— Вот и хорошо. Расскажите мне, товарищ переводчик, в чем у них суть разногласий. А то все твердят «хальк», «парчам», но никто не может толком объяснить, почему они так ожесточенно воюют друг с другом.
— Попробую, Алексей Николаевич, — напрягся Козин. — Только тема эта очень деликатная и непростая. Из-за дефицита времени мне придется опустить многие подробности. Оба лидера — и Тараки, и Кармаль, — соглашаясь с тем, что их общая цель — сделать Афганистан демократическим государством, свободным от монархических и феодальных пут, каждый по-разному видели пути достижения этой цели. Тараки, как и многие другие творческие импульсивные натуры, уповал на силовые варианты. Ему, как мне кажется, близки методы революционного, что ли, решения всех проблем — вооруженное восстание, красный террор, насильственная реализация социально-экономических реформ. Неслучайно с первых же шагов своего руководства партией он много внимания уделял работе по созданию подпольных ячеек в вооруженных силах, то есть тех самых структур, которые сыграли решающую роль в событиях 27 апреля 1978 года.
Соперничество, а затем и откровенная вражда с Бабраком Кармалем проходили сразу на нескольких фронтах. Оба они ревниво отслеживали позиции своих фракций на политическом фронте. Тараки, например, не мог простить конкуренту то, что после свержения короля президент Дауд именно парчамистам (или им сочувствующим) раздал несколько министерских портфелей. Кармаль, претендовавший на основную часть от поступающей советской помощи, всегда болезненно относился к вояжам главы «халька» в СССР, которые тот до Апрельской революции осуществлял в основном по линии Союза советских писателей. Тараки не доверял Кармалю еще и потому, что тот происходил из знатной семьи и по своему происхождению всегда был близок к королю и Дауду. В свою очередь глава парчамистов не без оснований клеймил политического соперника за его неприкрытый пуштунский национализм.
Словом, оснований для вражды у них было много — гораздо больше, нежели поводов для замирения, хотя это, я подчеркиваю, лично моя точка зрения.
Поскольку вы попросили меня быть максимально откровенным, и наш разговор носит, как я понимаю, доверительный характер, то хочу также сказать следующее. Отдавая должное Тараки на посту лидера НДПА сразу после ее создания, многие, даже ближайшие его соратники, сейчас отмечают, что с победой Апрельской революции, когда партия столкнулась с новыми вызовами, генеральный секретарь и глава государства не проявил себя, как энергичный и сильный руководитель. Он не имеет тех навыков и того опыта, которые требуются в условиях борьбы с различными контрреволюционными силами, плохо себе представляет, как надо осуществлять назревшие социально-экономические преобразования, не может справиться с интригами внутри партийного руководства. Кроме того, до нас доходит информация о том, что он любит выпить, падок на самую грубую лесть, не очень утруждает себя выполнением государственных обязанностей, предпочитая им чисто представительские функции. Конечно, на этом фоне товарищу Амину легко набирать свой политический капитал.
— Алексей Николаевич, — деликатно подошел к ним помощник премьера. — Самолет прибыл.
Из подрулившего к правительственному павильону лайнера Тараки вышел один, без каких-либо сопровождающих лиц. Втроем — советский премьер, афганский генсек и переводчик — сели в машину и поехали сразу в Кремль на переговоры. Косыгин предупредил гостя, что вечером его примет Леонид Ильич Брежнев. Уже прямо в машине Алексей Николаевич стал высказывать Тараки свою озабоченность по поводу ситуации в Афганистане:
— Вы уже не контролируете, как прежде, значительную часть территории страны. Мятежники наступают по всем фронтам.
— Это так, — горестно соглашался с ним Тараки. — Но за спиной наших врагов стоит вся мировая реакция. США, Пакистан, Иран, Китай… Нам приходится трудно.
— Согласен. Но, как нам кажется, вы допускаете ошибки в своей внутренней политике, некоторые ваши действия озлобляют людей, плодят стан врагов революции.
Тараки молчал. Он понимал, что предстоящий разговор будет нелегким, догадывался о том, что его привезли в Москву вовсе не за тем, чтобы принять предложения о вводе войск. Но до времени от дискуссий уклонялся, берег свои аргументы.
Уже на подъезде к центру столицы Косыгин решил подсластить пилюлю:
— Хочу вам сообщить, товарищ Тараки, что гератский мятеж подавлен.
Гость встрепенулся:
— А откуда это вам известно?
Премьер подмигнул переводчику:
— Из газет.
— Это хорошая новость, — не оценил шутку афганец. — Очень хорошая.
Козин еще в павильоне правительственного аэропорта, когда ждали самолет из Кабула, краем глаза видел шифровку от генерала Горелова. Она была краткой: «Гератский мятеж подавлен».
В Кремле афганского гостя уже ждали. Косыгин, Громыко, Устинов и Пономарев уселись по одну сторону стола, по другую были Тараки и Козин. Чуть в стороне примостился мидовец Станислав Гаврилов, которому предстояло вести запись беседы. Никаких стенографисток на столь секретные заседания не приглашали.
Председатель правительства пояснил, что вначале они хотели предоставить первое слово главе афганского государства, но затем решили начать с изложения советской позиции. После традиционных заверений в дружбе Алексей Николаевич перешел к делу:
— Пути решения возникших у вас проблем могут быть разными, — сказал он, — но наилучшим из них является путь, который бы сохранил авторитет вашего правительства в народе, не испортил бы отношений Афганистана с соседними государствами, не нанес бы ущерба международному престижу вашей страны.
В подкрепление своих слов Косыгин привел пример Вьетнама, который выдержал тяжелую войну с США, а сейчас самостоятельно отражает китайскую агрессию.
— И у вас в стране есть достаточно сил, чтобы противостоять вылазкам контрреволюции, — продолжал Косыгин ровным голосом. — Взять хотя бы пример с Гератом. Когда вы за дело взялись по-настоящему, то сумели овладеть положением. Только что мы получили сообщение о том, что сегодня в 11 часов утра военный городок, где дислоцируется мятежная часть 17-й пехотной дивизии, после авиационных бомбовых ударов захвачен батальоном десантников, поддержанных танками, прибывшими из Кандагара.
Мы будем оказывать вам помощь всеми возможными средствами. Ввод же наших войск сразу возбудит международную общественность, повлечет за собой резко отрицательные многоплановые последствия. Наши общие враги только и ждут того, чтобы на территории Афганистана появились советские войска… Нельзя не видеть, что нашим войскам пришлось бы бороться не только с внешним агрессором, но и с какой-то частью вашего народа. А народ таких вещей не прощает.
Косыгин складно выговаривал все это главе афганского государства, лишь изредка заглядывая в лежащие перед ним бумаги. Переводить его на пушту было нетрудно: премьер вовремя делал необходимые для перевода паузы, терпеливо ждал, пока Козин доносил его слова до гостя. Вообще-то пушту для перевода язык сложный. Он инверсионный. Там пока всю фразу не выслушаешь, перевести нельзя. Глагол стоит в конце. Надо слова переставлять, как фигуры в шахматах.
Закончив последнее предложение, переводчик обратил внимание на то, как лицо Тараки напряглось, в обычно добродушных глазах заплясали огоньки. Похоже, хорошая новость из Герата не убедила его в том, что надо отказаться от приглашения советских войск.
— Мы пришли к выводу, — продолжал между тем Косыгин, — что на данном этапе наилучшими, с точки зрения оказания вам наиболее эффективной поддержки, будут методы нашего политического воздействия на соседние страны и предоставление вам большой и разносторонней помощи.
Вот, собственно, те соображения, которые мы хотели откровенно, по-товарищески изложить вам, — председатель правительства, закончив, удовлетворенно откинулся на спинку стула и жестом пригласил высказаться афганского гостя.
С первых же его слов стало понятно, что и Тараки основательно подготовился к этому разговору.
— Я тоже буду говорить откровенно, как ваш друг, — начал он, глядя в упор на Косыгина. — Мы в Афганистане согласны с тем, что возникшие проблемы должны в первую очередь решаться политическими средствами, а военные акции должны носить вспомогательный характер… Со своей стороны хочу подчеркнуть, что отношения между нашими странами — это не просто обычные межгосударственные отношения. Они базируются на классовой основе, на общности идеологии и политики. В нашей стране, как и у вас, власть принадлежит рабочему классу и крестьянству.
«Ага, вот он куда клонит, — догадался Козин. — Спекуляция на пролетарской солидарности. Не знаю, как в нашей стране, но в Афганистане точно нет никакого рабочего класса, и власть там не может принадлежать крестьянству. Неужели наши вожди купятся на такую откровенную демагогию?»
— Революция вызвала злобную реакцию со стороны наших классовых врагов, — как по-писаному продолжал гость. И далее обрушился на Пакистан, Иран и Соединенные Штаты, которые, по его мнению, были виноваты во всех сегодняшних бедах. — Было бы излишне подробно останавливаться на вопросе, почему пакистанцы, иранцы, американцы и китайцы ведут против нас подрывную деятельность. Я хочу лишь подчеркнуть, что мы были и остаемся вашими друзьями, мы учились и учимся у Ленина.
Мне хотелось бы затронуть вопрос о нуждах афганской армии. Мы бы хотели получить бронированные вертолеты, дополнительное количество бронетранспортеров и боевых машин пехоты, а также современные средства связи.
— Речь, видимо, идет о вертолетах Ми-24, которые имеют пуленепробиваемую броню, — пояснил Устинов. — Таких вертолетов вам будет поставлено шесть в июне-июле и еще шесть в четвертом квартале этого года.
— Было бы хорошо, если бы они поступили вместе с пилотами, — пошел в атаку Тараки.
— Вам нужно готовить своих пилотов, — возразил ему маршал. — У нас обучаются ваши офицеры, и мы можем ускорить их выпуск.