При Амине была создана конституционная комиссия, которой поручили к 1 января 1980 года подготовить и представить на обсуждение проект конституции ДРА. Для помощи из Союза были направлены крупные специалисты в области государственного права, в том числе работник Президиума Верховного Совета СССР и заместители директора двух крупных институтов. Этим докторам наук нелегко приходилось в дискуссиях с главным афганским руководителем, страстно желавшим внести личный вклад в создание Основного закона. Так, он настаивал на том, что конституция должна закрепить политическое устройство Афганистана как социалистического государства. Он предлагал по примеру Старшего Брата создать четыре социалистических республики: Афганскую социалистическую республику (АСР) Пуштунистан, АСР Таджикистан, АСР Узбекистан, АСР Хазаристан. С большим трудом Амина отговорили от этой затеи.
После того, как из Москвы пришли официальные поздравления товарищу Амину в связи с его избранием на высшие партийные и государственные посты, Александр Михайлович Пузанов решил, что теперь все пойдет по-старому. «Тараки сам виноват в том, что произошло, — поговаривал он в узком кругу. — Он уже давно был только формальным руководителем, а реально все бразды правления держал в своих руках товарищ Амин».
Нет, скорее всего, это неправда, что советский посол с симпатией относился к Амину и потому делал на него ставку. Правильнее будет сказать, что опытный, прошедший огонь, воду и медные трубы Пузанов не имел таких слабостей — к кому-то относиться с симпатией. А если и имел, то хранил подобные слабости так глубоко, что никто и никогда не смог бы догадаться о них. Александр Михайлович, хорошо помнивший времена сталинских чисток и опасных для жизни интриг в высших эшелонах партсовноменклатуры, играл по принятым в их кругах правилам. Он видел, как решительно и умело Амин расчищает дорогу к вершинам власти, при этом клянясь в верности идеалам марксизма-ленинизма. Он отдавал должное деловым качествам Амина, его реальному вкладу и в строительство вооруженных сил, и в создание органов безопасности, и в налаживание международных связей. Как чиновник еще той старой школы, он оценил и участие товарища Амина в развитии революционной теории, ведь именно товарищ Амин написал цикл работ, подводящих под Апрельскую революцию идейную базу.
Словом, «второй человек» по всем параметрам уже давно превосходил «первого», и не видеть этого мог только слепой.
В телеграммах, которые шли в Москву, Пузанов — опять-таки, как матерый дипломат, — избегал категоричных оценок и таких суждений, которые в будущем могли бы сыграть против него. Он предпочитал сухое изложение фактов. Однако в узком кругу высших руководителей, вершивших дела в Кабуле, у посла была стойкая репутация сторонника Хафизуллы Амина.
Гром грянул неожиданно.
Как-то в начале октября Александру Михайловичу позвонил главный военный советник и попросил о срочной встрече. Судя по взволнованному голосу генерала, встреча не предвещала ничего хорошего. Пузанов пригласил к себе Богданова. Иванов в это время находился в командировке в Москве.
Войдя в кабинет, Горелов сразу вручил послу тонкую брошюрку на языке дари. Судя по запаху свежей типографской краски, ее только что сняли с печатного станка.
— Это печатается в типографии главного политического управления афганских вооруженных сил, — пояснил он. — А называется сей документ так: «Правда о покушении на товарища Амина со стороны Тараки и о провале этой попытки». Вы прочитайте: интересная там версия изложена.
Пузанов тут же пригласил переводчика, и тот зачитал текст. Судя по нему, 14 сентября, когда Амин якобы чудом избежал гибели и когда был убит Тарун, именно советский посол через переводчика сам позвонил первому министру и попросил его срочно приехать во дворец, гарантируя полную безопасность. То есть, иными словами, листовка прямо обвиняла официального представителя советского государства в организации покушения на сегодняшнего главу Афганистана. Пузанов, выслушав перевод, изменился в лице. Всем было ясно, что эта листовка — не какая-нибудь самодеятельность политуправления, а документ, санкционированный самим главой государства и партии.
— Надо докладывать в Москву, — сразу сказал Богданов.
— Лев Николаевич, — посол с потерянным лицом повернулся к Горелову, — но ведь это же ложь. Вы тоже были там и знаете, как все происходило.
Горелов сам выглядел не менее изумленным.
— Да, странно, — как-то не очень уверенно ответил он.
На следующий день ситуация стала еще острее. Министр иностранных дел, член политбюро Шах Вали созвал послов социалистических стран и зачитал им «Правду о покушении». Совпосольство на встрече представлял Сафрончук, поскольку Пузанова именно на тот же час пригласил к себе по какому-то пустяшному поводу Амин. После того, как Шах Вали закончил, дипломаты, все как одни, обратились к нашему советнику-посланнику: что это? Желание убрать из Кабула советского посла? Начало очередной аминовской интриги? Или новый руководитель тем самым хочет показать Москве свою независимость, продемонстрировать некий новый курс?
— А вы сами присутствовали при попытке так называемого покушения на товарища Амина? — в полной тишине спросил Сафрончук у афганского министра.
— Нет, — в замешательстве ответил он. — Но это результат проведенного нами расследования.
И быстро закончил встречу.
Расходились послы растерянными. Нет, так в лагере подконтрольных Советам стран дела не делались. Это было явно против правил.
Громыко прислал Пузанову довольно раздраженную телеграмму с указанием посетить Амина и высказать ему протест. Рекомендовалось идти к афганскому руководителю в уже привычном составе: Пузанов, Павловский, Горелов, а уехавшего в Москву с отчетом Иванова должен был заменить Богданов. Правда, начальник представительства КГБ считал, что столь массированный визит Амин может воспринять негативно, посчитать его давлением на себя и предложил, чтобы он один отправился во Дворец народов, но Пузанов этот вариант отверг: «Вот же русским языком написано, что надо идти всем вместе».
Как и опасался Богданов, афганский руководитель, увидев столь представительную делегацию, сразу напрягся, почуял неладное. Но гости начали издалека. Пузанов поинтересовался, понравились ли товарищу Амину макеты новых афганских орденов, которые были изготовлены на московском монетном дворе и сегодня показаны генсеку. «Да, — оттаял Амин. — Я распорядился утвердить их». Тогда посол решил, что можно приступать к главному.
— Мы имеем поручение из Москвы. Вот товарищ Рюриков сейчас зачитает.
Амин, выслушав ноту МИД СССР, сразу изменился в лице. Он решительно отодвинул от себя чашку с чаем и сказал:
— Все, что здесь написано, неправда.
Советские представители молчали. Это было неслыханно: чтобы генеральный секретарь дружественной нам партии назвал ложью заявление, подписанное членом политбюро ЦК КПСС. Это не лезло ни в какие ворота. Затем Амин решил слегка подсластить пилюлю:
— Разрешите, я буду говорить с вами не по протоколу, а как ваш товарищ и брат? И ожидаю того же от вас.
— Конечно, конечно, товарищ Амин, — с некоторым облегчением задвигались гости.
— Так вот. То, что Шах Вали изложил перед послами социалистических стран, — это наша позиция, которая еще раньше была представлена на политбюро и пленуме ЦК НДПА. Прошел почти месяц с того памятного дня, когда Тараки совершил злодейское покушение на меня. Отчего же вы раньше не протестовали? Почему никто из вас не пришел к нам и не посоветовал, как нам поступать, что говорить?
— Но, товарищ Амин, — попробовал протестовать Павловский, — мы же все присутствовали тогда в кабинете Тараки и знаем, как было на самом деле…
— А я вас уверяю, что было именно так, как изложено в нашем документе, — грубо прервал его Амин. — В одной комнате со мной находились афганские товарищи, которые могут подтвердить: именно товарищ Пузанов через переводчика пригласил меня во Дворец народов и гарантировал мою полную безопасность. Но я уже был предупрежден об угрозе, поэтому приехал с охраной. И теперь вы знаете, что это оказалось не лишним. Может быть, конечно, я ошибаюсь, — Амин встал из-за стола и театрально вышел на середину комнаты. — Может быть, вы считаете, что моя ошибка наносит вред мировому коммунистическому движению? Если так думает ваше политбюро, то я сделаю все, как просят советские товарищи. Но при этом вам надо учесть: вина в таком случае лежит только на мне, потому что именно я изложил события так, как они происходили на самом деле.
Амин явно оседлал любимого конька. Он любил демагогические приемы в спорах, умело и напористо их применял.
— Вы настаиваете на том, чтобы я собрал своих товарищей и сказал им: все, что говорилось от моего имени прежде, это неправда. Вы этого хотите? Конечно, я глубоко уважаю всех вас и готов сделать так. Но давайте вместе подумаем, правильно ли это будет? Правильно ли отозвать уже разосланную во все армейские части брошюру под названием «Правда о покушении на товарища Амина»? Не нанесет ли это ущерб всей нашей партии и мне, как ее генеральному секретарю?
— Но заявление Шах Вали уже нанесло явный ущерб советско-афганской дружбе, — пытался вставить Пузанов.
— Не беспокойтесь, товарищ посол! Никто не может нанести ущерба нашей дружбе. Пусть враги не надеются, у них нет никаких шансов. Я даю вам слово: мы шаг за шагом идем по пути строительства коммунизма — вот в чем состоит суть текущего момента.
— И мы это высоко ценим, — включился в беседу Богданов. — Но сейчас речь идет о другом. Москва ждет, что вы как-то попытаетесь исправить возникшее недоразумение…
— Недоразумение? — перебил его Амин. — Нет, недоразумением является ваша попытка опровергать правду. Это не по-коммунистически, не по-ленински. Разумеется, вы имеете право ставить под сомнение нашу позицию и указывать нам на какие-то ошибки. Вы, например, можете говорить, что четыре афганских министра не приезжали накануне в советское посольство и не пытались оттуда поднимать против меня воинские части, — Амин торжествующе оглядел гостей, которые при этих словах явно понурились. — Нет, вам лучше не настаивать на опровержении. И в партии, и в стране опровержение будет воспринято плохо. Скажут, что оно сделано под давлением Советского Союза. Я предлагаю вам другой путь. Вы проинформируйте о своей версии послов социалистических стран, а мы возражать не станем.