Каролина писала о деревьях, на которые она залезла, о белках, почтивших её своим доверием, о противных мальчишках, о шахматных играх, которые она вела с Лейбницем по переписке, ужасных книжках, по которым она учится, чудесных книжках, которые она читает, погоде, логарифмах и бесконечных конфликтах между домашними животными. В письмах не было ни слова об Иоганне-Георге IV, о Дрездене, о том, почему они переехали в Прецш и как поживает Элеонора. Элиза решила, что Прецш – загородная резиденция саксонского двора, как Марли во Франции, и Элеонора почему-то предпочитает его столице. Поэтому, едва башни Виттенберга растаяли за кормой баржи, Элиза начала высматривать новёхонький барочный дворец, сады, каменную набережную, толпу встречающих придворных, возможно, оркестр, молодую мать под руку с красавцем-курфюрстом и маленькую девочку. Вместо этого она увидела несколько покосившихся башенок над просевшими крышами за деревьями и разъезженную дорогу к ветхой пристани, на которой две женщины отчаянно размахивали руками. Всё так не походило на Элизины ожидания, что она практически не восприняла увиденное.
Положение спасла Аделаида, которая ещё не научилась говорить, но очень любила махать и смотреть, как машут. Явление на пустынном берегу Эльбы двух ярко одетых женщин, машущих и машущих, как заведённые, не могло её не привлечь; вскоре она уже не только махала в ответ обеими пухлыми ручонками, но и с такой прытью устремилась вперёд, что её пришлось ловить и насильно спасать от неминуемой смерти за бортом. Таким образом неразумный младенец открыл простую истину, ускользнувшую от матери: что путь окончен и их встречают друзья. Элиза сказала несколько слов шкиперу, и тот подвёл цилле к останкам причала. Тогда она оторвала себя от кресла, из которого наблюдала проплывавшую мимо Германию, вытерла испарину со лба и решила проверить, выдержит ли пристань ещё одного человека.
Элеонора раздалась, обрюзгла, потеряла часть зубов и перестала прятать оспины под чёрными мушками. Она прекрасно знала, что подурнела, и отводила глаза, не в силах встретиться с Элизой взглядом. Не понимала она того, что радость на её лице искупает всё остальное и что Элиза, чувствующая себя такой же развалиной, какой Элеонора выглядела, сейчас не в настроении её судить. Элеонора отступила на полшага, пропуская вперёд дочь, чудо. В Версале она бы не блистала, но всё же была милее девяти принцесс из десяти. В девочке чувствовалась та искорка, которая позволила бы ей затмевать красавиц, даже будь она дурнушкой, и то внутреннее достоинство, которое невольно приковывает взгляд; из всех, кого Элиза встречала за последнее время, подобным свойством обладал только Исаак Ньютон.
Элеонора припала к Элизе и задержала её в объятиях на целую минуту; за то же время Каролина поздоровалась со всеми на цилле, задала шкиперу три корабельных вопроса, сунула Аделаиде букет полевых цветов, сгребла её на руки, велела малютке не есть цветы, вприпрыжку сбежала с качающейся палубы на причал и с причала на берег, научила Аделаиду говорить «река» по-немецки, второй раз сказала ей не есть цветы, вырвала букет из пухлого детского кулачка, поссорилась с крохой, помирилась и насмешила её до истерики. Теперь она была готова отправляться домой, чтобы сыграть с тётей Элизой в шахматы, – что ж остальные мешкают?
Поншартрен – ЭлизеАпрель 1694
Сударыня!
Вы настрого запретили Вас благодарить, и я не смею ослушаться. Однако Вы не можете требовать, чтобы я подавил в себе желание творить добро. Из прибыли от сделки, которую Вы так умно замыслили и которую мои поверенные только что заключили с Вашими, я намерен (после того, как выплачу Вам пять процентов) четвёртую часть направить на дела милосердия. Увы, столько времени прошло с тех пор, как у меня были средства на благотворительность, что я решительно не знаю подходящих богоугодных заведений. Не поможете ли мне советом?
Ваш неблагодарный
Поншартрен
Элиза – ПоншартренуМай 1694
Мой неблагодарный (но скорый на милосердие) граф!
Ваше письмо вызвало у меня улыбку. Перспектива обсудить с Вами благотворительность даёт мне ещё один повод устремиться в Версаль сразу по завершении дел в Лейпциге. Однако не забывайте, что приобретённые Вами долговые обязательства не стоят ничего, покуда генеральный контролёр финансов не назначит им надёжные источники погашения. Поскольку денег нет ни во Франции, ни даже в Англии, наличные средства следует искать где-то ещё. Корабли перевозят по морю ощутимые ценности, а закон дозволяет захватывать их в качестве военной добычи. Покуда вся Франция погружена в отчаяние, Жан Бар в Дюнкерке переживает золотой век и нередко приводит туда призы, дохода от продажи которых с лихвой хватит на погашение всех указанных обязательств, буде генеральный контролёр финансов пожелает отдать такое распоряжение. Могут пройти недели, прежде чем я возвращусь во Францию, посему советую Вам обратиться непосредственно к Жану Бару. В случае успеха мы с Вами сможем мечтать о прогулке по королевским садам, во время которой и обсудим, на какое благое дело направить Ваши пожертвования.
Элиза
Вдовий дом в ПрецшеАпрель и май 1694
В страданьях и деяньях нам дана
Одна и та же мера; прав закон,
Сие установивший.
Историю Элеоноры пришлось вытягивать из неё дюйм за дюймом, как подкожного тропического паразита. Рассказ растянулся на неделю и состоял из десятка фрагментов, каждый из которых начинался с утомительных манёвров Элизы и заканчивался тем, что Элеонора меняла тему или разражалась слезами. Однако усталость, которую Элиза почувствовала на барже, перешла в инфлюэнцу с ломотой и ознобами. Гостья могла только лежать в постели, и время работало на неё.
Рассказ начался, когда Элиза, разбитая, одуревшая от запаха плесени и раздражённая тем, что на постель ей с потолка всё время сыплется мокрая штукатурка, спросила: «Во вдовий дом женщина переселяется после смерти супруга. Однако ваш муж жив. Почему вы во вдовьем доме?»
Ответ, если собрать разрозненные отрывки и выпустить предисловия и отступления, был таков: курфюрст Иоганн-Георг IV принадлежал к братству, члены коего встречаются во всех странах мира и во всех слоях общества, то есть был человеком, которого в детстве ударили по голове чем-то тяжёлым. Для ЧКДУГЧТа Иоганн-Георг был красавцем. Ущерб, нанесённый мозгу, не выразился в телесных изъянах: Иоганн-Георг не усох, не скрючивал пальцы, не дёргал щекой и не пускал слюни. В свои почти тридцать лет курфюрст Саксонский без труда сыскал бы в Версале место жиголо у дам или у господ, а может, у тех и у других разом, ибо он был высокий ражий красавец, настоящий жеребец, и никто не знал границ его физических возможностей.
Однако все знали ограниченность его ума. Элеоноре не следовало выходить за него замуж, но она хотела послужить Бранденбургу и найти дом для Каролины. Курфюрст был богат и пригож, и хотя все знали, что он ЧКДУГЧТ, сведущие люди (например, министры саксонского двора, которые, как Элеонора поняла задним числом, оказались не самыми надёжными советчиками) уверяли, что ушиблен он не так уж и сильно. В доказательство приводили его телесное совершенство. К тому же (как тоже стало понятно задним числом) ей представляли его в такой обстановке, в которой свойства характера, обусловленные ударом по голове, были не слишком очевидны. Свадьбу назначили на такое-то число в Лейпциге, до которого легко было добраться из обеих столиц (Берлина и Дрездена) и который мог вместить два курфюрстших двора и многочисленных гостей из всей протестантской Европы. Элеонора отправилась туда с бранденбургским свадебным кортежем и нанесла визит жениху. Курфюрст Саксонский принял наречённую в обществе ослепительно красивой, богато разодетой дамы, которую представили как Магдалину-Сибиллу фон Рохлиц.
Элеонора слышала это имя раньше, всегда в связи с какими-нибудь неприличными сплетнями. Фрейлейн фон Рохлиц уже несколько лет была фавориткой Иоганна-Георга. Все утверждали, что они идеально друг другу подходят; хотя не сохранилось свидетельств, внешних или изустных, что Магдалину-Сибиллу в детстве ударили по голове чем-то тяжёлым, всё остальное на это указывало. Несмотря на время и средства, потраченные благородным семейством на её образование, она так и не научилась читать и писать, однако являла собой такой же превосходный образчик женской красоты, как Иоганн-Георг – мужской. Союз был в некотором роде не лишён смысла. В нём ощущался явственный недостаток ума, но (а) саксонские врачи в один голос уверяли, что идиотизм курфюрста и фрейлейн фон Рохлиц не наследственный, то есть их отпрыски могут вырасти вполне здоровыми умственно, если, разумеется, их в детстве не ударят по голове чем-нибудь тяжёлым, и (б) мать фрейлейн была, по слухам, очень умна. И даже слишком: она состояла на жалованье у австрийского двора и всеми силами стремилась подчинить Саксонию южному соседу. Фон Рохлиц на протяжении долгих лет была женой Иоганна-Георга IV во всём, кроме названия; она получила от него богатство, замок и двор, к замку прилагающийся. Однако ей недоставало родовитости, чтобы выйти за него замуж, – по крайней мере, так утверждали мудрые сановники саксонского двора, все, как один, антиавстрияки и пробранденбуржцы. В Берлине до Элеоноры доходили лишь слабые отблески титанической борьбы, которая уже несколько лет шла в Дрездене между пробранденбуржскими министрами саксонского двора и проавстрийской кликой фон Рохлиц. То, что Иоганн-Георг отправился в Бранденбург свататься к Элеоноре, означало лишь, что министры на несколько месяцев взяли верх. То, что жених принял её, выхваляясь любовницей, которая выхвалялась драгоценностями, которыми уже никогда не выхваляться супруге, свидетельствовало, что перевес сейчас на австрийской стороне. Другой князь в подобных обстоятельствах спрятал бы фаворитку в её замке. Ничто бы не изменилось, но всё выглядело бы куда приличнее. Однако Иоганн-Георг был ЧКДУГЧТ и ничего не делал по-людски. На глазах у ошеломлённого курфюрста Фридриха и к нескрываемому удовольствию фон Рохлиц он открыто унизил Элеонору. Однако он приехал в Лейпциг с явным намерением жениться.