Денниса убила инфекция, которую занесли ему в больнице после несложной операции на бедре.
– Тогда как: один развелся, второй овдовел?
– Давай-давай, – сказал Тони, как будто ему предложили второй пирожок.
– На кого что навесим?
– Нельзя заставлять Софи играть вдову. Она ведь и в самом деле овдовела.
– Почему это нельзя заставлять актрису играть то, в чем она хоть что-то смыслит?
– Да потому, что она распереживается.
– Зато быстро войдет в роль.
– А Джим разведен, – напомнил Тони.
– Наверное, – ответил Билл. – Но это же значит, что у него за плечами было целых два неудачных брака. Мне он виделся другим типом личности.
– А что, если он и не вступал в повторный брак? – решился Тони.
– По ней, что ли, сох все эти годы?
– К чему такой сарказм?
– Мыслимое ли дело – столько лет сохнуть?
– Человек может сожалеть о своих ошибках, разве не так?
– Чуть не полвека?
– Да хоть бы и полвека. Я же не утверждаю, что он все это время сидел в темной комнате и рыдал. Он просто сожалеет, что судьба у него сложилась так, а не иначе.
– Пожалуй. Только поздно уже.
– Ничего не поздно, – возразил Тони.
– Ой, не надо.
– Чего не надо?
– Да вот этого. Все кончено.
– Почему кончено?
– От Барбары прежней ничего не осталось. Или наоборот, осталось слишком много – это как посмотреть. Она больше не Барбара, пойми.
– Ты нарочно меня подзуживаешь?
– Она же была красоткой.
– Разве ничем другим она не отличалась?
– Ну что ты дергаешься? Напишу я с тобой вместе этот гребаный сценарий. Пусть они воссоединятся, жалко, что ли? Но если честно… Между нами…
– Билл, черт бы тебя подрал. Уж кому, как не тебе…
– Что?
– Ты день изо дня торчишь дома, один как сыч, киснешь в окружении пустых бутылок из-под «Джонни Уокера» или чем ты там травишься – тебе ли не понимать ценность воссоединения?
Билл вздохнул и тут же как-то сдулся.
– Да я понимаю, – сказал он. – Потому-то и не хочу над этим думать. Я хочу того, что было у тебя с самого начала.
Джима оставили неженатым.
На следующий день свершился большой прорыв.
– Постой-ка, – сказал Билл. – А сколько нынче лет младенцу?
– Младенцу Барбары? Тимми? Какой же он младенец? Ему под полтос. Родился он в начале третьего сезона… в шестьдесят шестом, правильно? Или в шестьдесят седьмом?
– Боже правый, – вырвалось у Билла. – Родился в шестьдесят шестом – и уже под полтос? А кажется, все это вчера было. В жизни-то годы по-другому идут. Я бы Тиму лет двадцать пять дал, от силы тридцать.
– А я бы нет, – возразил Тони. – Роджер ему примерно ровесник.
– «Тим», – произнес Билл, – «Роджер». Каким местом мы думали, когда детям имена выбирали?
– А чем они плохи?
– Сегодня – ничем. Но разве вы с Джун, глядя на своего, приговаривали: «Ути-пути, крошка Роджер»?
– А что такого?
Билл в сомнении покачал головой:
– Ладно, проехали. А с чего это крошка Тимми в пятьдесят лет впервые надумал жениться? Тоже мне Кэри Грант{99}. Где он раньше был?
– А если он все это время сожительствовал со своей… с какой-нибудь…
– Тогда и свадьба была бы поскромнее, а не такая – с шатрами, с подружками невесты, с викарием, – сказал Билл. – Тебя часто зовут на повторные свадьбы?
– Я такого вообще не помню. Народ как-то уходит на крыло, понимаешь? А тебя – часто?
– За последние полтора месяца на трех свадьбах побывал – правда, все первые.
– Племянники, племянницы?
– Да нет, откуда? Ты за прессой-то следишь? – спросил Билл.
– У тебя в друзьях появились знаменитости?
– Геи, – сказал Билл. – Наши ребята теперь сплошь знаменитости. Прославились в связи с легализацией однополых браков. В марте, кажется? Или в апреле?
– Обалдеть! – изумился Тони. – Это же большое дело.
– А по мне, – сказал Билл, – просто бумажка с печатью и пьянка.
– Для нашего сценария это находка, – не унимался Тони. – Мы ввернем туда однополый брак.
И оба испытали волнующее покалывание, родом из такого далекого прошлого, что с ходу и не вспомнишь, как оно было.
Репетиции проходили в одном из клубов Сохо, который так и назывался: «Клуб „Сохо“». Располагался он на Берик-стрит, над рынком. До беседы с режиссером у них оставался ровно час; трое других актеров – бюджет Макса предусматривал только пятерых – должны были появиться ближе к выходным.
Естественно, до сих пор они слыхом не слыхивали про «Клуб „Сохо“» и за весь день не увидели там ни одного человека старше сорока. При входе сногсшибательная, славянского типа красотка с черной помадой на губах и в едва видимой глазу мини-юбочке занесла их в журнал и проводила наверх, в какую-то каморку в конце коридора. Стол, стулья, экземпляры сценария, фрукты, минеральная вода. Биллу там не понравилось.
– Мы здесь чужие, – изрек он. – А лестница меня доконает.
– Ну извините, – сказал Макс. – Поскольку я – соучредитель, это помещение нам отвели безвозмездно.
– А что там за молодняк на первом этаже? – спросил Клайв. – И почему в десять утра никто никуда не торопится?
– Они работают в медиасфере, – ответил Макс. – Продюсеры, авторы, режиссеры…
– Настоящие продюсеры, авторы и режиссеры?
– Время сейчас трудное, – сказал Макс. – Если вас интересует, получают ли они деньги… Ребятам любой ценой нужно пробиться. А для этого иногда приходится и на риск идти, вы же понимаете.
Мир стал совсем другим, невольно подумала Софи – и тут же себя одернула. Естественно, мир стал другим. Стоит ли удивляться, что восьмидесятый год – это не тридцатый, шестьдесят пятый – это не пятнадцатый и так далее. Но боже правый… Кому сейчас слегка за двадцать, для того шестьдесят пятый – каким казался ей пятнадцатый, когда она только начинала.
Однако же тогда все было по-другому, верно? Повсюду красовались изображения «Битлз» и Твигги{100}. Кому в шестидесятые было дело до пятнадцатого года? Но она тут же вспомнила плакаты с лордом Китченером{101} – они тоже висели повсюду. Поди разберись.
– В каком году вы родились, Макс?
По-видимому, он решал какие-то вопросы с Биллом и Клайвом, но Софи отвлеклась.
– В семьдесят пятом.
– Понятно.
Раньше, в начале их пути, телевидение, поп-музыка и кино вынуждены были по крупицам завоевывать себе уважение. Софи хорошо запомнила тот выпуск ток-шоу «Покуривая трубку», в котором Деннис дискутировал с Верноном Уитфилдом, или как там его, на тему телевизионных ситкомов, но сейчас ей уже стало казаться, что этот Уитфилд в чем-то был прав: весь мир захлестнули развлечения, и миру, как она заметила, это не пошло на пользу. Подчас казалось, что все люди стремятся только к тому, чтобы писать сценарии телепередач, петь со сцены или сниматься в кино. Никто больше не стремился мастерить кисти, разрабатывать двигатели, даже искать средство от рака.
Очнувшись от забытья, которое то и дело подстерегает человека на восьмом десятке, она обнаружила, что Клайв постукивает по сценарию шариковой ручкой. К удивлению и радости Софи, его лицо приняло знакомое ей выражение: он собирался одной фразой насолить всем присутствующим. В глазах появился совершенно особый блеск, брови характерно поползли вверх, презрительно выпятился подбородок.
– Тим – голубой? – уточнил Клайв. – Вот уж вряд ли.
Ее предположения оправдались. Всем стало неловко.
– Ты с ним знаком? – спросил Тони.
– Я его отец, – сказал Клайв.
– Да ты его последний раз видел в шестьдесят седьмом году, – не выдержал Билл. – Ты его бросил. Не тебе судить о его ориентации.
– Просто я готов поручиться, что наша аудитория этому не поверит, – гнул свое Клайв. – Он рос таким крепышом.
Его подняли на смех.
– По-моему, он нарочно над вами прикалывается, – сказал Макс.
– Боюсь, что нет, – заметила Софи.
– Глупость не лечится, – бросил Билл.
– Ты считаешь, это подмочит твою репутацию? – спросил Тони. – Правильно я понимаю?
– Не смеши меня, – сказал Клайв.
– Ты все правильно понимаешь. – Софи повернулась к Тони. – Вечная история.
– Давайте придерживаться фактов, – потребовал Клайв. – Не надо переходить на личности.
– Какие, к черту, факты? – возмутилась Софи.
– Факты вот какие, – начал Клайв. – У меня двое детей, и ни один…
На этот раз возмущенный рев утопил окончание его фразы.
– Что ты за человек такой? – обратился к нему Билл. – Наверняка в Голливуде на каждом шагу с геями сталкивался. Наверняка и среди твоих друзей они есть.
– Конечно есть. Люблю геев. Я даже тебя люблю, Билл. И заявляю об этом безо всяких оговорок.
– А какие могут быть оговорки? – спросил Тони.
– Замнем для ясности.
– А если бы тебя взяли за горло?
– Понимаешь, мужчины в основном говорят: «Я тебя люблю, но не в этом смысле», ты замечал? А я не так.
– Но оговорку все же сделал, – сказал Билл.
– Потому что вы меня за горло взяли, – расстроился Клайв.
– Ты знал, что мы из тебя все оговорки вытянем. Для того и ввернул, что, мол, замнем для ясности. А сам держал про запас.
– Здесь, между прочим, есть один серьезный момент, – задумался Макс.
– Какой?
– Поймет ли нас возрастная аудитория? Захочет ли смотреть спектакль, где показана гей-свадьба?
– Возрастная аудитория прямо перед вами, – сказала Софи. – Вы спросите нас.
– Вам бы захотелось посмотреть спектакль про гей-свадьбу? – спросил Макс.
– Конечно, – решительно ответила Софи.
– Не уверен, – сказал Клайв.
– Это почему же? – возмутился Тони.
– Я бы сразу подумал, что в спектакле будет перебор по части политкорректности, – сказал Клайв.
– Ты же читал пьесу, – вмешался Билл. – Есть там перебор по части политкорректности?