в свою очередь будут предприняты со стороны американцев.
Американский офицер безопасности Чарли — худощавый, зеленолицый, подстриженный «ежиком» человек — явно нервничал и ждал, когда ему дадут наконец действовать. Он был лаконичен. Согласившись с тем, что штурмовать номер со стороны коридора слишком опасно, он сообщил: морские пехотинцы из охраны посольства попытаются в целях предварительного зондажа долезть с улицы до окна второго этажа. Тут же он подал знак стоящим поодаль четверым молодым, аккуратно одетым американцам и вместе с ними направился к выходу из отеля.
Полицейское оцепление, не позволявшее прохожим находиться возле центрального входа в гостиницу «Кабул», начало привлекать внимание зевак. На противоположной стороне улицы собрались группки разночинного люда. Несколько бездельников-мальчишек, присев на корточки возле стены банка, стали терпеливо ждать: а вдруг что-нибудь произойдет? Водители проезжающих мимо автомашин, рискуя вывихнуть шеи или совершить аварию, ничего не понимая, таращились в сторону вооруженных полицейских.
Наконец терпение уличных зевак было вознаграждено. Сначала возле входа в гостиницу быстро образовалась группа, состоящая из иностранцев европейской внешности и афганских полицейских. Затем от этой группы отделились три здоровенных долговязых парня с большой лестницей в руках, которые, пригибаясь и прижимаясь к зданию, задрав головы вверх, проследовали до определенного места. Там они осторожно приставили лестницу к стене, и один полез к окну второго этажа. Однако, достигнув лицом наличника, он никак не мог заставить себя заглянуть в окно.
Вскоре руководителям операции стало ясно, что никакие силы не заставят парня на лестнице заглянуть в окно. Ведь там, за стеклом, внутри комнаты, скрывалась смерть. Заглянешь — получишь пулю в лоб. А зачем? Отдавать жизнь за посла морские пехотинцы явно не хотели.
В случае с захватом Адольфа Дабса все было плохо.
Очень скоро и Бахтурину, и Клюшникову стало ясно, что террористы еще больше, чем удерживаемый ими посол, сами чувствуют себя заложниками. Заложниками ситуации, в которую они попали. Пленниками непосильного дела, за которое им не следовало браться. Казалось также, что здесь, в номере 117 гостиницы «Кабул», эти террористы не принимают решений сами, а исполняют чью-то злую волю. Если во время захвата посла они выглядели достаточно спокойными и собранными, то теперь, по-видимому, что-то сломалось, нарушилось, и для них начинала вырисовываться очевидность чего-то такого, что раньше ими не предусматривалось вовсе. Казалось, они все больше и больше распаляются, неминуемо приближаясь к состоянию нервного срыва, который может быть спровоцирован самым невинным поводом. А случись такой срыв, они, темпераментные азиаты, не станут искать оправданный ситуацией выход из положения, а напротив, поступят вопреки всякой логике и при этом, возможно, как загнанные хищники, с отчаянием бросятся на тех, кто пришел освобождать посла.
С другой стороны, и американцы тоже вели себя как-то странно. Словно бы они знают больше, чем сообщили советским офицерам. Словно они ждут какого-то запланированного, известного только им развития событий и при этом не сомневаются, что получится так, как они ожидают. Казалось даже, что освобождение посла для них не самое главное, а главное что-то другое, никому постороннему не известное.
Но и это еще не все то странное, что происходило утром 14 февраля в отеле «Кабул».
Казалось, что майор Тарун не только руководит операцией по освобождению посла, но и ищет выход из крайне щекотливого, очень неудобного положения, которое образовалось в связи со случившимся. Он несколько раз пропадал из поля зрения американцев и своих подчиненных, а затем возвращался опечаленным и еще более хлопотливым. Он уединялся со своими ближайшими помощниками, что-то им объяснял, о чем-то советовался. Тарун съежился, как прислушивающийся к опасному звуку зверь, когда Амстутц спросил, известно ли о захвате посла руководителям Афганистана и какова их реакция.
— Я звонил товарищу Амину, но его нигде не могут найти, — ответил майор, не то смущенный, не то раздосадованный этим вопросом.
Странные персонажи мелькали в коридорах и холлах отеля. Все происходящее напоминало танец. Танец-игру, танец-мистерию, ритуальный танец вокруг жертвенного костра, исполняемый несколькими противоборствующими шаманами, которые, повинуясь только ими слышимым ритмам, с помощью таинственных, едва заметных, непонятных посторонним движений и жестов обращаются к своим богам, моля их об удаче и изгнании злых духов, покровительствующих врагам. Возникало ощущение, что здесь образовалась иная реальность — недоступная уму реальность между жизнью и смертью.
Наиболее обыденно выглядели, пожалуй, только младшие полицейские — «гориллы», предназначенные для разрушения и убийства. Деловито, как бы примеряя силы, они все чаще посматривали на массивную дубовую дверь номера 117. Они, кажется, не верили в то, что в их стране возможно воспроизведение хитроумных трюков и тонких приемов, которыми владеют спецслужбы других, более развитых государств. И, видимо, они были не так уж далеки от истины.
Привезли баллоны с газом, подаренные афганской полиции органами безопасности ФРГ еще во времена правления Дауда, а может быть, и раньше. Подсоединили шланги, стали крутить краники. Вроде бы что-то включилось. Послышалось слабое шипение. И быстро выяснилось, что срок годности «спецсредства» давно истек, да и первоначально, видимо, оно не отличалось высоким качеством.
Приехали афганские снайперы. Их разместили в помещениях «Да Афганистан банка», через дорогу от отеля. Снайперы долго всматривались через оптику в указанное им окно, однако работать отказались, объяснив, что солнце ярко светит со стороны гостиницы и слепит стрелков.
Тарун и Сайфутдин время от времени подходили к дверям номера и через мегафон разговаривали с террористами. Полицейские пытались убедить захватчиков, что для выполнения назначенных ими условий предпринимаются все необходимые меры, но нужно, однако, время, чтобы решить некоторые возникающие технические проблемы. На самом деле, никто и не собирался идти навстречу бандитам. Да это было и невозможно, хотя бы потому, что Баэса, освобождения которого требовали захватчики, к тому времени уже не было в живых. Полиция просто тянула время в надежде найти какой-то выход из создавшейся ситуации. Скорее всего, ложь была понятна и тем, кто обещал, и тем, кто эти обещания выслушивал. Это делало переговоры заведомо пустыми, формальными по содержанию, вялыми, безвольными по эмоциональной окраске.
В двенадцатом часу американцы через Таруна попросили террористов дать им возможность поговорить с послом. Те согласились — при условии, что беседа будет проходить на английском языке. Судя по его голосу, Дабс не потерял присутствия духа, он разговаривал со своими дипломатами довольно бодро и даже пытался шутить. Посол сказал, что чувствует себя прекрасно и что захватившие его «джентльмены» ведут себя достаточно прилично. Бахтурин с Клюшниковым переглянулись: им казалось невероятным, что человек в такой ситуации ведет себя столь уверенно и даже безмятежно. Дабс словно был абсолютно убежден в благополучном исходе дела.
Крайнее нервное напряжение все более утомляло участников противостояния по обе стороны дубовой двери. Чувствовалось, что спектакль начинает надоедать, и все с тоскою ждут хоть какого-то финала.
Террористы первыми стали приближать сюжет к развязке. Один из них, стоя за стеной сбоку от дверного проема, высоким, срывающимся голосом прокричал, что срок, определенный для выполнения условий, подходит к концу и, если их требования не выполнят немедленно, угроза убить заложника будет приведена в исполнение. В ответ на это Тарун, нарочито отчетливо выговаривая слова и делая длинные паузы, сообщил, что трудности успешно преодолеваются. «Очень скоро вы получите доказательства доброй воли властей: в гостиницу уже везут Бахруддина Баэса».
Не вступая в спор и торги, мнимые полицейские согласились подождать еще десять минут. За дверью послышалась какая-то возня, громкие голоса. Похоже, захватчики о чем-то спорили между собой и что-то объясняли Дабсу.
Затем Тарун обратился к Амстутцу и Чарли:
— Нужно штурмовать через дверь. Я думаю, мы начнем атаку в ближайшие минуты. Других возможностей освободить господина Дабса не будет.
Офицер безопасности американского посольства сделал жест рукой, будто хочет категорически возразить. Однако сказанное им как-то не очень согласовывалось с таким решительным жестом.
— Попробуйте еще потянуть время, — без уверенности в голосе посоветовал он.
— А что нам это даст? С каждой минутой опасность расправы над послом становится все более реальной. Надо действовать.
— Но как же при этом будет соблюдена безопасность мистера Дабса? — с заметным волнением спросил Амстутц.
— Есть одна идея, — включился в разговор Клюшников.
Советник при МВД, оказывается, времени зря не терял. Он уже осмотрел гостиничный номер, аналогичный тому, где держали Дабса. Внимательно изучив помещение, зайдя в спальню и туалет, он придумал, как организовать операцию по освобождению заложника. Для этого Дабс должен был в обусловленное время попроситься у своих похитителей в туалет, который находился в глубине номера, справа от двери. Огнем из пулемета группа захвата разрушит дверной замок и затем ворвется в номер… План был хорош, но как послу сообщить о том, что в «час икс» он должен уговорить террористов отпустить его в туалет? Афганцы, захватившие дипломата, судя по всему, знали английский, значит, общение на этом языке было исключено.
— Какие языки, кроме английского, знает мистер Дабс? — спросил через Бахтурина полковник Клюшников.
— Русский, — ответил советник посольства Флейтн.
— И немецкий, — добавил посланник Амстутц. — Он, как и я, имеет немецкие корни.
— Очень хорошо, — обрадовался Клюшников. — Тогда я вас прошу еще раз поговорить с послом через дверь. Разговор начните по-английски, а затем так, чтобы эти ублюдки не поняли, скажите одну-две фразы по-немецки. Нужно, чтобы посол симулировал, будто ему стало плохо. Ну, понимаете? От нервного напряжения — рвота, понос. Нужно, чтобы он попросился в туалет, заперся и пробыл там, пока все не закончится.