нам могучие ветви, желая схватить путников иутащить вчащу навсегда.
–Вы на нас внимания не обращайте, хорошо?– Извиняется Зоя.– По дороге сюда люди всегда ругаются. Мы впрошлый раз тоже ругались, чуть обратно не повернули. Апочему, знаете?
–Не знаю.
–Потому что онподзуживает!
–Кто – он?
Зоя озирается, затем вполголоса говорит:
–Враг человеческий! Ксвятым местам пускать не хочет!
Хочется рассмеяться над грубым суеверием, однако смех застревает вгорле. Враг – не враг, аместо мрачное, какие-нибудь друиды здесь вполне могут сбивать спути паломников иих спутников. Зоя быстро крестится; достав из кармана платок, повязывает на голову, после чего застегивает платье на все пуговицы. Она подготовилась квстрече с«врагом» (с друидами?), ая – подготовился? Вряд ли меня защитит икона, лежащая врюкзаке, она ведь для меня живописная доска, значит, ия для нее – никчемный иноверец. Я пока молчу насчет иконы, не хочу лишних расспросов. ИЗоя, иНина Борисовна считают меня обычным туристом, любителем экзотики, что недалеко от истины.
Путь не раз заводил вбольшие ималые церкви, где я был свидетелем малопонятных ритуалов, торжественных и вместе с тем жалких всвоей попытке превозмочь вопиющую бедность окружающей жизни. Религия была нездешней, она уносила человека влучезарную высь, вбезвоздушное пространство, где нечем дышать, можно только свосторгом умереть. Да, да, свосторгом, ведь человек предстает перед самим Создателем! Он вырывается из полуразрушенного жилья, сбегает из огорода, обнесенного сгнившим забором, забывает семью, не видевшую денег годами, главное – приобщиться, забыть на час-другой про грязь, разруху, безденежье… Русские презирали жизнь, считали ее слишком грязной имелкой, чтобы соединить со своей сверхчеловеческой религией. Религия ижизнь не смешивались, существовали параллельно, как впословице, услышанной на одном из уроков старого солдата: «Суп отдельно, мухи отдельно».
За то время, пока Петр посещает «кудыкину гору», успеваю узнать их семейную ситуацию. Типичную ситуацию, каковую можно назвать любовным треугольником «муж – жена – водка». Петр любил жену, но водку он тоже любил, ичем дальше – тем больше. Жена любила Петра, поэтому работала, как папа Карло (так выражается Зоя), чтобы накопить денег икупить Петру машину. Думала, что руль инеобходимость соблюдать правила дорожного движения отвратят мужа от зловредной любовницы, да куда там! Она уже и кбабкам ходила, икодировала его, иподшивала, атолку никакого! Итогда Зоя поняла, что на самом деле треугольник выглядит иначе: «муж – жена – враг человеческий». Агде бороться сврагом? Правильно: вцеркви, куда Зоя начала ходить впозапрошлом году. Не сказать, что успехи большие, но Петр, слава богу, не отказывается ездить по святым местам, исповедуется, причащается, так что надежда есть.
–Аэто место вообще особенное. Там крест мироточит, представляете?! Обычный крест сраспятием, он сто лет там стоял, ивдруг впозапрошлом году из него миро начало сочиться! Аеще там наодной из икон лилии оживают. Их кладут под стекло на Пасху, они засыхают, ана Троицу вдруг появляются зеленые ростки!
Зоя расширяет глаза, вочередной раз озираясь. Налетает шквалистый ветер, пригибает кроны кземле, то есть, враг человеческий не дремлет, явно желая уронить на нас могучий ствол. Или похитить мужа, которого вскоре тревожно окликают:
–Петька! Петя, ты куда пропал?!
Дьявольские козни, по счастью, не очень сильны – лес отпускает Петра. Имы вновь отправляемся впуть, прыгая по буграм и струдом разъезжаясь со встречными машинами (в этом древесном царстве они смотрятся нелепыми чужеродными механизмами). Уступив руль, Зоя перебралась на заднее сиденье итеперь сжаром обрабатывает прозелита. Во-первых, крест, загибает она пальцы, во-вторых, лилии, аеще там есть икона Николая Чудотворца, которая сама обновилась. Была черная-черная, даже лик святого не просматривался, ивдруг – как новенькая! Отец Варлаам поначалу глазам не поверил, думал, кто-то из служек подновил икону, аоказалось: она сама!
«Там чудеса, там леший бродит…» – вспоминаю реплику Романа. Эту строчку из русского автора я бы мог процитировать Зое, но не хочется ее огорчать – мы итак не успеваем квечерней службе. Поздно выехали, говорит она сдосадой, затем машет рукой: ладно, исповедуемся завтра, перед причастием!
Я вижу на щеках Зои румянец, она то идело поправляет платок, вобщем, явно волнуется. На лице же Петра, как показывает зеркало, по-прежнему скептическая усмешка. Что же ты, Петька-Петя-Петр? Где твоя исконная вера, где надежда на чудесное преображение организма? Оставь скепсис мне, холодному протестанту, аты, плоть от плоти здешней земли, должен помочь жене!
По приезду Петр остается вмашине, чтобы отравлять замечательный воздух дымом дешевых сигарет. Амы сЗоей отправляемся на поиски матушки Елены, жены отца Варлаама. Из крошечной деревянной церкви расходятся немногочисленные прихожане – жители окрестных заброшенных деревень. Где матушка Елена? Влавке сегодня торгует, вон там!
В отнесенной всторону церковной лавке хозяйничает полнотелая женщина вчерном платье итаком же платке. Уже свернув торговлю свечками ииконками, она готова устроить наш ночлег, только, предупреждает, не торопитесь. Матушка страдает одышкой, поэтому ведет нас медленно, вполголоса расспрашивая Зою. Кажется, речь о муже, что едет за нами вмашине на тихом ходу. Мотор «Нивы» время от времени порыкивает, вроде как встревает вразговор: эй, вы чего?! Какое вам дело до моего пьянства?! Я лишь из уважения кжене приехал сюда, на самом деле ваши святыни на меня не действуют!
Моя фантазия находит подтверждение спустя час. Мы уже поселились у хозяйки встаром покосившемся доме идаже успели сбегать вцерковь. Для Зои это был акт приобщения ксвятыням, для меня же – экскурсия, где экспонатами служили крест, покрытый смолистыми пахучими потеками, икона сзасохшими лилиями внутри, иеще одна икона, которую служка собирался унести валтарь, но ради нас задержался.
–Вот эта икона обновилась!– горячо шептала на ухо Зоя.– За одну ночь, представляете?! Акрест мироточит уже пять лет! Мы завтра приложимся кнему, только смотрите, не касайтесь мира!
–Да? Акак же тогда это… прикладываться?
–Атам пластинка из оргстекла прибита, кней иприкладываются. Мира только священники могут касаться, они потом пропитанные ватки людям раздают. Они так пахнут, ватки эти, прямо благоухают! Вы завтра обязательно возьмите!
Завтра, думаю я, будет завтра, апока я стою на крыльце дома, жду ужин, который готовит хозяйка Таисия Ефимовна. Во дворе развешено выстиранное белье; веревки при этом подпираются палками, чтобы простыни снаволочками не были покусаны иизмазаны черным щенком, что срадостным визгом носится от ворот до крыльца. Внезапно в дверях появляется Петр. Закурив, он переминается сноги на ногу, затем нерешительно предлагает: может, по глотку?
–Извините, не понял?
–Ачто тут понимать? У меня ссобой есть, из дому прихватил!
Он показывает горлышко бутылки, спрятанной вбоковом кармане.
–Спасибо, не хочу.
–Совсем, что ли, не хочешь?
–Совсем не хочу.
Петр задумчиво затягивается сигаретой. Для него, как я понимаю, чудом является отказ от пьянства. Для меня же это обыденность. Не нужно икон; икрестов пахучих не нужно, требуется просто сказать: не хочу!
–Так ты это…– нерешительно начинает Петр.– Думаешь, что я урод?
–Почему вы так решили?
–Да так, вголову вошло… Я, значит, придурок, аты хороший, так?
–Я это не говорил.
–Не говорил, зато подумал. Вот иЗойка моя так же думает. Она вся из себя хорошая, ая так – мразь подзаборная! Ладно, ты как хочешь, ая приложусь.
Спустя еще час, когда спускается темнота, двор наполняется криками, руганью, мельканием теней, одна из которых вдруг становится привидением. Белое безглазое привидение мечется по двору, за ним слаем гоняется почти не видимый втемноте щенок, аих обоих преследует Зоя спалкой вруках.
–Остановись! Остановись, изверг, чужое белье изгваздаешь!
Петр спростыней на голове продолжает беспорядочное передвижение по двору, пока не натыкается на поленницу сдровами. Слышится шум рассыпающихся поленьев, ипривидение падает вгрязь.
Удары палкой не производят действия – привидение спит мертвецким сном. Зоя наносит последний удар, тоже опускается вгрязь ипринимается выть. Это не плач, это вой, взлетающий кчерному небу – кТому, Кто слышит, понимает, помогает, утешает… Или не слышит? Почему-то вспоминается Гога, такой же безысходный крик, от которого леденело внутри. Здесь имужчины, иженщины кричат истонут, увы, не получая помощи. Щенок прижимается кземле, испугавшись воя огромного исильного (так кажется щенку), ана самом деле – крайне беспомощного существа по имени человек…
Ночью кдому подъезжает огромный двухэтажный автобус. Интересно, думаю, как они сюда добрались? Может, по какой-нибудь секретной окружной дороге? Дверь распахивается, оттуда вылезают английские туристы, идевушка-гид начинает рассказывать о старой церкви. Ночь кончается, окрестности освещает солнце, ивот уже фотокамеры трещат затворами, словно пулеметы. Щелк-щелк! Туристы позируют на фоне зеленой луковки, ивдруг мои глаза лезут на лоб. Петр! Укутанный впростыню, словно арабский шейх вбурнус, он выпрыгивает из дверей автобуса итут же направляется ко мне.
–Может, по глотку?
Подмигнув, он достает из складок простыни огромную бутылку.
–Спасибо, не…
–Знать ничего не хочу! Пей!
Не всилах сказать «нет», я запрокидываю голову, чтобы на глазах английских снобов влить всебя водку. Алкоголь наполняет энергией, аэнергия требует выхода, ия призываю: идемте внутрь, приложимся кмироточащему кресту! Илилии пощупаем, они будут абсолютно живые!
–Точно живые?– сомневается британец с«Никоном».
–Живее всех живых!– убежденно говорит Петр.– Так что еще по глотку – ивперед!
Мы видим, как впереди, прихватив узлы спожитками, спешат кцеркви местные жители. Они с