ну. И порой люди, совесть которых была нечиста, сами казнили себя подобным образом. Ну, знаешь, вроде как японцы, взрезающие себе живот.
— Погоди! — Герман выставил перед собой ладонь. — О чем ты говоришь? Что значит «предупреждение графу»? Лакея убила Надежда и ее нигилисты. Она сама проговорилась!
— Да, но какие у нее мотивы? И кто за ней стоит? Точно ли дело только в том, что все крепостные отказались от вольной? Вот эти люди, — Таня кивнула в сторону коек с неподвижными мастеровыми, — от воли не отказывались, и она не могла об этом не знать.
— Они отказались уйти с ней, — сказал Герман. — Возможно, с ее точки зрения, это то же самое.
— Так или иначе, нам неплохо бы ее допросить, прежде чем делать окончательные выводы, — сказала Таня, а затем приложила ладонь к губам, подавляя зевок. — Черт, уже утро. Надо бы поспать.
— Не смогу уснуть, пока не узнаю, что будет с ними, — Герман указал на мастеровых.
— А что говорит доктор?
— У доктора появилась кое-какая надежда. Он послал за книгами, может быть, удастся спасти хотя бы кого-то.
— О-хо-хо, — вздохнула Таня и уселась на узкий пыльный подоконник. — А я ведь как раз сегодня обсуждала твою идею создания из них летучего отряда. А теперь… какой уж теперь отряд? Хорошо бы хоть то-то выжил и не остался калекой.
— Я найду того, кто это сделал, — сказал Герман твердо. — Найду и засуну ему его эльфийский артефакт… по самую рукоятку. До сих пор это было для меня просто расследованием по службе. Но теперь это дело чести. Вот только…
— Только что? — Таня встрепенулась.
— Скажи мне, пожалуйста еще раз… глядя в глаза… — проговорил Герман с расстановкой. — Ты точно… абсолютно точно… уверена, что это не операция Оболенского? А то вот ты только что сказала, что таким образом графа могут пытаться к чему-то склонить, но… ведь это нам нужно склонить графа к сотрудничеству, разве не так? И это мы можем использовать для этого в том числе и устрашение, разве не так? Не просто же так лакей погиб именно в тот самый момент, когда я разговаривал с графом и намекал ему на стоящих за мной людей?
Несколько секунд они с Таней молча смотрели друг на друга.
— Я клянусь тебе своей честью, — твердо проговорила она, — клянусь своей силой и честью своего рода, что я никогда ничего не слышала такого, что свидетельствовало бы о том, что за этим стоит Оболенский или… мой отец. И что я бы ни за что на свете не захотела бы иметь с этим ничего общего, если бы об этом узнала. За кого ты меня принимаешь, в конце концов?
— Я принимаю тебя за очень амбициозную и очень красивую женщину, — ответил Герман. — Однако амбициозности в тебе, все же, несколько больше, чем красоты.
— Если это был комплимент, то очень странный, — Таня поморщилась.
— Нет, это был факт, — Герман вздохнул. — Ладно, я тебе верю. В конце концов, кто я такой, чтобы не верить честному слову княжны Ермоловой. Вот смотри, что у меня есть.
С этими словами он извлек из кармана квитанцию камеры хранения.
— Ого, — Таня присвистнула. — Это ты нашел у убитых в Кувшиново? Да ведь с этого надо было начинать! Что ж, проверим, куда ведет эта ниточка.
Глава тринадцатаяБезвременно погибает арбуз
Герман всегда немного недолюбливал вокзальную суету. Стоило ему оказаться на вокзале, как он автоматически начинал испытывать неприятное чувство, словно он куда-то опаздывает, и нужно непременно бежать, высматривать в толпе вокзальные часы, протискиваться сквозь толпу.
Вот и сейчас он поймал себя на мысли, что невольно готовится сорваться с места и перейти на бег. А ведь ему даже ни на какой поезд не нужно!
Герман и Таня старались не привлекать к себе лишнего внимания. Он был одет в коричневый сюртук, руках держал потертый саквояж и изображал молодого чиновника, едущего по делам с женой. На случай осложнений возле входа стояли двое жандармов в штатском, а в зале ожидания лениво фланировали еще трое.
Они с Таней спустились по небольшой лестнице к камере хранения и предъявили квитанцию, после чего им вынесли потертый парусиновый портфель, какой можно было увидеть в руках у гимназиста и мелкого чиновника. Герман взвесил его в руках, и тот оказался на удивление тяжелым, словно кто-то положил в него кирпич или увесистое канцелярское дело. Он с трудом упаковал портфель в свой саквояж, который теперь серьезно оттягивал руку.
— Там бумаги, — проговорила Таня негромко. — Очень много.
— Предлагаешь посмотреть прямо здесь?
— Нет, конечно же. Пойдем.
Бумаги Германа немного расстроили. Честно говоря, он ожидал увидеть в камере какую-нибудь эльфийскую дудочку из рога и шести копыт шестиногого единорога, с помощью которой можно заражать людей смертоцветом. Это было бы триумфальное окончание расследования, после этого оставалось бы только поймать Надежду, но это уже было бы задачей чисто технической. Вся мощь Корпуса жандармов уж как-нибудь справится с поимкой одного человека, который даже магией не владеет.
— Дык, теперь-то владеет, забыл, что ли, барин? — поправил его Внутренний дворецкий, и Герман слегка скривился от этой мысли. Увы, старик был прав. Благодаря его оплошности, Надежда теперь тоже маг. Или, все же, нет? Ведь Узорешитель действует теперь только в его руках, разве не так? Или это касается только разрушения уз, но не наделения магией? Опять сплошные вопросы.
— Это карманник, — проговорила Таня, не поворачивая головы, и Герман вернулся от абстрактных проблем к насущным. Стараясь не вертеть головой слишком уж активно, он слегка повернул ее в сторону, в которую указала подполковник, и заметил суетливого молодого человека с прыщавым лицом в расстегнутом поношенном пальто и мятой фуражке. Он ходил среди толпы, кого-то как будто высматривая и то и дело слегка припадая на одну ногу. Раза три за несколько минут он столкнулся с кем-то из прохожих, один раз принялся при этом шумно спорить и едва ли не лезть в драку.
— Пусть его, — Герман усмехнулся. — Эту штуку ему вряд ли утащить. Далеко с ней не убежишь.
— Тем не менее, — Таня покачала головой. — Тут надо быть настороже. Они знают, что мы рано или поздно явимся. Возможно, стоило вовсе закрыть вокзал, но это же сколько возни и согласований.
Еще находясь в зале, она сделала едва заметный жест рукой и активировала щит вокруг себя и Германа. Он был почти незаметен, и окружающие могли с трудом разглядеть лишь слабое перламутровое сияние, окружающее двоих неприметных пассажиров. Но любое вооруженное посягательство на них
Они вышли из широких дверей вокзала и стали протискиваться сквозь толпу к проспекту, на котором их ждал агент, замаскированный под извозчика. До него оставалось уже не более сотни шагов — Герман видел уже, как тот, приметив их деловито отбросил в сторону окурок и приготовился гнать.
Но едва они сделали еще несколько шагов, как раздался выстрел — чудовищно громкий, хотя и кажется, что где-то вдалеке — и Таня, вскрикнув, рухнула на мостовую, зажимая пальцами рану в бедре, из которой потекла темная кровь, быстро пропитавшая край платья.
По толпе пронесся тысячеголосый крик, люди кинулись врассыпную, толстый мужчина в котелке едва не сбил Германа с ног и чуть не наступил на ладонь Тани, но Герман успел оттолкнуть его.
«Как такое возможно?» — пронеслось у него в голове. — «Мощный щит, поставленный княжной, непробиваем для пули. Магия? Маг в рядах нигилистов?».
Но раздумывать было некогда. Едва Герман наклонился к Тане, лицо которой перекосило от боли, как рядом с ним оказался прыщавый в пальто. Конечно, Герман догадывался о том, что нечто подобное может случиться, и саквояж из рук не выпускал. Но на секунду легка ослабил хватку, и этого опытному вору оказалось достаточно.
Оказавшись рядом, он сначала толкнул Германа в плечо, а затем, когда тот инстинктивно попытался толкнуть в ответ, поймал его руку на противоходе и сильно рванул саквояж из рук, так что Герман невольно выпустил его, на секунду ослабив хватку.
Прыщавый вор, который именно этого и добивался, тут же рванул с места с легкостью, которая поразила бы и бывалого спортсмена. Даже мечущиеся вокруг люди, казалось, не мешали ему, а, напротив, помогали, он же огибал их с просто фантастической грацией. Это был настоящий профессионал, черт бы его побрал!
Герман по части бега тоже был не последним человеком в Москве, а бросился он следом, едва осознал, что произошло. Таню, конечно, тоже без помощи оставлять было нельзя, но он решил, что ей могут помочь и другие агенты, а карманника не упустить очень важно.
— Трофимов! — крикнул он мчавшемуся на помощь усатому сержанту. — Прикрой подполковника! Головой отвечаешь!
Еще один агент, в штатском, тоже бежал навстречу, на ходу разматывая бинт, добытый из сумки. Воздух кругом загудел: другие двое агентов врубили щиты помощнее, запитанные из служебных каналов. Герман изо всех сил надеялся, что хотя бы их таинственный стрелок пробить не сможет.
Скорость беглец развил потрясающую, и беги он налегке, Герман, пожалуй, ни за что бы его не догнал, однако тяжеленный и объемный саквояж в руках противника, все-таки давал Герману заметную фору. Карманник, кажется, не ожидал, что ему придется тащить этакий кирпич, он сперва держал саквояж на отлете, но быстро понял, что так его может выронить или зацепиться за кого-то в толпе, и оттого прижал его к груди, используя, как таран. Но бежать так было не слишком удобно, и Герман стал вора нагонять.
— Корпус жандармов! — рявкнул он. — Расступись!
Несколько человек инстинктивно бросились с дороги, но большинство в поднявшемся гвалте не расслышало его восклицания, и Герману пришлось все так же огибать людей, несущихся, не разбирая дороги. Одна девица влетела прямо в него, вскрикнула, повалилась на мостовую, юбка ее задралась, и все это было бы весьма эротично, но у Германа были нынче более насущные дела.
Вор, впрочем, тоже столкнулся с прохожими раз, другой. Один пожилой господин перегородил ему путь, и вору пришлось его толкнуть изо всех сил, господин в ответ огрел его тростью, вор едва не полетел на мостовую, чертыхнулся, но быстро собрался с силами и побежал дальше, перескочив через тумбу и опрокинув лоток с пирожками.