы вождя, мог быть после исторического дня избран членом факультетского (а то и университетского!) бюро ВЛКСМ. То есть его могли вызвать в ректорат или в парткомитет и назначить членом комсомольского бюро комсомола! А это означало, что и все дела в жизни могли пойти у него очень хорошо - в будущем он мог получить направление в Баку, перейти на комсомольскую работу, потом перейти на партийную работу... Значит, хорошо могло быть не только этому человеку, но и всей его родне!
В начале улицы взорвались аплодисменты, и студент Мурад Илдырымлы понял, что недолго осталось стоять в эту ветреную погоду на Коммунистической улице, едет, едет товарищ Л. И. Брежнев. И действительно, в ту же минуту буквально перед носом студента возникли одна за другой черные машины. В самой большой и красивой (величавая машина!) сидел Л. И. Брежнев и, высунув в окошко правую руку, приветствовал трудящихся Баку (то есть студентов, слушателей военных училищ и милиционеров, сменивших формы на гражданскую одежду, комсомольских работников, низовых партийных работников - инструкторов, заведующих отделами райкомов...). Студенту Мураду Илдырымлы не удалось в тот исторический момент разглядеть самого вождя. Но руку вождя он увидел!
Прежде студенту казалось, будто вожди - необыкновенные люди, они не едят, не пьют, не ходят в туалет. А рука вождя была обыкновенной человеческой рукой, как у обыкновенных людей у нее было пять пальцев и ногти на пальцах, она была несколько пухлой и рыхлой, причем, кажется, немного загорела на солнце, она была совершенно голая, безволосая... В то сентябрьское утро Мурад Илдырымлы на мгновение именно такой увидел великую руку, и хотя это было давно, рука вождя время от времени появлялась у студента перед глазами и вчера ночью - в последнюю ночь жизни бедной старухи Хадиджи - появилась опять.
Студенту хотелось заснуть, и рука медленно удалялась во мгле, но внезапно, ухватившись за ярко-алый транспарант, снова оказывалась у него перед глазами, и на красных транспарантах опять писались крупными буквами разнообразные лозунги о нашей счастливой жизни, и как студент ни с (гарался, как ни вертелся с боку на бок, рука вождя и красные транспаранты не покидали его среди ночи. В такие часы студент ненавидел всех людей на земле.
Коран в суре Ниса говорил: "О люди! Если Он захочет, вас заберет, других приведет. Аллах на это способен".
То есть если Аллах пожелает, если сочтет нужным, если будет на то причина, он уничтожит людей, вернее, создаст вместо человека какое-нибудь другое существо, и ночами, когда студент, лежа в постели, ощущал ледяной холод мира, у него возникало безумное желание: хоть бы и исчезли все люди, хоть бы стерлась вся история человечества и возникло бы на земле новое существо...
Порой студент Мурад Илдырымлы ненавидел и сам себя, потому что нельзя же так злобствовать на людей, потому что ведь и сам ты - ничто, и людей хочешь увести в ничто. Сам ты ничего хорошего не достоин, а хочешь много и многого ожидаешь, потому и живешь в муках. В той же суре Корана говорится: "Если вы будете благодарить и веровать, на что Аллаху вас мучить? Аллах ценит благодарность и все знает".
В ту апрельскую ночь (то есть вчера!) студент Мурад Илдырымлы отбросил в сторону синеватое одеяло (вот это самое синеватое одеяло!) и сел на кровати. Капание крана во дворе слышалось совершенно ясно, но наряду со стуком капель слышался еще какой-то необычный звук, и студент, все еще не избавившись от преследующей его руки вождя, некоторое время прислушивался к необычному звуку и вдруг осознал, что этот звук - хрип и что хрип доносится из комнаты старухи Хадиджи. У студента даже волосы встали дыбом, потому что ему показалось, что старуху Хадиджу душат, и душит старуху Хадиджу... та самая рука вождя...
В секунду он полностью очнулся, резко вскочил и, затаив дыхание, стал прислушиваться: хрип то прекращался, то усиливался. В тишине кроме хрипа он слышал стук собственного сердца, затем осторожно, на цыпочках, как будто боясь разбудить кого-то, подошел к двери Хосрова-муэллима.
Он только раз тихонько стукнул, и Хосров-муэллим в тот же миг спросил: "Кто там?" Хосров-муэллим включил свет, открыл дверь, и как только студент увидел Хосрова-муэллима в белом исподнем, так понял, что и сам он без брюк предстал перед человеком, со своими тонкими, кривыми, волосатыми, голыми ногами, в длинных синих трусах (купленных, когда он еще работал библиотекарем в селе)...
Впереди Хосров-муэллим, следом студент пошли в комнату старухи Хадиджи. Хосров-муэллим включил свет, и студент Мурад Илдырымлы впервые за восемь месяцев увидел старуху Хадиджу в постели: одеяло было натянуто до подбородка, старуха Хадиджа, повернув голову, не мигая смотрела на порог, студенту даже показалось, будто старуха Хадиджа смотрит на указанную Баланиязом мышиную нору; изо рта старухи бежала белая пена на шею, на белую ночную рубашку, на наволочку в мелкий цветочек. Белая ночная рубашка и наволочка в мелкий цветочек были такими чистыми, что студент в одно мгновение забыл о скупости, о жадности, о двуличии этой женщины - чистота постели в ту полночь свидетельствовала о чистоте самой старухи Хадиджи...
Старуха Хадиджа больше не хрипела, Хосров-муэллим, приблизившись к старой железной кровати с потускневшим никелем, внимательно посмотрел на хозяйку дома, потом закрыл женщине веки и слишком спокойно для такого момента сказал: "Идем, оденемся..." В спокойствии Хосрова-муэллима студент увидел познавший все в этом мире опыт и безысходность, ничего больше не ждущую от мира.
Они оба оделись и снова вошли в комнату старухи Хадиджи (студент старался не глядеть на абсолютно белое, застывшее лицо бедной старухи Хадиджи). А Хосров-муэллим, внимательно посмотрев сверху вниз на студента Мурада Илдырымлы (давеча он так же внимательно смотрел на старуху Хадиджу), неожиданно улыбнулся: "Когда ты постучал в дверь, я здорово испугался..." В улыбке Хосрова-муэллима было что-то вызывающее содрогание, как пена на белоснежной ночной рубашке старухи Хадиджи, на наволочке с мелкими цветочками.
Молла Асадулла, закрыв Коран, аккуратно положил его перед собой и, уставившись на свои четки, не говорил ни слова; потом отвел от четок глаза, взглянул на Баланияза и хрипло спросил:
- Дел много, говоришь, да, Баланияз?
И Баланияз сказал:
- Эх, знаешь сколько, молла ами! Конечно же много...
- Я вот что слыхал, Баланияз... Говорят, старая мельница на улице Хагани больше работать не может, мощности у нее не хватает такой большой город хлебом обеспечить. Но, говорят, и закрывать ее нельзя, ломать нельзя, потому что там столько крыс, столько мышей, что, если мельницу закрыть или сломать, они весь город заполонят... Правду говорят?
Молла Асадулла говорил очень серьезно, но после его слов все махаллинские мужчины, кроме Баланияза, опять заулыбались, и все, улыбаясь, посмотрели на Баланияза.
- Так... Конечно же так! - ответил Баланияз. - Бороться с крысами-мышами дело тяжелое. Там, на мельнице, есть такие крысы, что их кошки боятся. Как увидят, убегают, прячутся.
Молла Асадулла сказал:
- Вот это да!... Слушай, ты там береги себя! - И уставился на свои четки, и чуть заметно по лицу моллы скользнула легкая улыбка.
А Баланияз с прежней серьезностью, даже с некоторым хвастовством произнес:
- Насчет меня не беспокойся!
Студент Мурад Илдырымлы смотрел на Баланияза: Баланияз, конечно, не читал роман "Муки моего любимого" и никогда не прочтет, но Баланияз был, в сущности, счастливый человек, и потому он мог обойтись и без романа. Человек, посвятивший свою жизнь борьбе с мышами, не мучился тем, что не мог прочитать "Муки моего любимого"... Баланияз не был похож на старуху Хадиджу, но сейчас в Баланиязе были те же простота и чистота, что у наволочки в мелкий цветочек, у белой ночной рубашки, у постели его матери, и уже потому Мышь-Баланияз был высшим относительно студента Мурада Илд