Я не останавливался:
– Если Юра Смирнов – певец, то Олег Башинский – отличный пловец.
– Просто я на море вырос, – смутился Олег.
– Ты ещё не вырос, – сказал я, – но плаваешь уже хорошо.
Все засмеялись.
– Тишина! – воскликнула Ольга Игоревна.
Однако её никто не послушал. Все привыкли, что это слово, да ещё и по слогам, произносит Екатерина Анатольевна.
– Я бы сейчас могла сказать, что урок превращается в базар, – подняла руку Светлана Владимировна. – Но не скажу.
– Как это? – удивилась Варя Клокова. – Ведь вы уже сказали!
Все так и грохнули.
Когда стало более-менее тихо, директор, глядя на Варю, произнесла:
– Как я погляжу, у вас тут все вундеркинды! – И обратилась ко мне: – Да, Артём Петров?
Я снова обвёл взглядом своих одноклассников. И впервые в жизни почувствовал себя учителем! Те, кого я назвал и о ком сказал добрые слова, смотрели на меня с благодарностью. Маша Чикунова, Юра Смирнов, Вася Лепин, Олег Башинский. Остальные глядели с ожиданием, нет, с надеждой. Даже Макс уже не обижался, а смотрел с доброй улыбкой. Кажется, он единственный ничего от меня не хотел. А я сказал именно о нём:
– В этом классе у меня есть друг. Это Максим Емельянов. Он умный, любознательный и отзывчивый.
Макс втянул голову в плечи:
– Да ладно тебе, Тёма…
– Нет, не ладно, – улыбнулся я. – У Максима Емельянова есть спортивный талант. Мой друг не первый год занимается гимнастикой. И с лёгкостью подтягивается на перекладине десять раз!
Все с любопытством посмотрели на Макса, как будто видели его впервые. А он ещё сильнее втянул голову в плечи и тихо произнёс:
– Ну не с лёгкостью… Но могу и больше десяти.
– Молодец, Максим! – сказала Светлана Владимировна и повернулась ко мне: – У тебя всё, Артём?
– Нет, не всё. Ещё у нас учительница хорошая. Екатерина Анатольевна. Она добрая.
– Спасибо, – улыбнулась Екатерина Анатольевна.
– У нас все учителя добрые, – кивнула Светлана Владимировна. – Но нам в любом случае придётся с тобой что-то делать. Учитывая твой уровень развития. Меня ты не убедил. В первом классе такому ребёнку сидеть – время терять.
И она обратилась к моей бабушке:
– Верно я говорю? Простите…
– Любовь Артёмовна, – подсказала бабушка.
– Да. Любовь Артёмовна. Так вы со мной согласны?
– Я-то согласна… – вздохнула баба Люба. – А вот как Тёма решит…
– В любом случае я приглашаю вас, Любовь Артёмовна, на первоначальное обсуждение этого вопроса. А потом маму с папой подтянем. Пока садись, Артём, а мы с твоей бабушкой пойдём.
Я сел на своё место, всё ещё чувствуя себя учителем. Макс незаметно пожал мне руку.
Объятия и поцелуи в кабинете директора
– Светлана Владимировна, мне с вами пойти? – спросила Ольга Игоревна.
– Нет, спасибо, лучше помогите Екатерине Анатольевне завершить этот трудный урок.
А через несколько минут Ольга Игоревна обнаружила на последней парте забытый Светланой Владимировной футляр с очками.
– Кто знает, где находится кабинет директора?
– Я знаю! – вскинула руку Варя Клокова.
– Тогда отнеси!
Варя вихрем вырвалась из класса.
– Не беги! – закричала вслед Ольга Игоревна.
Но вряд ли реактивная Варя это услышала!
Минуты через три запыхавшаяся Варя появилась на пороге класса. Вид у неё был растерянный.
– Бежала, упала, очки разбила?! – ахнула Ольга Игоревна. – Сама цела?
– Нет, – сказала Варя, – не разбила. И сама цела. Но там…
– Что – там?
– Там бабушка Артёма и директор школы…
В классе стояла напряжённая тишина. Я вскочил.
– Сядь, пожалуйста, Артём!
Это Ольга Игоревна сказала мне.
– Да говори ты уже! Не дерутся же они?
С этим она обратилась к Варе.
– Нет, не дерутся! Они там целуются и обнимаются! – выдохнула Варя. – А ещё слёзы вытирают друг дружке!
– Артём, что-нибудь понимаешь? – спросила Екатерина Анатольевна.
– Ничего не понимаю, но могу предположить. Может быть, когда-то давно, в детстве или юности, они были знакомы. А сейчас случайно это выяснили и заплакали от радости.
– Я тоже так подумала! – просияла Екатерина Анатольевна.
А Ольга Игоревна пробормотала:
– Припомнить не могу, чтобы Светлана Владимировна когда-нибудь плакала. Тем более – от радости. Да, тут что-то интересное!
Она неожиданно подошла ко мне и шепнула на ухо:
– Узнаешь – расскажешь?
Я посмотрел на неё с удивлением, а она мне заговорщически подмигнула.
Ну и дела!
Однако настоящие дела были впереди.
Тайна остаётся тайной
В тот день баба Люба устроилась на работу консьержкой. В нашем подъезде. На другой день она должна была заступить на дежурство.
Не сказать, чтобы мама возмущалась беспредельно. Мама была огорчена. Прозвучало много слов относительно трудоустройства бабы Любы. Все их можно было заменить одной фразой:
– Приехать из Владивостока, чтобы сутками торчать под лестницей?
Дверь в кухню, где сидели мама и бабушка, была открыта. Не знаю, как Олег в своей комнате, а я прекрасно слышал оправдания бабушки:
– Лерочка, доченька, ты не обижайся, но не могу я без дела. Ты видишь: квартиру в порядок привели, всё расставили, всё постирали, погладили, разложили по шкафам, по полочкам. Ни одной коробки под ногами. Олег с Тёмой молодцы – помогали во всём. А теперь что делать? Телевизор смотреть? Так он мне во Владике надоел!
Владиком баба Люба ласково называет Владивосток. Как и её муж, отец нашего папы, наш с Олегом дедушка Сергей.
– Неужели не хочется сходить в театр или музей? Просто погулять по городу? – спрашивает мама. – Денег нам хватает, да и вы не бедствуете.
– Лера, а ты думаешь, Серёжа в море из-за денег ходит? Серёжа ходит в море, потому что любит море! И я его понимаю!
– То море, а то – под лестницей сидеть, – неуверенно отозвалась мама.
Баба Люба ответила:
– Во-первых, я скучать не буду. Всех узна́ю, кто живёт в вашем доме.
– В этом подъезде, – уточнила мама.
– В вашем подъезде, – согласилась баба Люба. – Во-вторых, не сутками. Мы с Татьяной договорились друг другу помогать. Будем менятьcя на час-другой.
– С какой Татьяной?
– Это соседка, мама девочек Веры и Нади. Она тоже устроилась сюда дежурить. Вы не познакомились?
– Мы здороваемся, – ответила мама. – Женщина доброжелательная, девочки приветливые. А что с младшей? Травма была?
Баба Люба молчала. Мне представилось, что она качает головой в такт одной мысли: рассказывать или нет?
Может, так оно и было. А может, в этот раз телепатия меня подвела.
– Я же главврач, – сказала мама. – Могу этой девочке помочь. У нас в поликлинике работают хорошие специалисты.
– У неё отец специалист… – вздохнула баба Люба. – Чуть ли не профессор медицины. Но он с ними не живёт.
– Как его фамилия?
– Дай бог вспомнить, – уклончиво ответила баба Люба. – То ли Лазарев, то ли Лазарь, то ли с медицинским уклоном – Лазарет.
Баба Люба лукавила. А мама ахнула:
– Николай Иванович Лазарев? Он у нас работает!
– Лера, я его имя и отчество не знаю, фамилия и та вылетела.
– Но у них должна быть его фамилия! Если не у Татьяны, так у девочек!
– Лера, зачем тебе это знать?
– Николай Иванович какой-то неприкаянный. А я за всё отвечаю.
Тут баба Люба – я слышал её шаги – закрыла кухонную дверь. Мне хотелось услышать весь разговор. Но подслушивать нехорошо. Если бабушка решит что-то рассказать нам, она расскажет. А раз она прикрыла дверь, значит, считает нужным посвятить в какие-то подробности только маму.
«Заткнись, а то вернёмся!»
То воскресное утро я не забуду никогда.
Его не забудут и те, кто в эти минуты был возле нашего подъезда.
Солнце светило вовсю. Сентябрь выдался не то что тёплый – жаркий на редкость. Многие ходили в шортах и футболках. Говорили про погодную аномалию. Почти каждый день был новый температурный рекорд. Единственным прохладным и дождливым в сентябре был день, когда ногу Нади Лазаревой зажало створками грузового лифта.
Я сидел на лавочке у подъезда и ждал Макса. Он обещал научить меня упражнениям на турнике.
В подъезде дежурила Татьяна Петровна – мама Веры и Нади. Сейчас там кто-то кого-то ругал. Звучал резкий женский голос. Мужчина отвечал басом: «Хватит. Сколько можно?»
Скрипнула дверь подъезда. На крыльцо вышли трое.
Ребёнок двух-трёх лет. Мама налегке. И нагруженный папа. С детским велосипедом, спортивной сумкой и рюкзаком. Я поздоровался. Ребёнок ответил. Его папа кивнул. Мне показалось знакомым его лицо. Я точно знал, что видел его, но где – вспомнить не мог.
А женщина мне и кивнуть не соизволила. Нельзя сказать, что она была занята ребёнком. Она была раздосадована ссорой.
Мальчик с золотистыми кудряшками, их ребёнок, стал тянуть из рук отца трёхколёсный велосипед.
– Погоди, с крыльца спущу твою технику, потом сядешь.
Через несколько секунд Кудряшка был в седле велосипеда.
– Катайся только здесь, с тротуара не съезжай! – строго сказал отец и широким жестом очертил ребёнку границу его катания, тротуар вдоль дома, – проезжая часть двора была заставлена машинами.
– Буду, – надулся Кудряшка.
Было непонятно, что он будет, – кататься там, где велел отец, или съезжать с тротуара.
– Иди уже! – сердито сказала мама Кудряшки его отцу.
– Смотри за ним, я быстро, – сказал он и скрылся в подъезде.
Они что-то забыли в квартире. И отец отправился за этим чем-то.
Малыш сидел на своём велике, но крутить педали не спешил.
– Где папа? – спросил он. – Почему папа вернулся?
– Придёт твой папа-тяпа, – раздражённо ответила женщина.
– Папа-тяпа! – сказал ребёнок и засмеялся. – Папа-тяпа! Папа-тяпа!
Мать бросила недовольный взгляд на меня, как будто я специально смотрел и слушал, и зашипела на златокудрого малыша: