Но спустя час она успокоилась. Вера научилась брать себя вруки, благо, теперь могла влюбой момент получить поддержку. Буквально завтра она ее получит, поэтому, Вальтер, можешь не приставать, ни черта у тебя не получится. Атот пристает!
–Меня пригласили на конгресс общества «Mensa»,– сообщает он.
–На конгресс чего?
–Это общество объединяет людей свысоким коэффициентом интеллекта. Ивообще неординарных людей.
–Поздравляю,– говорит Вера,– не знала, что вы – неординарная личность свысоким коэффициентом интеллекта.
А он: я, мол, только наблюдатель, но если хотите, могу вам достать приглашение.
–Скакой радости я туда пойду?!
–Но ведь на конгресс приедет Грегори Смит, самый юный номинант на Нобелевскую премию! Он научился читать вдва года, поступил вуниверситет вдесять лет, стал профессором до совершеннолетия иуже дважды выступал стрибуны ООН! ИАкрит Ясвал, семилетний хирург из Индии, будет на конгрессе; икорейский чудо-ребенок Ким Унг-Йонг, итрехлетняя художница Аэлита Андрэ… Это же первый раз вМоскве, неужели вам неинтересно?
Вера чувствует, куда (и откуда) ветер дует, однако на контакт не идет. Нет, ей неинтересно, гораздо интереснее сидеть за крепостной стеной.
Пускать ли за стену Регину, которая опять набивается на встречу? Не пускать! То есть встретиться можно, но никаких откровений идушевных выплесков.
Рандеву вкафе начинается сжалоб, мол, совсем работа не идет!
–Ая тут причем?– округляет глаза Вера.
–Вы близкая родственница, ивдвоем…
–Может, вы охране мало даете?
–Вкаком смысле?– теряется Регина.
–Впрямом. Если бы не жадничали, времени для общения было б больше, глядишь, иработа пошла бы…
Регина выдавливает улыбку.
–Время роли не играет, важно состояние. Асостояние изменилось. Тревога начала проявляться, аследом – замкнутость. Мне кажется, они изменили лекарственный режим.
–По какой причине?
–Нельзя долго на одних препаратах сидеть, они перестают действовать. Акогда меняют терапию… Да вы сами это увидите. Иодной вам, учтите, будет очень непросто!
Подкрепляя слова, она вытаскивает аппаратик, нажимает кнопку, икафе оглашает хрипловатый, перемежаемый кашлем голос сестры. О чем она? Ага, мамочку вспомнила: дни высчитывает, хочет годовщину со дня смерти отметить. Муженька бывшего не ругает, как прежде, хочет сним договориться, чтобы опеку над сыном разделить фифти-фифти (так ипроизносит: фифти-фифти). Все-таки сын билингва, иему надо бывать и водной, и вдругой языковой среде.
–Почему она замолчала?– не выдержав паузу, Вера достает сигарету.
–Я же говорю: замыкается! Говорит, говорит, потом вроде как споткнется, и– ступор! После этого клещами информацию приходится вытаскивать!
Процесс вытаскивания клещами Регина проматывает, опять жмет кнопку, но из аппаратика доносятся какие-то странные звуки.
–Что это?– Вера чиркает зажигалкой.
–Плач, разве не слышите? Аспросишь: «Почему плачете?»– молчит, как партизанка!
В памяти вдруг всплывает: пятиклассница Люба вместо уроков отправляется смотреть японские мультики, из-за чего родителей вызывают вшколу. Папаша возвращается от директора вярости: ты, мол, меня позоришь! Я, уважаемый человек, должен из-за тебя краснеть?! Папаша вытаскивает из брюк ремень, итут Вера решает вступиться за сестру. Ах, ты, шмакодявка… Получи! Потом они сЛюбой ревут дуэтом. Тот совместный рев надолго запомнился: сидят, обнявшись, иревут; итак сладостен этот плач, так он сближает…
«А вы похожи!» – догоняет очередное воспоминание, так что Вера опять вынуждена брать себя вруки. Ничто не поколеблет твердыню ее души; изаписи эти всхлипывающие Веру не проймут.
На языке вертится ехидный вопрос: зачем, мол, добивалась встречи сРусланом Ивановичем? Думаешь, он тебе по зубам? Да если ты спсихопаткой совладать не можешь, какого черта сюда лезешь?! Но Вера великодушно прощает Регину, оставляя ее за воротами крепости.
Крепость сдается вечером, когда Вера переступает порог большой полутемной квартиры со стариной мебелью имножеством фотографий на стенах, развешанных рядами, будто святые на иконостасе. Сходства со святыми добавляют окладистые бороды, принадлежащие мужским персонажам, истрогие глаза персонажей женских.
–Какие лица!– восклицает Руслан Иванович.– Теперь такие уже не встречаются. Обратите внимание: мои предки-староверы ввозрасте, алица молодые. Наши же правители далеко не старые, авдуше у них – что?
–Осень?– вспоминает Вера.
–Вот именно! Иэта осень отражается на лицах, они дряхлые старики, болеющие… Глеб, как эта болезнь называется?
–Прогерия,– говорит Глеб, мрачный итакой же бородатый, как мужчины на фото-иконостасе. Отрекомендованный как сценарист, Глеб сидит вуглу, прихлебывает чай свареньем, но держит ухо востро.
–Вот именно – болеющие прогерией! Они…
В этот момент дзынькает мобильник, иРуслан Иванович, извинившись, исчезает внедрах квартиры. Не похоже, чтобы «сталинка» на Малой Бронной досталась ему от предков-староверов, но какая Вере разница? Она пришла не за этим, ей хочется твердой почвы, чувства локтя, ией вроде не отказывают вподдержке.
–Первый раз слышу про такое заболевание,– говорит она, подсаживаясь ксамовару.
–Прогерия – это болезнь преждевременного старения. Подарила нам ее матушка-Европа; там каждый первый – старичок, акаждый второй, считай, мертвец.
–Впереносном смысле?
–Впрямом. Это континент, населенный живыми трупами. Если бы не мигранты, подпитывающие Европу свежей кровушкой, они бы давно переселились на кладбище.
Сценарист зачерпывает ложкой вишневое варенье иотправляет врот. Вернувшийся Руслан Иванович возбужден, он тоже наливает себе чай из старинного медного самовара.
–Вроде бы деньги на фильм дают, так что стучим по дереву!
Вера догадывается, о каком фильме речь; она даже знает, кто будет снимать (и кто будет писать сценарий). Иопять бросает вначале вжар, затем вхолод.
–Самое главное,– говорит Руслан Иванович, глядя Вере вглаза,– это участие вфильме главной героини.
–Любы?
–Да. Это условие Гунара, впротивном случае он не будет снимать. Ачтобы она участвовала, нужно вытащить ее оттуда. Мы имеем возможность нанять хорошего адвоката, провести дополнительную экспертизу, можем даже задействовать эту вашу…– он вынимает из кармана визитку.– Регину Вадимовну. Она, как я понимаю, дамочка активная иможет быть полезной. Другой вопрос: нужно ли это все?
–Не поняла… Вы же говорили: это условие режиссера, иначе…
Руслан иГлеб переглядываются.
–Возможно, это не имеет смысла,– говорит бородач.– Вконце концов, вы тоже были свидетелем, во всяком случае, находились близко кэпицентру событий.
–Кцентру событий,– уточняет Руслан Иванович.– Центр – ее сестра, эпицентр – Вера. Ачто может быть проще, чем сыграть саму себя? Да там ииграть не придется, это будет документальный фильм-реконструкция, потребуется только рассказать о событиях.
–Королева умерла – да здравствует королева!– Заключает Глеб, открывая кран самовара.
Во взгляде Руслана сверкает молния, дескать, перебираешь, придурок! Он тут же поясняет: Люба, конечно, поправится, но когда это произойдет? Атут деньги обещаны, сценарист – вот он, значит, куй железо, пока горячо!
Вера капает вареньем на джинсы, вытирает рубиновую каплю пальцем имашинально облизывает.
–Зачем же так?– вопрошает Руслан Иванович.– Пожалуйста, вот салфетки.
А Вера опять прокручивает «кино судьбы»: кадры скачут перед глазами врежиме ускоренного просмотра, ивдруг накатывает слабость. Одно дело, когда зритель ты сам, но выставить это на обозрение?! Да еще сыграть центральную роль?!
Между тем Руслан Иванович сГлебом обсуждают нюансы; они, похоже, из всего могут сделать артефакт, лозунг дня, добрым молодцам урок ит.п. Главное, говорит Руслан, выбрать правильный ракурс, не заниматься буквальным переносом фактов на экран.
–Обижаете, Руслан Иванович…– крутит головой Глеб.– Меня факты, как вы знаете, не интересуют. Авот ракурс – это мое, тут я профессионал!
Вера все-таки сопротивляется: мол, какая из меня героиня? Пригласите профессиональную актрису, сделайте голос за кадром, только, ради бога, не выставляйте под софиты!
Чувствуя ее состояние (тоже психолог!), Руслан Иванович вскоре выпроваживает сценариста. Адальше не дает раскрыть рта; да исобраться смыслями не дает. Наверное, на их собраниях говорит только Руслан, остальные молчат втряпочку. О чем он говорит? Не суть; главное – какговорит. Цицерон отдыхает, Геббельс утирает слезы зависти, астароверы сфотографий одобряюще покачивают бородами.
–Вам сверхзадача ясна? Нет? Но это ведь грандиозно, мы должны создать фигуру на десятилетия! Должны предъявить этого юного гения всему миру! Воздвигнуть памятник нерукотворный, легенду сочинить, ну итак далее. Вэтом смысле даже хорошо, что он… Ну, что его не стало.
–Как это?!– восклицает Вера.
–Нет, это печально, что не стало. Очень печально, но кто виноват? Кто подтолкнул несчастную мать? Кто соблазнил ее, посулил златые горы, аподсунул груду битых черепков?! Я отвечу: виноват прогнивший мир, где живут не люди, атрупы! Глеб говорил вам об этом? Так вот правильно говорил! Возьмите хотя бы ее мужа, ничтожного имелкого, который сам не понял, что ему было дано. Куда ему понять, если вместо крови у него вжилах водянистая жидкость, авместо мозгов – вычислительная машина! Вы ведь согласны со мною? Согласны?! На самом деле только мы можем родить что-то по-настоящему великое, только мы!
«Разумеется,– думает Вера,– кто ж еще? Мы, правда, иубивать умеем лучше всех…» Будто угадав ее мысли, Руслан заговаривает об убийствах усыновленных детей из России. Буквально вчера передавали, как одна голландская тварь избила мальчика, вывезенного из детского дома. Анеделю назад сдевочкой то же самое проделала американская тварь, только исход был летальный. Значит, идет война, незримая, но беспощадная, инам здесь нельзя проиграть!
Эти аргументы укладывают на лопатки. Да, кивает Вера, они гораздо хуже нас. Вначале захлебываются крокодиловыми слезами умиления, слюнявят детей поцелуями (поцелуями Иуды!), а