начинают гадать: здесь болит? Или здесь? У кого живот схватит, у кого голова начинает раскалываться… У вас вот голова болит?
–Очень болит!
–Так это обычный абстинентный синдром! Похмелье, говоря по-нашему. Но если б вы страдали радиофобией, наверняка сказали бы: караул, первая стадия лучевой болезни! Даже вгородах от этой радиофобии страдают, ну, если наших продуктов поедят. Обнаружит такой, что съел масло или молоко из Зоны, ивсе, чуть не помирает!
–У нас тоже после Чернобыля у многих был страх перед дождем. Думали, дожди – радиоактивные.
–Ну я же говорю: радиофобия!
Подняв взрослую тему, Толик делается солидным, он даже отказывается отправиться на речку.
–Не могу сегодня!– кричит он мальчишкам, что движутся вдоль ограды, разглядывая «японку» Сэма.– У меня гости!
Он сгордостью добавляет:
–Они меня всегда ссобой берут: влес, на речку… На себе по очереди таскают; ая им истории разные рассказываю… Мы настоящие друзья.
Он запинается, затем продолжает:
–Жаль, до вас на закорках не добраться. Ну, до Италии, до Испании…
Я усмехаюсь.
–Все-таки хочешь посмотреть закат своими глазами?
–Ага, хочу. Больше всего испанскую корриду хочу увидеть. Только инвалидов не берут вэти программы. Ребята из Добруша ездили вИспанию, но там все сногами были, аменя, говорят, некому возить. Теперь вот смотрю, как папаша коров на мотоцикле шугает… Ой, не могу! Вы ж вчера все стадо разогнали, Васька-пастух до вечера лимузинов по лесу собирал!
И опять он заливисто хохочет, то ли взрослый, то ли совсем юный человек, выпущенный вэтот яростный мир – для чего? Мои глаза застилают предательские слезы, я ведь сентиментальный немец, мне жалко детей. У меня нет детей, я боюсь выпустить вмир новое существо, потому что не очень верю вих счастье…
10.Главные вопросы
Приглашение на party застает Веру врасплох. Спасибо, но… Никаких «но»! Мы струдом нашли удобный день, ивы как преподаватель должны быть снами! Кэтрин сверкает очками, будто сама – учитель, делающая внушение ученице, которая намылилась профилонить утренник. ИВера обещает подумать. Не хочется ей никаких party, наверняка она будет чувствовать себя неприкаянно итоскливо. Сдругой стороны, как откажешься? Отношения со «сборной» итак оставляют желать, о чем ей уже намекало руководство. Поменьше, дескать, формальностей, смелее идите на контакт, цивилизованные люди поймут иоценят!
О формальностях она вспоминает в«Марабу», куда забегает пропустить коктейль для храбрости. На втором коктейле за столик подсаживается Белый – это прозвище одного из завсегдатаев, чьи волосы обесцвечены матушкой-природой; иброви у него блондинистые, иредкие усики, которые он мочит впиве. Белый уже получил однажды отпор итеперь просто разгоняет скуку вее компании. Авголове Веры зреет план. Ей (это было оговорено) не возбранялось прийти на мероприятие сбой-френдом, авотсутствии Коли-Николая какая разница – скем идти? Опять же, притязания итальянского мачо будут пресекаться на корню, да ивообще дама всопровождении – это не одинокая дама.
–Потусоваться синостранцами? Можно, тут сегодня нечего ловить…– Белый плотоядно ухмыляется.– Ачто потом?
–Суп скотом. Тебе мало халявной выпивки?
–Маловато…
–Тогда приударь за кем-нибудь. Хочешь трахнуть мадам из Бельгии?
–Из Бельгии? Можно, конечно… Она ничего?
–Для этих целей годится. Трахни ее. Затрахай до смерти, ты же крутой по этой части?
Следует очередная ухмылка.
–Пока не жаловались…
Второй коктейль утверждает ее вправильности решения. Удастся ли Белому затащить впостель Мелани – еще вопрос, аВера вприсутствии соотечественника будет чувствовать себя увереннее.
Правильность решения подтверждает разочарование на физиономии Марко. Тот вырядился по случаю вчерные обтягивающие штаны, втакую же рубашку, повязал красный шейный платок, но должного эффекта не получилось. Марко обиженно поглядывает на Веру: мол, на кого меня променяла, глупая? АБелый, косясь на него, вопрошает на ухо:
–Он не педик, случаем?
Вера хохочет, не скрывая веселья, итоже на ухо отвечает:
–Ты угадал!
Они переговариваются вполголоса, подчеркивая собственную независимость, иВере это приятно. Белый вообще держится уверенно: вухе серьга, на лице усмешка, вглазах – нахальство. Он берет суставленного спиртным стола бокал шампанского, опрокидывает одним махом, после чего озирает сообщество.
–Ты кого имела ввиду? Насчет потрахаться. Пухленькую?
–Йес. Нравится?
–Вполне, вполне… Ладно, еще не вечер.
И он опять пьет.
Кэтрин исполняет роль метрдотеля, за официанта – Вальтер, который приносит скухни большую кастрюлю. Из-под крышки вырывается ароматный парок, иКэтрин торжественно объявляет:
–Первое блюдо называется: уайт вурст!
–Вайс вурст,– поправляет официант.– Белые сосиски, это баварская кухня. Трудно было их найти, нашел только внемецком ресторане.
–Белый, это твое блюдо!– прыскает Вера.– Они белые, как ты!
Вальтер объясняет нюансы употребления, дескать, белые сосиски не кипятят, они нагреваются вгорячей воде, после чего их следует аккуратно очистить от шкурки. Для этого делают продольный надрез, прижимают шкурку ножом, ивилкой откатывают сосиску.
Участники party возятся сножами ивилками, пыхтя над разделкой бледных, как бледная спирохета, баварских колбасок; лишь Белый отдает должное горячительным напиткам.
–Надо идти по повышению градуса,– говорит он со знанием дела ихватает фужер скрасным вином.– Фу, кислятина… Аводка есть? Ага, имеется! Ну, за вурст или как их там!
Опрокинув рюмку, Белый не утруждает себя возней сприборами, съедает сосиску скожурой. Вере тоже надоедает многотрудный процесс, иона макает вгорчицу неочищенную сосиску. Ей уже понятен желудочно-кишечный принцип единения: будут угощать национальными блюдами. Клей, соединяющий «сборную Европы», это банальная жратва, праздник живота – их главный праздник.
Взяв вруки меню, она видит следующим пунктом пиццу. Официант – Марко, он называет блюдо пицца-«Маргарита», каковая заранее нарезана аппетитными секторами. Однако Белый презрительно отворачивается от подноса.
–Не буду есть из рук педрилы…– бормочет он, направляясь кстолу снапитками. АкВере приближается Вальтер, которому очень жаль своего знакомого, разнесчастного Курта – тот, оказывается, покупает рыбу иягоды у придорожных торговцев, то есть питается абы как. Вера уже не вздрагивает, как раньше, она не видит здесь никакого подвоха. Просто сытый немец жалеет немца полуголодного, нормальная национальная солидарность. Или что-то еще? Ах, еще зависть?! Ичему же, Вальтер, вы завидуете?
–Тому, что он бывает винтересных местах, видит страну по-настоящему. Авэтой Москве… Мы здесь ничего не видим.
–Так вчем проблема? Ноги вруки – идранг нах русская глубинка!
–Глубинка – это что?
–Это провинция. Исконно-посконная Русь, которую многие ищут иникак не могут найти. Может, вам повезет?
Вальтер долго на нее смотрит, потом серьезно говорит:
–Вглубинке нет нужных архивов. АвМоскве они есть.
Вера навеселе, ей хочется дерзить, ерничать, иона несет что-то про Миклухо-Маклая, что бредет от одного селения аборигенов кдругому, питается подножным кормом, собирая фольклор (типа сказки-легенды-тосты). Внезапно вподсознании вспыхивает тревога: ачего он сюда прется, Маклай стукнутый? Если его на пеший поход потянуло, то, может, еще потянет взглянуть на сиделицу «мертвого дома»? Поковырять рану вдухе садо-мазо? Выяснить «истину», которой нет ибыть не может? Вере очень не нравится это движение немецкого немца внаправлении Москвы, иона глушит тревогу очередным дринком.
Скандал вспыхивает внезапно, ипоначалу повод непонятен. Патрик отказывается выносить очередную порцию жратвы, пока рыжая распорядительница не даст сатисфакцию. Француз наседает на нее, перейдя на английский инастойчиво произнося слово «Дюнкерк» вобвинительной интонации. Кэтрин отстреливается короткими фразами, вкоторых слышится тот же «Дюнкерк», но винтонации оправдательной. Перепалка вскоре обретает тупиковый характер – никто не хочет сдаваться. Вполемику втягиваются остальные, возникает многоязыкий гвалт, инад всем этим царит загадочный «Дюнкерк».
Мелани тоже что-то вякает, ускользнув от Белого (он уже ее обрабатывает).
–О чем базар?– вяло интересуется тот.
–Понятия не имею,– отвечает Вера.– Но когда они собачатся – я получаю кайф.
–Я кайф от другого хочу получить. Атёлка говорит: ты пьяный! Да она еще не видела, когда я по-настоящему бухой!
Суть конфликта между островной иматериковой Европой проясняет Вальтер. Это давняя (и смертельная) обида французов, которых англичане не эвакуировали во время второй мировой войны сполуострова Дюнкерк. Своих солдат англичане посадили на корабли, амноготысячный французский корпус оставили на растерзание фашистским войскам. То есть союзники повели себя, как предатели, иПатрик, вконце концов, произносит это слово по-русски.
–Почему предатели?!– Обороняется раскрасневшаяся Кэтрин.– Мы просто не успели!
–Вы предатели!
Лицо Вальтера кривит гримаса.
–Странно. Французский корпус уничтожили наши войска, аони между собой ругаются…
–Никто не забыт, ничто не забыто…– бормочет Вера.
–Что?
–Ничего. Они бы еще Жанну д’Арк вспомнили.
–Жанна д’Арк жила давно. АДюнкерк был совсем недавно. У Патрика там дедушка погиб.
Отставленный кавалер между тем предпринимает рейд по столу, опрокидывая фужер за фужером. Он что-то роняет, это «что-то» со звоном разлетается на осколки, но Белый не просит извинения. Он закусывает недоеденной пиццей (из чужой тарелки), запивает пивом (из горлышка), после чего ищет глазами «тёлку». Ану-ка, иди сюда! Не хочешь?! Тогда сам ктебе подойду! Эй, стоять, бельгийская потаскуха! Смир-рна! Атеперь вкойку: шаго-ом арш! Мелани грубо хватают за руку, та сиспугом вырывается, игвалт постепенно стихает.
–Да ты чего, мандавошка?! Не хочешь?! А-а, ты с