далеко не всегда позволяли себя обойти. Да, «мерседес» скоростной, он сродни льву или гепарду; но тогда машина дальнобойщика – это слон. Иесли несколько слонов встают друг за другом посредине полосы, то обогнать их без долговременного выезда на встречную полосу нелегко. Я не раз наблюдал картину, когда беспомощный лимузин, раздраженно сигналя, плетется за колонной большегрузных трейлеров, имои симпатии, как ни странно, были на стороне дальнобойщиков…
Впрочем, я быстро об этом забываю, потому что вижу на полке-витрине… Мышь! Крошечный серый зверек по-хозяйски перемещается среди бутылок, пачек спеченьем, шоколадок, изучая потенциальное угощение. Иногда мышь встает на задние лапки, опирает передние на пачку, обнюхивает ее – вобщем, она здесь главная («дальнобойщица»?).
–Опять она?– барменша смеется. Она стоит спиной кполке, но, кажется, умеет видеть затылком.– Я по вашему лицу поняла, что там бегает наша мыша.
–Мое лицо такое говорящее?– бормочу я.
–Да вас просто перекосило! Апочему? Нормальная мыша, мы ее Нюркой зовем идаже подкармливаем.
–Я думал, она сама тут находит еду…
–Да где ж она найдет? На полке муляжи одни, вся еда уменя вхолодильнике или вшкафу под замком. Поэтому можете смело заказывать, что хотите. Что хотите?
Поколебавшись, заказываю кофе илюбимый горький шоколад, строго следя за тем, чтобы упаковку извлекли из шкафа.
–За душ вам платить?– спрашиваю, перекусив.
–Мне. Только там…
–Тоже мыши?
–Нет,– улыбается барменша,– там мышей нет. Да вы сами все увидите.
Поднявшись на второй этаж наверх, на двери вкоридоре вижу бумажку снадписью «уш». Заглавная буква отклеилась? Если так, то отклеилась кстати, надпись вполне соответствует помещению, где кафель наполовину отлетел, адушевая лейка прикреплена ктолстому черному шлангу. «Душ» – это для людей; «уш» – надо полагать, для помывки автомобилей.
И все же я упорно втискиваюсь вэту жизнь, радуясь любой поддержке, полученной по ходу путешествия. Меня поддерживали явно инеявно, ободряли идаже делали своеобразные комплименты.
–Ты не похож на немца,– сказал на прощание Сэм.– Ты кладешь сприбором на систему, ия тебя за это уважаю. Хочешь, доставлю тебя вМоскву на тачке? Ах, ты хочешь пешком… Тогда звони, если что. Сэм вмомент примчит на помощь.
–Ты действительно приедешь?!
–Два пальца об асфальт. Да ты сам видел, как я гоняю по автострадам – чего, блин, спрашиваешь?! Короче, звони.
Тому, кто не оставался ночью водиночестве внезнакомой стране, под открытым небом, не понять, чтозначит такая поддержка. Похожее состояние пережил мой учитель русского языка, тоже пришедший сюда покорять землю, авитоге затерявшийся вбескрайних лесах. Ему было несравнимо хуже; ядумаю, он тоже кричал по ночам, как ликвидатор Гога, аможет, еще ужаснее. Он видел перед собой автоматные стволы, слышал лай овчарок, натасканных на людей, аеще он постоянно мерз. Было такое чувство, что не только руки иноги, авсе внутренние органы деревенеют ипрекращают движение. Застывает печень, леденеет кишечник, замирает сердце… У старого солдата были неестественно красные кисти рук сдвумя отсутствующими пальцами, он говорил: это последствия обморожения. Если бы не варежки, подаренные заключенному одной доброй женщиной, он вообще лишился бы кистей, как их лишился его товарищ, тоже работавший на леспоповале. Солдат привез ссобой эти варежки, хранил их много лет, но, ксожалению, не уберег от банальной моли…
Плескаясь под прохладным душем истараясь не порезать ступни о расколотый кафель, я размышляю о женщинах. Именно они главный магнит, альфа иомега, притягивающая завоевателей ипутешественников. «Шерше ля фам»– сказал бы Франц, любивший щегольнуть языком папы Жан-Жака. Да, он жестоко просчитался, впутался вужасную историю, но даже такие последствия не отменяют основной инстинкт, приказывающий мужчине: не смотри на соплеменниц, иди за горизонт ивозьми наложницу из другого племени! Она лучше тебя утешит, ипотомство от нее будет лучше, жизнеспособнее. Эй, воины! Собираемся – ина Восток! Что вы говорите? Надо извлекать уроки? Учиться на чужих ошибках? Это смешно, инстинкт не признает уроков, он плюет на ошибки, слегкостью перебарывая опасливый рассудок.
Я смываю дорожную грязь, пот, копоть трассы иначинаю чувствовать себя мужчиной-самцом. Еще вМинске я почувствовал этот зов плоти, но тогда порхающие девушки вмини-юбках так ине приблизились кстраннику, точнее, странник не решился кним приблизиться. Здесь это сделать легче, достаточно еще раз зайти вкафе, где за стойкой стоит дрессировщица мышей. Она работает, но кому, кроме меня, нужна ее работа? Маленькая гостиница пуста, барменша тут иадминистратор, икастелянша; вкафе тоже ни одного клиента, атогда мы можем познакомиться ближе. У нее светлые волосы, забранные впучок, румяные щечки, иочень живые глаза. Какие глаза? Я не запомнил, главное: «она ничего». По-немецки это звучит абсурдно, но врусском, как разъяснял брат, выражение имеет положительный оттенок. «Она ничего» означает: девушка симпатичная, приятная, достойная знакомства; ачто еще требуется изможденному целибатом путешественнику? Я надеваю запасные брюки, не столь истертые, выстиранную футболку, причесываю волосы и, глядя втреснувшее зеркало, тоже нахожу себя «ничего».
Улыбка при моем вторичном появлении вкафе обнадеживает. Я замечаю, что барменша подкрасила губы ираспустила волосы, собранные ранее впучок. Что я буду пить? Конечно же, пиво. Немцы пьют только пиво (про опыт сводкой я помалкиваю), потому что не любят пьянеть.
–Иправильно!– говорит барменша.– Наши только водку пьют, ну и– сами понимаете… Меня, кстати, зовут Катей.
–Меня – Курт. Авашу домашнюю мышь зовут…
–Нюрка!– Катя смеется.– Но она сегодня насытилась, больше сюда не покажется.
Предложение выпить пива за мой счет Катя принимает не без колебания, похоже, искусственного. Девушка должна вести себя пристойно, не бросаться жадно на первого встречного, что повышает ее акции вглазах мужчин. Есть женщины особого сорта, но они, как правило, стоят ввитринах на Реепер-бан или подпирают стенку на Пляс Пигаль. Катя – не такая, а… Какая? Во-первых, не жадная, потому что приносит горячие сосиски, говоря: закуска – за мой счет. Во-вторых, информированная, потому что знает: немцы пьют пиво именно ссосисками. В-третьих, критически настроена ксоотечественникам, которые под пиво обязательно вытащат леща, так что стол неделю потом воняет!
–Вытащат леща – это значит…
–Рыбу соленую. Воблу.
–Я не понял: воблу или леща?
–Да какая разница?! Вонь иот того, иот другого!
Гостиница расположена на окраине крошечного городка, такие места называют «глушь». Но даже вэтой «глуши» веют европейские ветры, иногда подхватывая местных обитательниц, как маленькую девочку из известной американской сказки, иперенося их виные миры. Одну из подруг Кати ветер унес вГолландию. Ветер имел обличье веселого бородатого специалиста по настройке оборудования для молокозавода. Голландский специалист приехал сюда водиночку, ауехал уже вдвоем сочаровательной обитательницей «глуши». У них родился мальчик, названный Хансом, вот, кстати, его фотография. Катя то ли готовилась заранее, то ли русские провинциалки постоянно носят ссобой фотографии подруг сноворожденными полукровками.
Фото пробуждает внезапную боль, аможет, ностальгию по времени, когда Франц иЛюба были гораздо моложе, иНорман выглядел таким же маленьким пузанчиком. У Франца была бездна его фотографий, брат сделался фото-маньяком, запечатлевая каждый шаг малыша. Где теперь эти фото? Быть может, Франц сейчас перебирает поблекшие от времени изображения? Или он оклеил ими стены и, сидя без движения вкресле, смотрит на них? Меня тоже подхватывает ветер – ветер воспоминаний – так что Кате приходится теребить за плечо.
–Курт! Вы слышите меня?
–Что?!
–Я говорю: вот ее муж, сселедкой! Они селедку съедают целиком, за один присест, представляете?! Подруга пишет: традиция у них такая, у голландцев.
На фото веселый бородач запрокинув голову, готовится проглотить приличного размера рыбу. Я разлепляю губы вподобие улыбки.
–Это вобла? Или лещ?
–Да нет же, это селедка!
–Да нет… Ваш язык – единственный вмире, где «да» и«нет» произносят вместе.
Катя взирает на меня снедоумением.
–Серьезно?! Я, если честно, над этим не задумывалась…
Она прячет фотографии, затем говорит седва заметным вздохом:
–Смешанные браки – самые счастливые…
–Вы так думаете?
–Уверена. Наши – они ведь почти все алкаши! Уж лучше турка подцепить, как моя сестра.
–У вас тоже живут турки?
–Здесь не живут, вСмоленске живут. Они там строят что-то, ну, моя Зойка содним исошлась. Ачто делать? Она же со своим год всего прожила, апотом выгнала за пьянку. Аэтот мусульманин по-русски почти не говорит, зато не пьет и, кажется, любит ее.
То, что Катя не особо скрывает свои потаенные мечты, мне почему-то нравится. Вряд ли я смогу сыграть роль сказочного ветра-переносчика, но хотя бы одну незабываемую ночь подарить этой провинциалке могу. Она гораздо лучше, чем «ничего». Она замечательная, на шее у нее бьется синяя жилка, аот волос, когда она перегибается через стол, пахнет какими-то лесными травами… О, инстинкт! Ты пробуждаешь желание поцеловать Катю, она же имеет желание поговорить о несбыточной жизни встранах, где никогда не была.
Я испытываю легкую досаду. Зачем тебе, Катя, демонстрировать знание чужой жизни? Я знаю, вы не любите говорить о своей жизни, разве что старики жалуются, те же, кто моложе, мыслями имечтами устремлены виностранный рай. Аэто совсем не рай. Просто жизнь более комфортная, обустроенная, но иболее трезвая, жесткая, иногда безжалостная. Исмешанные браки далеко не всегда складываются счастливо. Даже гениальные дети не спасают такой союз, хотя я, конечно, не буду рассказывать об ужасе, который пережил брат. Разрушать чужие иллюзии – жестоко, аиногда иопасно.
Внутренний монолог прерывает звук подъехавшей машины. Взгляд за окно, вскрик: «Хозяйка приехала!», и