– Конечно, мы точно не знаем, – подтвердил Клайв.
– Естественно. Иначе это уже был бы факт.
– Но разговоры такие ходят? – уточнила Софи.
– Ходят, – сказал Деннис. – Только не разговоры, а сплетни.
– Не слушай его, – сказал Билл. – Он же не человек. Он – робот.
Денниса это оскорбило.
– Если я, в отличие от некоторых, не проявляю жгучего интереса к чужой личной жизни, это еще не значит, что я робот, – сказал он. – Это значит, что я… приличный человек.
– Ну ты и загнул, – сказал Клайв.
– Рассказать вам, о чем говорили мы с Марсией? – предложил Деннис. – Хоть кому-нибудь это интересно?
– Все слышали? – не выдержала Софи. – «Мы с Марсией»!
– Она хотела сообщить, что им всем очень нравится наш ситком. Гарольд и Мэри, похоже, не пропускают ни одной серии.
– Во всяком случае, Мэри уверена, что по четвергам в восемь вечера он ей не изменяет, – сказала Софи.
– С кем-нибудь еще, – подхватил Билл. – Будем надеяться, хоть что-то ей перепадает.
– Зачем же так вульгарно? – сказала Софи.
– Я не собираюсь вас слушать, а потому продолжаю, – сказал Деннис. – Марсия мне передала…
– Все слышали? – не выдержала Софи. – «Марсия мне передала»!
– Марсия мне передала, что премьер-министр с радостью взял бы на работу такого ценного сотрудника, как Джим. А потом спросила, не хотим ли мы приехать на Даунинг-стрит и осмотреться в доме номер десять.
– И мы познакомимся с Марсией? – спросила Софи.
– Я думаю, мы познакомимся даже с премьер-министром, – сказал Деннис.
Акушерка Сандра восторженно захлопала в ладоши:
– Прямо не верится. Неужели я поеду на Даунинг-стрит?
– Э‑э‑э, – замялся Деннис. – Тут небольшая загвоздка.
– Ой, не разочаровывай меня, – сказала акушерка Сандра. – После всего, что я сделала за эту неделю.
Видимо, она имела в виду свою относительную пунктуальность и неискоренимый буквализм в трактовке реплик.
– Боюсь, что разочарую, – сказал Деннис.
– Неужели они специально оговорили, что мне туда нельзя?
– Нет, но… там не знают о твоем существовании.
– Но если они не пропускают ни одной серии, то увидят меня уже на следующей неделе и…
– Пригласили «команду», – пояснил Деннис. – Разве ты считаешь себя членом «команды»?
– Конечно, – сказала Сандра. – Вы меня очень тепло приняли.
Деннис беспомощно посмотрел на Софи. Ни от кого другого он поддержки не ждал.
– Если нам выпишут дополнительный пропуск, – сказала Софи, – правильно будет отдать его Бетти Пертви.
Бетти Пертви, которая играла мать Барбары, снялась в трех сериях, и Тони с Биллом уже запланировали ее присутствие на крестинах.
– Мне кажется, даже Бетти не сможет поехать, – сказал Деннис.
– Но она – твоя мама! – обратилась Сандра к Софи.
– Мне ли не знать? – помрачнела Софи. – Ужасная несправедливость, верно?
На этом Сандра успокоилась, кризисную ситуацию удалось предотвратить. И все благодаря Софи. До чего же она сообразительна, подумал Деннис. А какая добрая. От этих мыслей на него накатило знакомое уныние.
В тот вечер Софи позвонила отцу, но он, вопреки всем ожиданиям, встретил ее сообщение в штыки.
– Мой папа советует нам отказаться от посещения, – сказала она всем остальным на следующий день.
– Твой папа мне не указ, – взвился Билл. – Вы как хотите, а я поеду.
– Я тоже, – подхватил Тони.
– Вот и отлично, – поддел Клайв. – Гарольд спит и видит, как бы сфотографироваться со сценаристами.
– Очень смешно, – сказал Билл.
– Можно узнать, какие возражения у твоего отца? – спросил Деннис.
– Он считает, что страну довели до ручки, – объяснила Софи, – а потому нам не следует поддерживать Гарольда.
– И где эта ручка? – спросил Билл. – На каких дверях?
– То есть тебя интересует, что именно тревожит моего отца?
– По-моему, об этом он и спрашивает – как всегда, с претензией и апломбом, – вмешался Клайв.
– Его тревожит платежный баланс, – ответила Софи.
– И нас тоже, – сказал Клайв. – Но я уверен, что нация все еще может позволить себе чай с печеньем.
– И еще его тревожит засилье цветных.
– В Блэкпуле они ему очень мешают? – спросил Билл.
– Один черный на прошлой неделе свистнул мне вслед, – заявила Сандра. – Мойщик окон.
– Ужас какой, – сказал Билл. – Срочно выслать его из страны. Белый человек никогда бы такого себе не позволил, за всю историю мытья окон.
– Мне белый человек не свистнул ни разу, – подчеркнула Сандра.
Наступило уважительное молчание.
– И еще он считает, что Гарольд не оказал должной поддержки Смиту из Родезии.
– Так бы и говорила, – бросил Билл. – Это многое объясняет.
– Правда? – с надеждой спросила Софи.
– Конечно. Твой старик подпевает империалистам. Готов поспорить, он читает гнусную «Дейли экспресс».
– Как ты угадал?
– Это – твои убеждения? – спросил Билл. – Или твоего папы?
– Сама не знаю, – ответила Софи. – Я как-то не задумывалась.
– Не задумывалась о собственных убеждениях?
– Да, в самом деле смешно, когда вопрос так ставится.
– Ты же умная девочка, – сказал Клайв. – Зачем повторять эти ядовитые бредни?
– Ты считаешь, это бредни? – спросила Софи. – Ядовитые?
– Конечно, – подтвердил Клайв.
– Все так считают, – добавил Билл.
Софи обвела глазами стол. Никто не запротестовал, и только Сандра начала рыться в сумочке, ища пастилки от кашля.
– Ничего себе, – сказала Софи. – А я и не знала.
На ликвидацию пробелов ушел месяц. Софи слушала «Есть вопросы?» и беседовала с каждым, кто проявлял хоть малейший интерес к событиям международной жизни. По настоянию Билла она стала покупать «Нью стейтсмен» и «Лисенер», заставляя себя читать по три статьи в неделю. Далеко не все было ей по уму, но она поняла одно – Билл прав: такие взгляды, как у ее отца, все окружающие считают ядовитыми бреднями. Сочувствовать Яну Смиту, жаловаться на засилье цветных – это как признаваться, что ты слушаешь «Сколько стоит та собачка на витрине?», а не «Twist and Shout». В конце-то концов, именно это ей и требовалось уяснить. Софи никогда не считала, что те, кого она встречает на работе, внимательно слушает и уважает, во всем правы, но с течением времени основательно запуталась. Сейчас ей стало ясно, что коллегам и друзьям взгляды ее отца видятся пыльными и неприглядными, как завалявшийся на распродаже брючный костюм. Ты можешь не гнаться за модой, но, уж если собираешься и впредь общаться с продвинутой публикой, надо хотя бы понимать, когда над тобой смеются.
В незапамятные времена Билл ревниво отслеживал телевизионные рейтинги. Но после выхода «Новой ванной» ему вдруг захотелось найти одобрение у тех, кого под страхом смертной казни не заставишь смотреть популярные комедийные передачи Би‑би‑си. Ему захотелось снискать уважение людей, которые посещают экспериментальные театры, ставят сатирические программы и отвергают его юморески. Ему захотелось произвести впечатление на умных молодых геев, с которыми он тусовался в арт-клубах, и даже на критиков, которые вначале благоволили к сериалу, однако после первого сезона как в рот воды набрали. В незапамятные времена им с Тони доставалось и одобрение, и уважение, и признание; потом они все это растратили, но особо переживать не стали. В ту пору им нужнее всего была любовь, и чем больше, тем лучше; любовь исходила от необъятной телевизионной аудитории. Теперь они уже наелись любовью до ожирения, и Билл поймал себя на том, что с завистью косится на вечно тощих, бледных соцреалистов и сюрреалистов, экспериментаторов и сатириков. Все дело, как он полагал, упиралось в деньги. Сейчас деньги у него водились, причем в избытке, а помимо этого всегда была возможность заработать еще. Потому-то он и нацелился на нечто совершенно другое.
Задуманного вряд ли можно было добиться посредством «Барбары (и Джима)», а «На подходе» еще сильнее пошатнуло его позиции. Сам он не питал иллюзий насчет этого сценария, пусть и крепко сбитого: родовые схватки, затяжное совещание на работе у Джима, перепуганный до безумия таксист, акушерка (на удивление мило и живо сыгранная Сандрой), которая призывает Барбару вместе с ней прикинуть, сколько продуктов съедает королевская семья, – а дальше и младенец, и любовь. Краем глаза Билл заметил, что во время записи у Тони текли слезы; хорошо, что никто другой этого не видел. Если Билл и чувствовал отвращение к себе, то лишь самое незначительное. Рейтинг этой серии просто зашкаливал; впоследствии оказалось, что это был абсолютный рекорд. Перед записью ребята из пресс-службы позаимствовали у молодой сотрудницы договорного отдела грудного младенца – самого настоящего, – чтобы Софи смогла появиться перед камерами со своим первенцем. (Это, кстати, оказался мальчик – Тимоти, впоследствии поименованный сокращенно, Тимми.) Популярные газеты растиражировали этот снимок еще до выхода серии. Как и опасался Билл, появление малыша Тимоти сильно осложнило им жизнь. Правда, эпизод с крестинами удался: они ввели туда викария, который утратил веру, но оказался слишком ленивым, старым и неумелым, чтобы найти себе другое занятие. Да и «Званый вечер» отличался кое-какими достоинствами. Джим приглашает на ужин своего старого однокашника с женой и, выслушав, какие блюда Барбара собирается подать на стол, сам встает к плите. Не заявляя об этом вслух, Джим находит предложенное Барбарой меню слишком уж примитивным, мещанским, слишком английским. Первая половина эпизода получилась, по мнению Билла, неплохо: остро, свежо, с комическими выпадами как в адрес пролетарской ограниченности Барбары, так и в адрес буржуазных претензий Джима. Но с середины текст утрачивал свой нерв и скатывался на безопасные рельсы «Новой ванной»; во время записи зрителям в первых двух рядах выдали клеенчатые накидки, чтобы защитить их от соуса бешамель, летевшего, ко всеобщему бурному восторгу, со сцены. Деннис потом рассказал, что начальству безумно понравилась эта кухонная сцена, тогда как предшествующие диалоги встали поперек горла – написанная от руки подсказка гласила: «Больше соуса, меньше ля‑ля».