другим членам группы, то ли доказывая свою сопричастность ких миру (моему миру!), то ли пытаясь оскорбить тех, кто меня высокомерно отвергает.
–Извините, что вам надо?– сурово спрашивает девушка сподножки.
–Просто хочу сказать, что я гражданин Германии.
–Вы гражданин Германии?!
Спустя время я пойму, что выглядел, как последняя «сволочь»: мокрый, заляпанный грязью из-под колес, соблезшим носом игрязными ногтями… Вмомент разговора, однако, я этого не понимаю. Последний аргумент – паспорт, который я разыскиваю под недоверчивыми взглядами. Девушка раскрывает документ, крутит головой, передает остальным. Надо же, действительно немец! Неужели идет пешком?! От Польши?! Реплики становятся мягче, доверие вроде восстанавливается, но пора ехать, о чем напоминает повторный сигнал клаксона.
–You are a hero!– хлопает по плечу бородатый, чтобы тут же скрыться вавтобусе.
Вслед за ним исчезают остальные, идвухэтажный красавец величественно отчаливает от этой пристани.
Я гляжу вслед, чувствуя, как захлестывает волна эмоций, потом другая, третья, итребуется время, чтобы вних разобраться. «Ты – герой!» – сказал англичанин, только я расцениваю комплимент как издевательство. Ачеловек, над которым издеваются, не может быть спокоен. Странная смесь презрения, зависти, высокомерия, беспомощности, гнева, обиды булькает вмоем сердце, будто суп из причудливо смешанных ингредиентов. Может, именно такотносятся кнам здешние обитатели? Они едят это горчащее варево не одно столетие, адругих блюд пока не предлагают…
Опять начинается ливень. Надо бы переждать его под навесом, но серая мгла притягивает, воронка засасывает. Или засасывает мать сыра земля, вкоторую меня рано или поздно закопают? Конечно, я уже не уйду отсюда, я кану навсегда вэту непролазную грязь, и«сестре бывшей жены сводного брата» останется только поставить поминальную свечку впротестантской кирхе. Есть ли вМоскве протестантские кирхи? Наверняка есть, это же мегаполис, иВера, если захочет, осуществит нехитрый ритуал. Быть может, даже всплакнет, русские женщины чувствительные…
Увы, чувствительность (как ичувственность) Веры останется за границей жизненного опыта, моя участь – пропасть без вести, как пропали тысячи соотечественников. Может, обратиться ких душам, что мучаются взаброшенных могилах?
Облитый сног до головы трейлером, я вижу сквозь пелену воды некое сооружение, которое оказывается автобусной остановкой. Не отель, конечно, зато скрышей искамейкой, где можно сесть, укутаться вдождевик исунуть врот кусок шоколада. Не бифштекс, опять же, но чувство сытости появляется, я даже слегка согреваюсь. Ипредставляю, как враскинувшихся передо мной полях, аможет, влесах, что виднеются вдали смутными темными массивами, начинают шевелиться холмики земли. Заросшие травой, не отмеченные даже крестом, они приходят вдвижение, ииз них вырываются тени. Я знаю: души убитых давно должны отделиться от бренных тел, но вместах жесточайших боев отменяются не только человеческие, но ибожественные законы. Тени принимают вид солдат вкасках исапогах, после чего взлетают иустремляются ктрассе М1, где под прозрачным козырьком кутается вдождевик их внук, занесенный сюда непонятным ветром.
Тени вьются вокруг остановки, взлетают, бьются по глупости о прозрачный пластиковый козырек, вобщем, ведут себя бестолково.
–Ладно, стройтесь, что ли… По росту, слева направо.
Тени начинают суетиться, выяснять, кто выше (в том числе по званию), так что требуется прикрикнуть:
–Я сказал, по росту! У вас теперь одно звание: мертвецы!
Раздается глухой ропот, ия поднимаю руку.
–Хорошо, не мертвецы. Погибшие при исполнении воинского приказа – это устраивает?
Ропот стихает, значит, устраивает. Теперь пусть отвечают, им же стой стороны бытия яснее наши судьбы. Пропаду я или не пропаду? А? Отвечай, фельдфебель N! Молчит. Аты, лейтенант NN? Что-то у тебя глаза тоскливые, наверное, большую семью оставил вРейхе? Иона до сих пор плачет безутешно, потому что не знает твоей могилы вболотах под Вязьмой? Что же вы молчите? Эх, вы, аеще соотечественники называетесь…
Внезапно осознаю: это они хотят услышать что-то ценное, они же десятки лет томились вподземном плену, значит, были вне контекста. Ну изадачка! Сколько же времени надо, чтобы ввести их вконтекст? Сколько нужно рассказать, показать, объяснить, чтобы они начали понимать этот новый, не менее сложный ине менее безумный мир?!
–У меня нет столько времени!– развожу руками.– Ямогу коротко, метафорически. Когда мой редактор отговаривал меня ехать сюда, он говорил: мы (то есть Европа) живем рядом сэтой страной, как у подножья вулкана. Помните Везувий? У его подножья тоже жили люди впроцветающих городах, апотом погибли буквально водин день. Вулкан, говорил он, непредсказуем, он может начать извергаться влюбой момент, атогда – зачем лезть вкратер?!
Тени наклоняются вперед, явно испытывая интерес, ия продолжаю:
–Я ответил: мы тоже когда-то были вулканом. Причем не спящим, аочень даже действующим: от нашего извержения половина планеты пострадала. Иничего – выправились! Аздешний вулкан… Да, я оказался внутри кратера, но знаете, что мне кажется? Что вулкан остыл! Полностью остыл, азначит, никогда уже не будет извергаться!
Вответ молчание, только видно, как призраки качают головой: не торопись свыводами, извержение еще возможно!
Диалог смертвым легионом вспоминаю спустя сутки, вВязьме, где начальница экскурсионного бюро Нина Борисовна (последняя запись вадресной книжке) брызжет энергией, как настоящий вулкан. Надо ли меня определить на ночь? Не надо? Ачто надо? Может, помыться сдороги? Тогда я договорюсь насчет сауны – очень хорошая баня, инедорогая… Эта плотная энергичная дама говорит со мной урывками, не выпуская из рук телефонную трубку. Завершение сезона, извиняется она, надо продавать горящие путевки. Я не спрашиваю, почему путевки «горящие», достаточно, что передо мной «горящая» женщина. Она то взвинчивает интонацию, кого-то отчитывая, то чего-то требует сметаллом вголосе, так что отказать невозможно.
–Чем же я могу помочь?!– Нина Борисовна окидывает меня таким взглядом, будто впервые видит. Зачем она предложила этому оборванцу мягкое кожаное кресло? Встоль изношенном обмундировании впору лежать там же, где соотечественники – вбратской могиле! Аэтот наглец притащился вкабинет, да еще изображает дурака, не знающего, чего ему нужно!
Чуть позже понимаю: Нине Борисовне просто требуется направить куда-то свою энергию. Услышав название церкви, она машет руками: знаю, знаю! Очень интересное место, жаль, медвежий угол, поэтому пока не включаем впаломнические маршруты.
–Мы ведь ипаломников обслуживаем, ага! Сейчас много разных приходов открылось, люди охотно ездят, если дорога хорошая. Но кцеркви, куда вам надо, вообще дороги нет. Лес, бурелом, там автобус запросто застрянет!
В промежутке между звонками на Нину Борисовну нисходит «сатори». Она может помочь! Тут же набирают номер, адальше энергичный разговор снекой Зоей, у которой что-то «опять». Нина Борисовна несколько раз произносит напористо:
–Опять? Опять он за свое, да? Тогда тем более надо съездить. Ая говорю: надо! Нет, подшивки ему не помогают– только вцерковь!
Зоя – дальняя родственница Нины Борисовны, однажды она ездила вту церковь, поедет исейчас. Как я понимаю, Зоя не очень-то хочет пробираться через «бурелом» в«медвежий угол» (слова-то какие!), но противостоять вулкану невозможно. Вэтой стране энергия осталась только у женщин, они еще дымят, взрываются, руководят туристическими бюро, владеют гостиницами, отпускают бензин, зарабатывают проституцией на трассах, успокаивают кричащих по ночам мужей, аеще служат проводниками в«медвежьи углы». «You are a hero»,– хочется сказать на прощанье. Героиня труда, не потухший еще вулкан, чье тепло греет, никого не уничтожая…
Через пару часов мы едем по глухой лесной дороге, иногда погружаясь по бампер вглубокие лужи, оставшиеся после вчерашнего ливня. Вэтих ямах сводой тонет даже машина свысокой посадкой, которая называется «Нива». Машина тесная, неудобная, но другой транспорт просто не проедет через дикий лес, чернеющий слева исправа. Где ты, Сэм? Где замечательные автострады, построенные Хошимином? Я отбил зад на рытвинах ибуграх, потому что рессоры отвратительные, адорога – ужасная!
Увы, «тойота» Сэма здесь вряд ли прошла бы, так что звонить минскому знакомому бессмысленно. Сновыми же знакомыми контакта пока нет. Массивная Зоя то идело раздражается на мужа, невзрачного иугрюмого человека по имени Петр. Не гони! Не гони, я сказала, угробимся! Икочки объезжай, ато опять будем ремонтировать твое корыто! Петр не гонит, объезжает, но супруга быстро находит новый повод для раздражения. Вулканом ее назвать нельзя – этой гейзер, фонтанирующий ядом. Муж молчит, утирая яд слица ипытаясь вписаться вочередной поворот.
–Да от тебя же пахнет!– опять фонтанирует Зоя.
–Ничего не пахнет…– бурчит Петр.
–Пахнет, еще со вчерашнего! Как же ты за руль втаком состоянии садишься?!
–Авлесу что – гаишники стоят?– ухмыляется Петр (его кривую ухмылку я вижу взеркале).
–Здесь тоже надо соблюдать безопасность! Все, вылазь, я поведу!
Петр покорно останавливается, супруги меняются местами, ивновь мой зад бьется об сиденье. Бьется даже сильнее, потому что Зоя как раз таки наезжает на кочки игонит совершенно безжалостно, будто хочет разбиться вместе ссупругом, азаодно исо мной. Закурив сигарету, Петр тут же получает порцию яда: ты чего нас травишь, а?! Ипочему такую дрянь куришь? Ну конечно, на приличные сигареты у тебя не хватает, потому что все деньги на водку уходят!
На первой остановке замечаю, что Зоя выше супруга почти на голову. Вмашине разница вросте не так бросалась вглаза, теперь же пара выглядит почти комически.
–Эй, ты куда?!– одергивают Петра, атот, удаляясь за стволы, дает загадочный ответ:
–На кудыкину гору!
Здесь нет гор, вокруг одни лишь деревья, заслоняющие небо. Мой путь лежал через разные леса, но такого «бурелома» встречать не приходилось: эти деревья, кажется, тянут к