быстренько прибравшую уникального отпрыска крукам.
Это будет точное выражение: прибрала крукам. Заполучила всобственность, можно сказать, поскольку именно из ее лона вышел на свет феномен по имени Норман. Удивительные существа женщины: они считают, что вынашивание, роды, вскармливание ипрочая лабуда дает право распоряжаться чужой судьбой! Да ты глаза пошире раскрой, дуреха, твое тело просто использовали как инкубатор! Увы, не хочет раскрывать глаза. Хочет владеть единолично, чтобы звездиться, молоть языком перед телекамерами, чувствуя себя, как минимум, Марией Ульяновой. Акак максимум – понятно какой Марией. Вокруг чего-то невероятного всегда найдутся шептуны, которые надуют вуши такое… Ей инадули ребята из окружения Учителя – так сестра именовала одного нового знакомого, великого иужасного Руслана-не-помню-как-по-батюшке. Этот кадр прибрал крукам сразу двоих, вначале дуру-сестру, ачерез нее – Нормана. Он ина телевидение их протолкнул, и внаучные институты посылал, дабы поверить феномен алгеброй. Иэто, возможно, переполнило чашу.
Как именно переполнило? Вера не знает, она лишь приблизительно может восстановить картину, дополнив ее воображением. Это был период откровенного фанатизма сестры, утратившей человеческий облик. Она сделалась фурией, мегерой, куском пакли, что вспыхивал от малейшей искры,– короче, невроз вкрайней степени, переходящий впсихоз. Фурия мечется по дому, мысленно проклиная оппонентов, мужа (к тому моменту бывшего) инервно говоря: собирайся, едем вПетербург, на комиссию вИнститут мозга! Старая кляча Бехтерева утрется, когда своими глазами тебя увидит! Норман молчит, потом тихо говорит: я не поеду. «Как не поедешь?!– вспыхивает пакля.– Это крайне важно!» Но мальчик не хочет, он устал, ивот уже негодование переходит вгнев: мол, надо им доказать, пусть проверят твои способности! Ипусть гены проверят, я знаю: это от моего прадеда ктебе перешло, он тоже был уникум! Амальчик просит оставить его впокое, он хочет вдеревню, где живет бабушка игде вреке водятся раки. Большегубый рот перекашивает: какие раки?! Какая бабушка?! Мы обещали Учителю, что пройдем эту чертову комиссию, вырвем у нее заключение, итогда все точки над i будут расставлены! Сестра хватает ремень смассивной пряжкой, угрожая расправой, итут Норман совершает ошибку. Если не пускаешь кбабушке, говорит он, отправь меня кпапе,– что подобно красной тряпке. Между матерью иотцом ктому времени накопилось столько, что они на дух друг друга не переносили; ивот уже мегера визжит, ипряжка гуляет по спине непокорного отпрыска. Или там было что-то тяжелее пряжки? Ибили не только по спине, но ипо голове, по рукам, по лицу, которое превратилось всплошной кровоподтек…
Здесь воображение обычно отказывает. Слишком жутко; да икакой толк вподробностях? Главное, Сверхновую загасили, икто-то должен за это поплатиться.
Спустя несколько дней она отправляется вусловное место, где фармацевт оставил «снадобье». Едет на указанный виадук, разыскивает третий скраю фонарь, восновании видит кирпич (бог мой, кино про шпионов!), за которым лежит полиэтиленовый пакетик сжелтоватым порошком. Как ни странно, потешная конспирация помогает, она превращает вигру вполне серьезное (даже страшное) мероприятие. Инструкций нет, они существуют лишь вустном варианте, но память у Веры хорошая. «Пять кодному,– повторяет она, входя вподъезд,– то есть пять частей жидкости иодна часть чудо-порошка…»
Йогурт уже куплен – тот, что просили: питьевой. У питьевого, по счастью, имеется крышечка, которую можно отвинтить, отлить немного густой белой массы ивлить полученный раствор. Устная инструкция утверждала: зелье бесцветно ибезвкусно, значит, никакого подозрения не возникнет. Иникакого эффекта поначалу не будет. «Это,– усмехнулся фармацевт,– не яд кураре, он действует исподволь. Вроде как почечная недостаточность развивается, причем не сразу, а стечением времени. Но результат дает стопроцентный». Идеальная, короче, отрава: иалиби обеспечит, и сгарантией отправит эту душу вад.
Манипуляции выглядят неким ритуалом, Вере так легче. «Душу – вад» – тоже часть ритуала, она ведь не знает: есть ад? Или это выдумки? Зато она знает другое: если не поставить барьер, это существо когда-нибудь может оказаться на свободе. У нас, подчеркнул вбеседе лечащий врач, нетипичное пенитенциарное учреждение. То есть это не тюрьма. Иесли консилиум посчитает, что пациентка практически выздоровела, может быть принято соответствующее решение.
–Подождите, я что-то не поняла… Что значит: практически выздоровела?! Акак же…
–Ну, это ведь происходило впомраченном состоянии сознания, что признала экспертиза. Не исключено, спустя время мы отдадим ее на попечение родственникам. Иначе говоря, на ваше попечение.
И это было еще одним аргументом, толкавшим вспину: какое, кчерту, попечение?! Да она сбалкона ее скинет, вванне утопит или сделает чего похуже!
Так, йогурт уложен, ипробка завинчена аккуратно, словно никакого вскрытия впомине не было. Следом впакет укладываются зубная паста смятным вкусом, домашние тапки скошками, халат ибанка ананасов, конечно, нарезанных кольцами. Чтиво, правда, отсутствует, но оно вряд ли понадобится. На том свете (если таковой, опять же, существует) обходятся без журналов игазет. Вера подхватывает пакет, выходит на площадку испускается вниз. Спускается торжественно, продолжая ритуал, словно Немезида, исполняющая волю Рока.
Вдруг вспоминается сон, вкотором гигантский ребенок выводит на доске: «ФАРМАЦЕВТА НЕ НАДО». Извини, Норман,– надо. Возможно, она вообще симулировала невменяемость. Ачто? Всегда была немного актрисой, Вера никогда не понимала: та всерьез говорит или подтрунивает? Иесли оставить ее вживых, она еще раз украдет чей-нибудь невероятный сон, убьет чью-то надежду. Значит: казнить, нельзя помиловать!
Дорога неблизкая: метро, потом на автобусе почти до МКАДа, но это все равно Москва. Аведь когда-то была надежда, что сестру ушлют подальше: вПитер, вКазань, вкрайнем случае вСмоленскую область, где тоже имелся «психиатрический стационар специализированного типа синтенсивным наблюдением», другими словами – «мертвый дом». Еще до суда, зная о заключении врачей, они сматерью выяснили эту жуткую географию, правда, переживали по разным поводам. Мать беспокоилась, чтобы не услали очень далеко, Вера наоборот, желала отдалить сестрицу на максимальную дистанцию. Так нет же, нашлось издесь богоугодное заведение, упрятанное на задворки мегаполиса!
На этот раз Вера отказывается от встречи, только оставляет вокошке передачу. Толстая тетка сбородавкой на щеке буравит Веру взглядом, будто знает о ее планах исейчас противным резким голосом вскрикнет: «А ну-ка, отправим этот йогурт на экспертизу!». На самом деле никакого вскрика нет, окошко захлопывается, значит, можно идти домой. Вера даже разочарована тем, что возмездие осуществилось столь буднично – финальная часть ритуала, по сути, выглядела трюизмом.
Дверь, ступени, асфальтовая дорожка, ведущая квыходу стерритории, КПП – Вера минует все это вобратном порядке. На душе пусто, как бывает, когда долго итщательно готовишь какое-то важное дело, апотом резко его сбрасываешь. Пока Вера размышляет, чем бы заполнить зияние внутри, оно само начинает заполняться, так что делается не по себе. Вера добредает до остановки, ждет автобус, амысли, между тем, становятся все назойливей. Ты, мол, не совсем права, аможет, совсем не права. Почему сестра должна отвечать за всех? Разве она одна виновата? История борьбы за Нормана – это ж целая эпопея, почище войны Алой иБелой розы! И вэтой войне никто средств не выбирал, то есть обе стороны были хороши!
«Все, дело сделано»,– говорит себе Вера, видя выползающий из-за поворота автобус. Однако дверцы схлопываются перед носом, аона по-прежнему торчит на остановке. Почему казнить полагается сестру? Почему не послать йогурт бывшему мужу? Он тоже заслужил сей «дар Изоры», аможет, вообще должен принять угощение вместо нее. Или сыпануть эту адскую смесь вспагетти, которые любит Марко? Вовсянку Кэтрин сыпануть или (для верности) приправить весь шведский стол? Это ведь они во всем виноваты, асестра– просто жертва обстоятельств! Спасительные «они», олицетворяющие беды истрадания этого мира, укладываются на весы могучей гирей, иперевес уже на другой стороне.
Начинает моросить, Вера прячется под крышу, но вернуться не решается. Возвращение – верх нелепости, да ине отдадут ей обратно передачу! Ноги, тем не менее, сами направляются кКПП, она ловит удивленный взгляд охранника, бормочет, мол, кое-что забыла, испешит кглавному корпусу. Кино крутится вобратную сторону: опять дверца, бородавка, иголос (Вера угадала: резкий ипротивный!) посылает ее подальше. Только Вера знает: если ей не вернут просроченный, как она утверждает, йогурт, она сама протиснется вокошечко и, разодрав вкровь толстую рожу, отберет бутылочку.
Несколько минут пролетают, как один миг. Она выпадает из привычного пространства-времени, придя всебя уже на остановке. Дождь припускает основательно, но Вера не замечает его, она сжимает вруке бутылочку, которая сейчас улетит вурну. Нет, вурну нельзя, не дай бог, какой-нибудь бомжара положит глаз на дармовое угощение, чтобы убедиться: не все йогурты одинаково полезны. Мелькает дикая мысль: не глотнуть ли самой? Чтобы через неделю-другую переместиться внирвану? Соблазн столь велик, что Вера буквально заставляет себя вылить содержимое вмутный поток воды, бегущей по асфальту…
5.Польский тамбур
Он переполнен историями, этот пан Анджей, они из него сочатся, как пот. Пот тоже сочится, пан – очень грузный, иеще постоянно прихлебывает пиво, содного глотка уничтожая половину кружки. На пшеничных усах оседает пена, ее утирают, ипан вроде как прислушивается ктому, как пиво медленно стекает по пищеводу, попадая врезервуар, именуемый вмоей стране Bierbauch – пивной живот. После чего прямо из живота-бочки жидкость устремляется вкожные поры, выходя наружу блестящей испариной.
–Они – другие!– убежденно говорит пан, утирая испарину полотенцем.