— Хватит, хватит. Он здесь самый главный. Я понял это и без лишних слов. А что он имеет против чужеземцев и против построек?
— «Песнь свободных людей»! — сказал Орайел, толкая локтем своего помощника..
Тот вздрогнул, порылся в куче шкур, вытащил похожий на лютню инструмент с длинным грифом и двумя струнами. Перебирая струны, он запел высоким голосом:
Свободны мы, как ветер,
Свободны, как равнина,
Скитаясь по которой,
Иных домов не знаем,
Кроме шатров высоких.
Наши друзья — моропы,
Несущие нас в битвы.
В которых мы разрушим
Строенья все и храмы
Тех, кто на нас посягнет...
Дальше следовало в том же духе. Песня была неимоверно длинной, и Ясон почувствовал, что начинает клевать носом. Он прервал певца и задал старику еще несколько вопросов.
Истинная картина жизни на равнинах Счастья начала проясняться.
От океана на западе до океана на востоке, от Великою Утеса на юге до гор па севере не было ни одной постоянной постройки поселка. Свободные и дикие племена бродили по травяному морю, непрерывно враждуя друг с другом.
Когда-то здесь были города, их названия отчасти даже сохранились в песне. Но теперь от городов остались лишь воспоминания и непримиримая ненависть к ним. Видно, долгой и суровой была борьба двух жизненных путей, если воспоминания о ней, спустя много поколений, вызывали столь сильные чувства. При ограниченных природных ресурсах этих бедных равнин земледельцы и кочевники не могли жить в мире. Фермеры строили поселки вокруг редких источников воды и отгоняли кочевников с их стадами. Кочевники, защищаясь, объединялись и старались разрушить поселки. Им удалось это сделать в столь жестокой войне, что одно только упоминание о прежних врагах вызывает ненависть.
Племена и кланы невежественных, грубых, жестоких варваров-победителей заполнили всю степь, они постоянно меняли свои становища по мере того, как тощий скот съедал траву вокруг. Им была незнакома письменность. Певцы-сказители были единственными, кто мог свободно переходить от племени к племени, являясь и артистами, и историками, и носителями новостей. Деревья не росли в этом суровом климате, отчего деревянная утварь и изделия из дерева здесь были неизвестны. Железная руда и каменный уголь часто встречались на севере в горах, потому железо и мягкая сталь употреблялись повсеместно. Они, да еще шкуры, рога и кости животных — вот почти все доступные материалы. Необычным исключением были шлемы и нагрудники. Некоторые изготовлялись из железа, но лучшие из них привозились издалека. Племя, жившее у отдаленных гор, в шахте, пробитой в скале, добывало минерал, похожий на асбест. Его измельчали, смешивали со смолой широко распространенного растения и получали материал, который походил на фиберглас: легкий, как алюминий, и прочный, как сталь, он был очень эластичным. Эта технология, не иначе как наследованная кочевниками от первых поселенцев планеты, была единственным, что отличало их от любых варваров железного века. Кизяк использовали в качестве топлива, жиром животных заправляли светильники. Жизнь здесь была суровой, грубой и короткой.
Каждое племя владело своими наследственными пастбищами, где и кочевало. Однако границы владений не имели четких пределов, что служило причиной постоянных столкновений и междоусобиц.
Куполообразные жилища, камачи, сооружались из сшитых шкур, укрепленных на железных столбах. Их можно было собрать и разобрать в считанные минуты, а когда племя перемещалось, их вместе со скарбом везли на повозках-эскунгах, запряженных моропами.
В отличие от крупного рогатого скота и коз, которые были потомками земных животных, моропы являлись коренными обитателями высокогорных степей планеты. Эти когтистые травоядные были одомашнены несколько столетий назад, а большая часть их диких стад истреблена. Толстая шкура защищала моропов от постоянных холодов, они могли по двадцать дней обходиться без воды. Как вьючные, упряжные и боевые верховые животные они помогали своим хозяевам выжить в этой бесплодной местности.
Немногое можно было добавить к этому. Племена кочевали и воевали, каждое говорило на своем языке или диалекте, но, когда приходилось общаться друг с другом, использовался межпланетный язык. Они образовывали и предательски нарушали союзы и всем занятиям предпочитали войну, в чем достигли известного совершенства.
Ясон усваивал всю эту информацию, пытаясь управиться, хотя и с меньшим успехом, с твердыми кусками вареного мяса, которые в конце концов глотал непрожеванными. В качестве питья ему предложили перебродившее молоко моропов, вкус которого был не менее отвратителен, чем запах. Единственное, чего ему не предложили и чему Ясон был несказанно рад,— это любимый напиток воинов — смесь молока с еще теплой кровью.
Когда любопытство Ясона было удовлетворено, настала очередь Орайела, и он стал задавать бесчисленные вопросы. Не переставая жевать, Ясон давал ответы, которые сказитель и его подмастерье откладывали в глубины памяти. Они вели себя спокойно, что позволяло Ясону считать себя в безопасности, по крайней мере пока. Близился вечер, и Ясон решил, что пора подумать о бегстве и возвращении на корабль. Он дождался, пока Орайел замолк, чтобы перевести дух, и в свою очередь спросил:
— Сколько в лагере людей?
Сказитель, все время пивший ачад — так называлось забродившее молоко,— стал покачиваться из стороны в сторону, что-то бормотать и широко разводить руками.
- Они дети грифа,— проговорил он,— и столь многочисленны, что тучей покрывают равнину и заставляют трепетать сердца врагов...
— Я не спрашиваю об истории и победах, меня интересует число людей.
— Это известно одним богам. Может быть сто ... а может — миллион.
— Сколько будет двадцать плюс двадцать? — прервал его Ясон.
— Меня никогда не беспокоила такая ерунда,— ответил старик.
— Но ведь речь идет не о высшей математике, а о счете в пределах ста.
Ясон встал и осторожно выглянул наружу. Порыв холодного ветра заставил его прослезиться. Высокие снежные облака плыли в бледной голубизне неба, тени стали длиннее.
— Пей,— сказал Орайел, протягивая ему кожаную бутылку с ачадом.— Ты мой гость и должен пить.
Тишину прерывал лишь скрип песка, которым старуха терла котел. Ученик опустил подбородок на грудь и, казалось, заснул.
— Я никогда не отказываюсь от выпивки,— Ясон взял бутыль.
Поднося ее к губам, он поймал быстрый взгляд старухи, которая поспешно вновь нагнулась к своей работе. За спиной послышался слабый шорох.
Ясон отпрыгнул, бросив бутылку; в тот же миг, задев ухо, по его плечу ударила дубинка. Ясон не глядя выбросил вперед ногу и попал в живот ученика сказителя. Тот согнулся и выронил острый железный прут.
Орайел, который больше не выглядел пьяным, вытащил из-под шкур длинный двуручный меч. Хотя удар дубинки лишь скользнул по плечу, правая рука Ясона онемела, однако левая была в порядке. Он уверенно ускользнул от меча и, схватив старика за горло, указательным и большим пальцами прижал ему сонную артерию. Сказитель судорожно глотнул и свалился без сознания.
Тем временем старуха извлекла откуда-то длинный пилообразный кинжал — камач певца-сказителя оказался настоящим складом оружия — и попыталась напасть на Ясона. Бросив старика, он перехватил кисть старухи так, что оружие выпало из ее руки.
Все это заняло не более десяти секунд. Орайел и его подмастерье беспорядочной кучей валялись друг на друге, а старуха подвывала у костра, растирая запястье.
— Спасибо за гостеприимство,— сказал Ясон, кутаясь в шкуры и стараясь вернуть к жизни онемевшую руку. Когда, наконец, он смог двигать пальцами, то связал старуху, заткнул ей рот кляпом, а потом проделал то же самое и с остальными. Глаза Орайела открылись, в них горела лютая ненависть.
— Что посеял, то и пожнешь,— сказал ему Ясон, выбирая шкуры.— Это тоже можешь запомнить. Я думал, ты хочешь получить знания и рассчитаться той же монетой. Но ты оказался жадноват. Я знаю, ты и теперь сожалеешь, разрешая мне взять несколько побитых молью шкур, эту грязную меховую шапку, которая знавала лучшие дни, и кое-что из оружия.
Орайел что-то прорычал; вокруг кляпа, торчащего изо рта, выступила пена.
— Каков слог! — заметил Ясон.
Он надвинул шапку на глаза, подобрал дубинку, обернув ее кожей.
— Ни у тебя, ни у твоей девицы не достанет зубов, а вот твой помощник справится. Он сможет разжевать кляп, а потом перегрызть веревку у тебя на запястьях. Но я тем временем буду уже далеко. Скажи спасибо, что я не похож на вас, иначе всех вас уже не было бы в живых.— Он глотнул ачада и повесил кожаную бутылку через плечо.— Это я возьму на дорожку.
Когда он вышел из камача, вокруг никого не было. Он прочно завязал полог, взглянул на небо и, повернувшись спиной к шатру и низко нагнув голову, побрел по лагерю варваров.
Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Закутанные в шкуры, чтобы уоеречься от пронизывающего холода, обитатели лагеря независимо от возраста и пола выглядели такими же немыслимыми оборванцами. Отличалась только одежда воинов, но тем легче их было избежать, прячась в проходах между камачами. Остальные обитатели тоже старались не встречаться с ними, поэтому никто не обращал на Ясона внимания.
Лагерь раскинулся произвольно. Камачи выстроились неровными рядами, очевидно каждый ставил свой шатер там, где останавливался. Вскоре камачи поредели, и Ясон увидел стадо небольших, мохнатых, истощенным коров. Вооруженные охранники сидели на корточках, держа на привязи моропов. Он постарался пройти мимо них как можно быстрее, но и не вызвать подозрения. Затем он услышал блеяние и почувствовал козий запах и благополучно миновал козье стадо. Неожиданно он сказался у последнего камача, и перед ним до самого горизонта простерлась степь. Солнце стояло низко над горизонтом; Ясон смотрел на него, счастливо щурясь.