— Естественно, нет. Разве Сарвари назовет их имена даже мне, его другу? Да и спрашивать его об этом как-то неудобно. Если вам это нужно, пусть ваш советник, который по линии КГБ приехал к товарищу Сарвари, подробно расспросит его об этом.
— А как ты думаешь, Кармаль догадывается о том, что к нему подсылают таких «мнимых парчамистов»?
— Я не знаю точно, есть ли у товарища Кармаля какие-то конкретные сведения о работе АГСА против него. Но если даже таких сведений у него нет, я не сомневаюсь, что он обо всем догадывается. Он очень умный, очень хитрый и дальновидный политик. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли, предвидеть события.
— И что из этого следует?
— А то, что я уже сказал. Кармаль и его друзья в ближайшее время сами попросятся за границу в качестве послов или на другие должности в разные страны. Они захотят отсидеться, выждать, посмотреть, что будет завтра. И в Афганистан они, скорее всего, больше не вернутся. Мы их сюда не пустим.
— А я и не знал, что ты такой непримиримый противник парчамистов. Раньше ты мне ничего подобного не говорил.
— «Непримиримый противник» — это слишком сильно сказано. Кто я такой, чтобы быть «непримиримым противником» товарища Кармаля и его очень известных в народе соратников? Он может стать моим «непримиримым противником», только если таковым его объявит товарищ Тараки. Парчамисты мне действительно не очень-то нравятся, я знаю о них много плохого, не слишком доверяю им, однако, пока товарищ Тараки не скажет, что они наши «непримиримые противники», я их такими считать не могу.
— А он так пока не говорил?
— Пока нет. Я думаю, что сейчас по-настоящему «непримиримым противником» товарища Кармаля является в нашей партии только один человек — товарищ Амин.
— Почему?
— Ты же знаешь, товарищ Кармаль — заместитель товарища Тараки на всех должностях. Случись с Тараки какая-то беда, ну там, гибель в результате несчастного случая, теракта или внезапной болезни, и тогда Кармаль станет законным руководителем партии и государства. А это означает конец политической карьеры товарища Амина.
— А какие у него амбиции?
— Я думаю, он спит и видит одно: как бы занять место товарища Тараки. И потому ему необходимо сегодня убрать Кармаля и других наиболее популярных в партии и в стране деятелей «парчамистского» крыла НДПА.
— А ты, брат, не думаешь, что после того, как он уберет со своей дороги парчамистов, ему захочется избавиться и от своих соперников в стане халькистов?
— Среди нас, халькистов, у товарища Амина нет соперников. Он сегодня второй, после товарища Тараки. И товарищ Тараки не раз давал нам это понять. Кроме того, я уверен, задумай товарищ Амин что-то против одного из нас, товарищ Тараки не допустит несправедливости.
Содержание этой беседы с «Махмудом» показалось Виктору Бубнову очень важным. На следующий день он изложил услышанное от агента в телеграмме, адресованной Центру. Однако никакой реакции из Москвы не последовало.
С началом лета в Афганистан хлынули советники от разных советских ведомств. Направил своего представителя в Кабул и центральный комитет КПСС.
Прежде Валерий Харазов был вторым секретарем ЦК компартии Литвы, кандидатом в члены ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. То есть по номенклатурной шкале он входил в состав высшей советской элиты. А почему выбор пал именно на него? Возможно, сказалось то, что двумя годами ранее он успешно справился с аналогичным заданием, будучи партсоветником в Анголе.
В три дня собрался литовский секретарь в дальнюю дорогу. Тот же Ульяновский, напутствуя его, честно признался: «Я не знаю, чем ты там будешь заниматься. На месте сам сориентируешься. Мой тебе совет следующий. Постарайся не допустить трех бед: раздрая между ЦК и армией, между правительством и религиозными деятелями, между властью и племенами. В истории Афганистана было много случаев, когда обиженные племена приходили в Кабул и свергали правительство».
Кандидат в члены политбюро Пономарев тоже был краток: «Ситуация в партии непростая. “Хальк” и “парчам” по-прежнему, несмотря на наши титанические усилия, продолжают враждовать. Происшедшее год назад объединение носит скорее механический, формальный характер. Прежде мы больше сотрудничали с парчамистами и знаем их лучше. Вы, кстати, разберитесь там, как правильно называть второго человека в партии — Бабрак Кармаль или Кармаль Бобрак?»
Вот и все напутствие. Харазов понял, что не очень-то расположены на Старой площади к беседам об Афганистане. Ему показалось, что как-то раздражала коллег эта афганская тема, неприятной была для них. Только несколько месяцев спустя он уяснит, в чем дело: из Кабула что ни день поступала неприятная информация, на которую следовало реагировать. А как реагировать — этого никто не знал. «Разберешься на месте» — вот и весь наказ.
В Афганистане, едва Харазов ступил на раскаленный бетон кабульского аэродрома, его приветствовал невысокий человек в афганской военной форме, но без знаков отличия:
— С прибытием, Валерий Иннокентьевич!
Харазов обрадовался: генерал Горелов раньше служил командиром десантной дивизии в Литве, они встречались и даже приятельствовали. Сейчас главный военный советник сразу взял новичка под свое крыло и охотно согласился ввести его в курс дела.
Впрочем, знакомство с самой болезненной проблемой произошло для Харазова почти сразу после прилета в Кабул при первой встрече с главой афганского государства и генеральным секретарем ЦК НДПА. Тараки после ритуальных приветствий рассказал о ситуации в стране, заверил, что скоро здесь будет построен социализм. Посоветовал держать постоянный контакт с товарищем Амином и решать с ним все возникающие вопросы. А затем, попрощавшись с другими участниками встречи, попросил Харазова и посла Пузанова задержаться у него в кабинете. Когда они остались втроем, Тараки с непроницаемым лицом объяснил, что советским товарищам хочет сделать заявление Бабрак Кармаль. Второй человек в партии и государстве вошел, холодно поздоровался с советскими гостями и, сев рядом с ними, уперся злобным взглядом в Тараки. В кабинете повисла неловкая тишина. Потом ее прервал срывающийся от волнения голос Кармаля:
— Я прошу советских товарищей, — говорил он, не отрывая горящих глаз от хозяина кабинета, — передать руководству ЦК КПСС о том, что у нас в центральном комитете сложилась ненормальная обстановка. В работе политбюро отсутствует всякая демократия и коллегиальность. Фактически всю власть в стране и партии узурпировали два человека — Тараки и Амин. Они готовят и принимают самые важные и принципиальные решения без коллективного обсуждения, игнорируют мнения других членов ЦК и политбюро. Меня отстранили от всех партийных и государственных дел, от принятия любых решений. Я нахожусь как бы в золотой клетке. В этих условиях я должен или притвориться больным или уехать послом в какую-нибудь страну.
Харазов был в замешательстве. Его предупреждали о разногласиях, но что дело зашло так далеко… Как на все это следует реагировать? Почувствовав его настроение, Пузанов подвинул партсоветнику свою записку: «После того, как Кармаль уйдет, попросите товарища Тараки о новой отдельной встрече с ним для обсуждения этих деликатных вопросов».
Не дав Кармалю закончить его монолог, Тараки с силой стукнул кулаком по столу:
— Хватит! Это все ложь! У нас в партии и государстве полная демократия. Решения принимаются коллегиально. Но если кто-то не желает с ними считаться, то мы пройдемся по ним железным катком. Да!
«Ого, — подумал Харазов, — какие страсти! А мне говорили о Тараки как о добром дедушке, который мухи не обидит. Далеко у них зашло. Так далеко, что обратного пути, кажется, уже нет. Не просто враги, а враги смертельные. Даром, что члены одной партии».
Бабрак Кармаль встал, сухо попрощался с советскими гостями, глаза его были красными, лицо еще больше потемнело от гнева. Когда он покинул комнату, Тараки опять стукнул кулаком по столу: «Мы пройдемся по своим врагам железным катком!»
…Да, в Афганистане потом будет еще много партсоветников — из провинциальных обкомов, республиканских ЦК и даже со Старой площади. Некоторые из них ничтоже сумняшеся станут с энтузиазмом переносить опыт советского партстроительства на афганскую почву. Создавать парткомы, проводить партсобрания, организовывать партучебу… Все, как у нас: если собрание, то президиум, речь докладчика с обязательным цитированием Ленина, Брежнева, Тараки (а затем — Амина, Кармаля, Наджибуллы), голосованием, принятием резолюции, клятвами в верности завоеваниям «Великой Апрельской революции». Коммунистические субботники, Ленинские уроки, соцсоревнование, ударники труда, делегаты, съезды — все, как у нас, один в один. Весь формализм, всю шелуху, всю аппаратную никчемность тащили они из Союза в Афганистан. К чести Харазова следует сказать, что он избежал подобного стиля. Интеллигентный и мягкий, Валерий Иннокентьевич искренне пытался разобраться в том, что здесь происходит, хотел докопаться до сути тех процессов, которые определяют жизнь афганского общества, его ближайшее будущее. А советы, если и давал, то очень аккуратно.
Амин, встречи с которым были регулярными и долгими, дотошно допытывался у Харазова, как выстроена структура КПСС, какова роль рядовых членов партии, что из себя представляют руководящие органы. Однажды он обмолвился, что не худо бы по советскому образцу и их партию назвать коммунистической. Валерий Иннокентьевич постарался объяснить, почему этого делать не следует.
Амин прямо на глазах выдвигался на первые роли. Он уже руководил не только министерством иностранных дел, но и курировал вооруженные силы, спецслужбы, полицию, влезал в вопросы экономики, партийного строительства, идеологии. Горелов и Заплатин явно симпатизировали ему, генералам нравилась его бьющая через край энергия, невероятная работоспособность, стремление брать на себя ответственность. На фоне большинства других функционеров Амин, безусловно, смотрелся в выгодном свете. Жесткий? Но ведь это Восток, возражали военные советники Харазову, здесь иначе нельзя. Или ты, или тебя. Берет на себя слишком много? Но ведь не силой берет — Тараки сам с готовностью наделяет его все новыми полномочиями и уверяет при этом, что все равно лучше Амина никто с ними не справится. И разве это не так? Беспощаден по отношению к парчамистам? Но у них самих рыльце в пушку — сеют смуту в партии, вечно чем-то недовольны, демагоги и прохвосты… В среде наших военных советников Амин котировался очень высоко, именно его считали главным героем революции, мотором нынешней власти, с ним связывали надежды на будущее.