В заключение своей пылкой речи Амин опять прибегнул к запрещенному приему. Он сказал, что если советские товарищи будут продолжать настаивать на своем, то он готов им подчиниться, однако это означает, что глава НДПА и афганского государства пошел против своей совести, против своей воли, против правды.
— Это будет означать мое политическое самоубийство, — подытожил Амин. — Вы хотите моего самоубийства?
Если советские товарищи и хотели этого, то свои мысли оставили при себе. Прощались сухо. Каждый из гостей думал о том, как ему завтра оправдываться перед своим московским начальством. Посол Пузанов понял, что ему пора собирать чемоданы.
Через три дня после этой встречи агентура из окружения главы Афганистана информировала: Амин в разговорах с близкими соратниками грубо поносил Пузанова, употреблял по отношению к советскому послу нецензурную брань. Все это было в контексте его рассказа о неудавшемся покушении. «Я не желаю встречаться и разговаривать с ним, — кипятился Амин. — Непонятно, как такой лживый и бестактный человек столь долго занимал у нас должность посла».
Телеграмма с этой информацией за подписью Богданова немедленно ушла в Центр. Хотя, возможно, на это и рассчитывал коварный афганец. Ясно, что на Смоленской площади реакция на подобное сообщение могла быть только одной. И она последовала незамедлительно.
Вскоре Пузанов получил депешу от Громыко: «Учитывая ваши неоднократные просьбы об освобождении от должности посла в Кабуле, вы переводитесь на другую работу». Конечно, никаких таких просьб Пузанов не высказывал, а наоборот, всеми силами цеплялся за свою должность, понимая, что в семьдесят три года других должностей ему не предложат.
27 октября Александр Михайлович навестил министра иностранных дел ДРА Шах Вали — того самого, который так ославил его перед послами соцстран. Это был последний акт личной драмы Пузанова, и его следовало сыграть, как подобает. Глядя мимо афганского министра, он произнес заранее приготовленные слова:
— В связи с моей просьбой МИД СССР принял решение освободить меня от обязанностей Чрезвычайного и Полномочного посла Советского Союза в Демократической республике Афганистан.
Ни один мускул не дрогнул на лице министра. Он только почтительно склонил голову в знак того, что эта информация достигла его ушей.
— Мне также поручено сообщить вам, — продолжал Пузанов тусклым казенным голосом, — что на должность посла рекомендован товарищ Табеев Фикрят Ахметжанович, и запросить агреман на него.
Он перечислил биографические данные Табеева, особо подчеркнув, что тот девятнадцать лет проработал первым секретарем Татарского обкома КПСС, является членом ЦК, депутатом и даже членом президиума Верховного Совета СССР.
В тот же день советник-посланник Василий Сафрончук посетил Х. Амина и запросил агреман на нового посла Ф.А. Табеева.
Представители внешней разведки в Кабуле (Иванов, Богданов, Осадчий) к концу октября уже вполне уяснили себе, в какую сторону дует ветер. Амин явно не жилец на этом свете. В телеграммах, отправленных из Кабула в Центр, акцент делался на антисоветских проявлениях, отмеченных в последнее время в окружении нового вождя. Так, из сообщения одного источника следовало, что высказываются суждения о необходимости Афганистану занимать более независимый от СССР курс. Советский социализм критиковался, назывался нищим, бесперспективным. Говорилось о том, что Афганистану было бы куда полезнее обратить свои взоры на исламский мир, последовать примеру Египта, отказаться от масштабной военной помощи Москвы. В другой телеграмме отмечались недружественные проявления афганских спецслужб по отношению к советским гражданам, работающим в ДРА. Якобы за ними ведется слежка, собирается компромат, в адрес некоторых из них звучат прямые угрозы. Еще одна информация говорила о том, будто бы человек от Амина пытался наладить диалог с представителями контрреволюции, религиозными экстремистами, при этом обещая (от имени афганского руководства) выдворить из страны советских специалистов. Делался вывод: всеми своими действиями Амин и его ближайшие соратники ведут дело к разгрому партии, поражению революции.
Ясно, что Центр должен был как-то реагировать на столь тревожные сигналы. И он реагировал. Командированные в страны Европы сотрудники разведки провели нужные беседы с представителями оппозиции — Кармалем, Сарвари, Гулябзоем и другими видными членами НДПА, находившимися в эмиграции. Те направили от своего имени письма в ЦК КПСС: «Мы готовы в любой момент вернуться в Афганистан, чтобы поднять восстание против антинародного, предательского режима».
В начале октября Москва все еще держалась прежней позиции относительно ввода войск. А подобные письма создавали у кремлевских вождей иллюзию того, что афганцы, возможно, решат проблему сами, без силового участия СССР.
Для работы с Бабраком Кармалем в Чехословакию готовился выехать лично начальник разведки Крючков. Но в последний момент председатель КГБ дал отбой: «Слишком рискованно тебя светить. Мало ли как все повернется». Крючков, напомним, был тогда фигурой совершенно секретной. В итоге поехал все тот же Алексей Петров, которого лидер парчамистов давно и хорошо знал.
Кармаль узнал о гибели Тараки из передач радиостанции Би-би-си. Утром за завтраком он мрачно изрек по этому поводу: «Я его предупреждал. И помяните мое слово, это только начало. Будут и еще покойники». Увидев Петрова, он сразу понял, что в его судьбе скоро наступят перемены. Офицер внешней разведки и Кармаль тут же уединились в одной из четырех санаторных комнат, которые занимала семья опального политика. А на следующий день Кармаль объявил родственникам, что он уезжает. Куда и на какой срок — не сказал. Сдержанно попрощался и в сопровождении Петрова покинул санаторий. Семью почти сразу перевезли в словацкий город Банска-Быстрица, поселили в уютном особняке, дали охрану. То есть по всему выходило, что статус Бабрака Кармаля с этого момента стал уже совсем другим.
В начале ноября под Москвой, на одной из конспиративных дач КГБ, собрались будущие руководители Афганистана, в том числе Бабрак Кармаль, Анахита Ратебзад, Асадулла Сарвари, Саид Гулябзой, Абдул Вакиль. Под руководством своих кураторов они начали готовиться к захвату власти. Составлялись списки руководящих органов и списки будущих арестантов, распределялись посты, вырабатывались планы по захвату важнейших объектов… Этот военно-революционный комитет с подачи ЦК КПСС единогласно избрал своим лидером Кармаля, который в те осенние дни проявлял необыкновенную активность, все время поторапливал советских товарищей: «Надо спешить, пока Амин не пронюхал о наших приготовлениях. Революции грозит огромная опасность». Кармаль не без оснований боялся того, что не сегодня-завтра Амин обо всем узнает и тогда нанесет удар первым.
Для того чтобы наладить надежную связь с подпольем в Кабуле, он предложил тайно переправить в Афганистан Гулябзоя. Бывшему резиденту Ершову, который в те дни почти неотлучно находился с афганцами, эта идея показалась полезной. Однако неожиданно для всех Гулябзой отказался стать бойцом авангарда, предложив вместо себя отправить Ватанджара. По этому поводу среди афганцев возникла бурная дискуссия. Вообще, надежды на то, что перед лицом судьбоносных событий халькисты и парчамисты похоронят былые разногласия, станут работать сообща, у сотрудников КГБ быстро рассеялись. Все разговоры афганцев на даче фиксировались с помощью спецтехники, поэтому никакого труда не составило узнать, что вражда и ревность вовсе не утихли — эти революционеры только и ждут часа, чтобы перерезать глотки друг другу.
В итоге на территорию Афганистана первым тайно забросили парчамиста Абдула Вакиля. Предварительно над ним хорошо поработали специалисты по изменению внешности, и теперь родная мама не узнала бы Вакиля. С помощью контактных линз ему изменили цвет глаз, сделали другим привычное выражение лица, придали хромоту, вложив особую прокладку в ботинок. На завершающем этапе подготовки Вакиль был передан в руки офицеров 8-го отдела управления «С», этот отдел, как мы уже говорили, занимался самыми деликатными закордонными делами. Полковник Глотов — тот самый, что недавно тайно вывозил из Кабула халькистов, — теперь обучал Вакиля стрельбе из бесшумного пистолета и приемам рукопашного боя с применением холодного оружия. Василию Глотову был поручен и самый ответственный этап этой операции — перевозка подпольщика в ДРА. Решили использовать все тот же вариант с деревянным контейнером, в котором по легенде перевозились запчасти для «джипов-шурави», как афганцы называли наши «уазики». Сам этот ящик был погружен в один из «уазов», который в свою очередь въехал в чрево транспортного самолета Ан-12 и на его борту благополучно проделал весь путь от подмосковного военного аэродрома до Кабула. В афганской столице груз, как обычно, досматривать никто не стал, джип своим ходом добрался до виллы «Зенита», где Вакиль был целым и невредимым передан в руки Осадчего. Он поселился на вилле резидента и вскоре под покровом темноты стал выходить в город для установления связи с другими партийцами. В первую очередь контакт был налажен с руководителем военной организации «парчам».
Из рассекреченных впоследствии документов известно, что и дипломаты, и сотрудники спецслужб западных стран осенью 79-го с особым вниманием следили за обстановкой в Афганистане и вокруг него. Так, еще в самом начале октября посольство Великобритании информировало Лондон о том, что русские ведут тайную работу в Европе с лидерами фракции «парчам», которые рассматриваются ими как руководители будущего «альтернативного правительства».
Учитывая абсолютную секретность той операции, можно сделать вывод, что «утечка» к англичанам произошла из-за двойной игры кого-то из видных парчамистов или чехословацких «товарищей».
В середине ноября британский военно-воздушный атташе с тревогой сообщал: «Проведенные во второй половине октября наступательные операции против повстанцев оказались очень успешными. Их главными целями были зачистка