Все трое занимались ещё и теологическими изысканиями. Вопрос явно поверг присутствующих в смущение.
– Я хочу спросить, какого рода увлекательные беседы я пропустил в своё долгое отсутствие за этим столом? Уж наверняка трое достойных мужей не сидели за трапезой в безмолвии?
Все погрузились в безмолвие на несколько минут, но тут, по счастью, обед закончился. Они встали, пропели латинскую молитву и начали расходиться. Даниель увидел Доминика Мэшема в главном дворе и нагнал его у ворот, когда тот открывал калитку в личный садик Ньютона. Вид у Мэшема был рассеянный и торопливый, что устраивало Даниеля как нельзя лучше. Он фонарём посветил юноше в лицо.
– Скоро возвращаетесь домой, мистер Мэшем?
– Завтра, доктор Уотерхауз, как только соберу некоторые…
Даниель выждал, пока пауза станет неловкой, потом сказал тихо:
– Вы оскорбляете меня своей напускной робостью. Я не барышня, чтобы со мной кокетничать.
На юношу эти слова подействовали, как щелчок бича на лошадей. Он застыл и начал выдумывать приличествующие извинения, но Даниель не дал ему опомниться.
– Вам поручили собрать необходимое для продолжения Великого делания, которым господа Ньютон, Локк и Фатио занимаются в Оутсе. Книги, химикалии или реторты, мне не важно. Для меня главное, что вы едете в Оутс утром и можете передать мистеру Ньютону пакет, прибывший ко мне в Лондон третьего дня. Это Ньютону от Лейбница.
При имени «Лейбниц» большие зелёные глаза Мэшема стали ещё больше.
– Здесь письмо и книга. Письмо существует в единственном экземпляре и более важно. Книга, как вы можете видеть, первое издание Лейбницевой «Протогеи». Советую почитать её в дороге – узнаете много такого, о чём никогда не думали.
– А письмо?
– Считайте его увертюрой, попыткой загладить то, что случилось здесь в тысяча шестьсот семьдесят седьмом.
– Сэр! Вы знаете, что случилось здесь в тысяча шестьсот семьдесят седьмом?! – Зависть в голосе Мэшема подразумевала, что сам он пребывает в неведении.
– Я при этом присутствовал.
– Хорошо, доктор Уотерхауз, я не спущу с письма глаз, пока не передам его мистеру Ньютону.
– От письма, которое вы держите в руках, зависит будущее натурфилософии, – сказал Даниель. – Пожалуйста, сообщите этим трём джентльменам, что буду у них через два дня.
– Прошу прощения, сэр, но сейчас их там только двое. Мистер Локк уехал в… другое место.
– И вновь вы со мной лукавите. Я прекрасно знаю, что мистер Локк уехал в Апторп-хауз.
– Сэр!
Загородная резиденция сэра Ричарда Апторпа располагалась на полпути между Лондоном и Кембриджем, неподалёку от тракта, ведущего из столицы на северо-запад в Бирмингем. Ближайший городок звался Блетчли; здесь Даниелю пришлось остановиться и узнать дорогу, поскольку сэр Ричард явно не стремился сделать свой дом заметным. Унылая местность определённо располагала к тому, чтобы прятать секреты на виду. Так или иначе, Даниелю не пришлось сказать ни слова; не успел он открыть окошко, как трое младших конюхов вскочили и наперегонки бросились показывать дорогу к Апторп-хаузу. Тем временем конюх постарше завязал весёлый разговор с мистером Джоном Хэммондом. Он сообщил, что стойла Апторп-хауза давно переполнены, и сэр Ричард временно арендовал его конюшенный двор – сразу за углом – для лошадей приезжающих.
И впрямь, аллея, вьющаяся меж невысоких холмов к Апторп-хаузу, была сплошь укатана конским навозом, а когда Хэммонд остановил упряжку перед усадьбой – очередной барочной неоклассической постройкой, сплошь в мраморных языческих божествах, – Даниелю предстал лучший флот карет, какой он когда-либо видел иначе как у королевского подъезда. Гербы рассказали ему, кто в доме. Граф Мальборо, Стерлинг Уотерхауз, Роджер Комсток, Апторп, Пепис, Локк и Кристофер Рен были близкие знакомцы Даниеля. Дальше шли те, кого он про себя называл «такие, как Стерлинг», – сыновья и внуки великих торговцев-контрабандистов-бунтарей Кромвелевой эры, в том числе несколько очень богатых квакеров, владеющих обширными землями в Америке. Присутствовали люди с французскими и испанскими фамилиями: соответственно гугеноты и амстердамские евреи, осевшие в Англии за последнее десятилетие. Присутствовали несколько знатных особ, в частности, принц Датский, супруг принцессы Анны. Однако аристократы явно уступали в численности толстосумам. Среди них преобладали те, кого Даниель называл «такие, как Бойль», – сыновья лордов, которых не интересовало величие в древнем феодальном смысле этого слова; следуя духу нового времени, они отирались в Королевском обществе либо отправлялись за моря на поиски богатства или открытий.
«Вот мир, который вы создали», – сказал Даниелю мистер Уайт, возлагая на него вину за Славную революцию. Однако Даниель думал иначе. Нынешний мир создал Дрейк – мир, в котором власть приобретается рачением, умом и предприимчивостью, а не даётся по праву рождения и уж тем более по Божественному праву. Таков мир вигов, и хотя Дрейк гневно осудил бы этих людей, он не мог бы не признать, что в какой-то мере вызвал их альянс к жизни.
Ни у кого из них не было времени по-настоящему разговаривать с Даниелем, поэтому каждый чувствовал себя застигнутым врасплох, однако они радовались встрече и уважали его мнение, что для человека, страдающего Даниелевой формой трусости, было как бальзам на душу.
– Милорд Мальборо, не позволите ли проводить вас по галерее…
– Рад видеть, что здоровье вам это позволяет.
– Спасибо, милорд. В ночь, когда бежал Яков Второй, вы говорили со мной на дамбе Тауэра и выразили тревогу касательно алхимиков.
– Можете не напоминать мне, мистер Уотерхауз, я не из тех, кто забывает.
– Скажите, что вы сейчас о них думаете?
– Признаюсь, если раньше они представлялись мне таинственными и пугающими, то ныне кажутся чудны́ми и нелепыми. Однако лорд Равенскар настойчиво уверяет, что Монетный двор следует поручить одному из членов эзотерического братства. Мне не хотелось бы доверять свои деньги новому банку и связывать свою судьбу с альянсом, если наши монеты будет перечеканивать учёный, чьи идеи темны, а мотивы ставят меня в тупик.
– Так оно и будет, милорд. Однако если удастся найти компромисс между целями упомянутого алхимика и вашими, чтобы вы сошлись в средствах, пусть даже и расходясь в целях – удовлетворит ли вас такое решение?
– Подобные компромиссы постоянны на войне и в политике. Какое-то время они служат. Однако в конечном счёте неизбежны раскол и катастрофа.
– Высказывание ваше подобно Янусу, и сейчас я предпочту видеть его смеющееся лицо.
– Милорд Равенскар, завтра утром я отбываю в Оутс, чтобы изложить ваши предложения мистеру Ньютону, если вы не скажете мне сейчас, что изменили решение.
– С какой стати мне менять решение?
– Возможно, вы предпочтёте в качестве главы Монетного двора человека, который, в силу понятности своих мотивов, будет более управляемым.
– Право, я понятия не имею, о чём вы, Даниель.
– Право, вы лжёте, как сивый мерин. Временщика, хапугу понять легко. Он будет заведовать Монетным двором за жалованье, казённое жильё, власть и престиж. Однако усвойте накрепко, Роджер, Ньютону ничего этого не нужно. Да, постоянный доход ему не помешает. Однако, если я заинтересую его должностью, то не обещанием житейских благ. В нём живёт суровый дух линкольнширского пуританина, который я понимаю очень хорошо, и обычные побудительные причины для него – ничто. Если он согласится, то согласится во имя идеалов и целей, которых вам, возможно, никогда не постичь. И поскольку вы не будете понимать его целей, вы не сможете им управлять и даже влиять на его поступки.
– Прекрасно, Даниель, я всегда смогу написать вам в Бостон и спросить, что он такое задумал.
– Разрешите пособить, мистер Галлей? Давайте я возьму у вас часть томов.
– Даниель! Какая неожиданная и приятная встреча! Спасибо, я управлюсь сам, но вы поможете мне, если скажете, в какой из этих комнат обретается мистер Пепис.
– Идите за мной. Он встречается с какой-то кликой в противоположном крыле.
– Подождите, я только дам отдых рукам.
– Это книги для его библиотеки?
– Это деньги.
– На страницах я вижу числа. Ходили слухи, мистер Галлей, будто вы подрядили всех счётчиков острова для какой-то огромной работы. Теперь я вижу, что молва меня не обманула.
– Перед вами лишь малая часть сделанного, которую я собираюсь продемонстрировать по просьбе мистера Пеписа.
– Почему вы сказали «деньги»? По мне, это с тем же успехом могут быть синусы и косинусы.
– Это актуарные таблицы, своего рода выжимка из записей рождений и смертей по всем английским приходам. С их помощью казначейство сможет собрать капитал, продавая населению ренты; если продать их достаточно много, то по закону больших чисел неизбежно останешься в прибыли!
– Как? Делая ставку на то, что клиенты умрут?!
– Ставка беспроигрышна, доктор Уотерхауз.
– Добрый путь, мистер Локк, я догоню вас завтра в Оутсе.
– Вы можете ожидать самой радушной встречи со стороны Мэшемов. Со стороны же Ньютона…
– Вы забыли, что я знаю его тридцать лет.
– Ах, разумеется.
– …
– Я могу лишь догадываться, что за интриги вы плетёте, мистер Уотерхауз. Однако признаю, что буду рад вашему приезду. Он снимет с моих плеч огромное бремя.
– Что за бремя давит на ваши плечи, мистер Локк?
– Ньютон болен.
– Сердечная рана?
– Это наименьший из его недугов.
– Я поспешу к нему с тем скромным лекарством, какое могу предложить.
– Мистер Уотерхауз, в моём расписании не предусмотрено ни малейшего перерыва. Кроме как на малую нужду. Соблаговолите присоединиться?
– Как едва ли нужно объяснять вам, мистер Пепис, ничто не доставляет мне большего блаженства, чем отправление этой естественной надобности, но отправлять её вместе с вами, сэр, будет не только удовольствием, но и честью.
– Тогда оставим тех, кому не понять её значимости, и помочимся в обществе друг друга.